Однажды на берегу океана

Сестры услышали звуки, с какими мачете разрубают листву и ветви. Доброта схватила Пчелку за руку и рывком подняла на ноги. Сестры вышли из джунглей на прибрежный песок. Взявшись за руки, они остановились, глядя на белого мужчину и белую женщину — меня и Эндрю — с надеждой и ожиданием. Наверное, они больше ничего не могли сделать при том, как развивались события.

Они стояли на песке, крепко держась за руки. Они пытались стоять прямо, хотя от страха у них подкашивались ноги. Доброта повернула голову к джунглям, чтобы увидеть приближающихся собак, а Пчелка смотрела только на меня, словно бы не замечая ни Эндрю, ни охранника.

— Пожалуйста, миссус, — проговорила она, — возьмите нас с собой в гостиницу.

Охранник глянул на нее, перевел взгляд на джунгли и покачал головой.

— Территория гостиниц только для турист, — сказал он. — Не для вас, девушки.

— Пожалуйста, — сказала Пчелка, умоляюще глядя на меня. — За нами охотятся плохие люди. Они нас убьют.

Она говорила со мной, как женщина с женщиной, уверенная, что я пойму ее. Но я ее не поняла. Три дня назад, перед тем как мы должны были уехать в Хитроу, я стояла на бетонной дорожке у нас в саду и спрашивала у Эндрю, когда же он, черт возьми, сподобится поставить свою треклятую теплицу. Это был главный вопрос в моей жизни — теплица или ее отсутствие. Эта отсутствующая теплица и все прочие постройки в прошлом и будущем, которые могли бы быть воздвигнуты на все возрастающем эмоциональном пустыре между мной и моим мужем. Я была современной женщиной, и разочарование ощущала острее страха. Охотники ее убьют? У меня засосало под ложечкой, но разум упорно уверял меня в том, что это всего лишь образное выражение.

— О, ради бога, — сказала я. — Ты совсем ребенок. Зачем кому-то тебя убивать?

Пчелка, глядя мне в глаза, ответила:

— Потому что мы видели, как они убили всех остальных.

Я раскрыла рот, но Эндрю меня опередил. Думаю, он решал ту же самую логическую задачу. Словно его сердце и мое сердце оказались на берегу, а его разум и мой разум на пару часов отстали. Глаза у Эндрю были испуганные, но голос ему не изменил:

— Чушь полная, — заявил он. — Классическое нигерийское вранье. Пойдем. Мы возвращаемся в отель.

Эндрю взял меня за руку и повел за собой по берегу. Я пошла с ним, но повернула голову назад и смотрела на сестер. Охранник следовал за нами. Он пятился назад, направив дуло своей винтовки на джунгли. Пчелка с Добротой пошли за нами, держась от нас на расстоянии примерно десять ярдов.

Охранник сказал:

— Девушки, вы с нами не ходить.

Он стал целиться из винтовки в сестер. Они смотрели на него. Охранник был чуть старше девушек, ему было, наверное, шестнадцать или семнадцать лет. Над его верхней губой чернели тонкие усики. Наверное, он этим очень гордился. На голове у него был зеленый берет, из-под берета на лицо стекали струйки пота. Я видела, как на висках охранника набухли вены. Белки его глаз пожелтели.

Пчелка спросила:

— Как тебя зовут, солдат?

Вместо ответа он предупредил:

— Я стрелять, если вы не останавливаться.

Пчелка пожала плечами и прижала руку к груди.

— Меня зовут Пчелка, — сказала она. — Вот мое сердце. Стреляй сюда, если хочешь.

А Доброта прибавила:

— Пули лучше. Пули быстрые.

Они продолжали идти за нами по берегу. Охранник выпучил глаза:

— Кто гнаться за вами, девочки?

— Те самые люди, которые сожгли нашу деревню. Мужчины из нефтяной компании.

Винтовка в руках охранника задрожала.

—  Госпдиисусе, — выдохнул он.

Крики людей и собачий лай уже звучали очень громко. Я уже не слышала шума прибоя.

Из джунглей выбежали пять коричневых собак. Они охрипли от лая. Их бока и лапы были изранены и кровоточили. Сестры вскрикнули и забежали за спину охранника. Охранник остановился, поднял винтовку и выстрелил. Собака, бежавшая первой, подскочила и рухнула на песок вверх лапами. Кажется, пуля оторвала ей ухо и часть головы. Остальные собаки подбежали к застреленной собаке, остановились и принялись рвать ее зубами, а у нее еще дергались задние лапы. Я закричала. Охранник дрожал с головы до ног.

Из джунглей выбежали шестеро мужчин в изодранных спортивных штанах, жилетах и кроссовках. У всех на шее блестели золотые цепочки. Не обращая внимания на собак, они устремились к нам. Один мужчина держал натянутый лук. Остальные размахивали мачете. Охранника они явно не боялись.

Один из них был главным. На шее у него багровела загноившаяся рана, от которой исходило зловоние. Я поняла, что он скоро умрет. У другого мужчины на шее висела проволочка с какими-то сушеными коричневыми комками, похожими на грибы. Увидев Доброту, этот мужчина указал на нее пальцем, потом обвел им по кругу свои соски и ухмыльнулся. Я пытаюсь рассказать все, как было.

Охранник сказал:

— Уходите, мистер и миссус.

Но мужчина с раной на шее — главарь — сказал:

— Нет, стоять все.

— Я буду стрелять, — предупредил охранник.

А мужчина сказал:

— Ну, может, одного из нас ты подстрелить. Ну, может, двоих.

Мужчина с луком навел стрелу на шею охранника и проговорил:

— А может, никого из нас ты не пристрелить. Может, ты стрелять надо было, когда мы быть далеко.

Охранник перестал пятиться, и мы тоже остановились. Пчелка и Доброта встали позади нас. Я с мужем оказалась между ними и охотниками.

Охотники передавали друг другу бутылку — кажется, с вином. Мужчина с луком возбудился. Это было хорошо заметно, поскольку он был в спортивных штанах. Но выражение его лица не изменилось, и он не спускал глаз с шеи нашего охранника. Голова мужчины с луком была повязана черной банданой с надписью «ЭМПОРИО АРМАНИ». Я посмотрела на Эндрю. Я попыталась говорить спокойно, но слова застревали у меня в горле.

— Эндрю, — с трудом произнесла я, — пожалуйста, дай им все, чего они хотят.

Эндрю посмотрел на мужчину с раной на шее и спросил:

— Чего вы хотите?

Охотники переглянулись. Мужчина с раной на шее шагнул ко мне. Глаза его сверкали и вращались. Он вскинул голову и безумно на меня уставился. Зрачки его были сужены, а радужки глаз походили на пули и блестели, словно медь. Он скривил губы в ухмылке, и они вытянулись в жестокую тонкую, презрительную линию. Эмоции мелькали на его физиономии так быстро, словно кто-то нетерпеливо переключал телевизионные каналы. Я чувствовала запах его пота и зловоние гноящейся раны. Он издал звук — непроизвольный стон, который, похоже, его самого удивил. Он выпучил глаза, протянул руку и сорвал с меня парео. Потом взглянул на бледно-сиреневую ткань с любопытством — он словно бы удивился, не мог понять, как она оказалась в его руке. Я вскрикнула и прикрыла руками грудь. Я попятилась от мужчины, от того, как он смотрел на меня, а он смотрел на меня то терпеливо, как бы готовый медленно изучать меня, то свирепо, то с тяжким змеиным спокойствием.

На мне осталось только зеленое бикини — узкий бюстгальтер и трусики. Я расскажу об этом снова и, может быть, тогда начну сама осознавать то, что случилось. Там, в разрываемой на части дельте реки, в африканской стране, посреди трехсторонней нефтяной войны — потому что совсем рядом с войной находился пляж, потому что государственное туристическое бюро разослало билеты на этот пляж во все журналы, перечисленные в Writers' and Artists' Yearbook [29], а я как издатель оказалась первой из тех в моей редакции, кому дистрибьюторы рассылали конверты с предложением бесплатных туров, и потому что я была в зеленом бикини от Hermes.И когда я стояла там, на берегу, прикрывая руками грудь, до меня дошло, я поняла, что даром отправилась на смерть.

Раненый мужчина подошел ко мне так близко, что я почувствовала, как песок под моими ногами просел от его веса. Он провел пальцем по моему плечу, по моей оголенной коже и проговорил:

— Чего мы хотим? Мы хотим… практиковаться… по-английски.