Книга теней. Роман-бумеранг

Побеседуем? У меня к Вам есть теперь один вопрос: знаете книгу такую, про Элизиум? А не Вы ли, например, эту книгу написали? Тогда еще скажите: найду я ее завтра или нет? Очень желательно было бы дочитать, а то пока непонятно, к чему Вы клоните, если, конечно, это Вы клоните, если не кто-нибудь другой клонит. Но едва ли другой: слишком уж точно удар рассчитан - прямо в сердце, прямо в мое. Это ведь меня метафизика всегда интересовала больше, чем физика. Это ведь я готов идти за любой бредовой идеей - и тем дальше идти, чем она бредовее. Это ведь для меня здоровая психика и крепкий ум отнюдь не представляют собой непременных достоинств личности… И многое, многое, многое другое.

Значит, что же… Сегодня некто-из-Вечности (без-места-без-года) обратил мое внимание на теневую сторону жизни. Стало быть, искать надо там: там, скорей всего, и сосредоточено то, для чего я никак не могу найти точной формулировки и вообще никакой формулировки не могу найти. Кажется, это никак и не называется. Нечтотакое. Какая-то добавка к жизни, которая одна способна придать ей смысл и оправдать однообразную и, в сущности, унылую череду дней, месяцев, лет. Кордамон-корица-гвоздика. Приправа! - покупайте-приправу!.. Запах приправы поманил меня сегодня. И я пошел на запах, но не успел проделать весь путь: кончился день, и продавцы разошлись по домам, унеся с собой травы - и мою траву, а я теперь не знаю ее имени. Впрочем, вот… мята. Привкус мяты во рту. Это было позавчера, шестнадцатого января, и вчера, семнадцатого: вот и сегодня это вернулось ко мне в библиотеке… И сейчас. Что я знаю о мяте? Ни-че-го. Нет, почему же: "Их родина - дремучий лес Тайгета, Их пища - время, медуница, мята". А вот и синонимический ряд, где время и мята вместе! Наверное, время дает мятный привкус - время в смысле вообще время, вечность. Мандельштам очень мятный, да… "Когда Психея-жизнь спускается к теням, В полупрозрачный лес, вослед за Персефоной…" Ну да, именно так: время, мята. Элизиум. Елисейский привкус. Петр вздрогнул, повернув голову вправо: Елисеевский магазин. Это уже просто ни в какие ворота…

- Das soll sein, weil das nicht sein kann![ 2 ] - со смехом произнес кто-то за спиной Петра. Петр обернулся и еле удержался на ногах: группа хохочущих немцев, налетев на него, чуть не повалила его на землю. Однако тут же подхватили Петра под руки - опять-таки смеясь.

- Кушя маля! - пропел звонкий женский голос и, тщательно артикулируя: - Исфинитэ-пошялюста!

- Oh, ich muss doch um Verzeihung bieten… ich bin schuld daran![ 3 ] - тоже со смехом ответил Петр и посмотрел на толстяка, одетого в зеленый Loden[ 4 ]. - Кажется, это на Вашу фразу я обернулся…

- Клаус, - представился толстяк и, гордо похлопав себя по груди, добавил: - На мою. Тут, кроме меня, никто ничего интересного сказать не может.

- Вот как, оказывается, - сокрушенно вздохнула бабуля с голубыми волосами и узко развела ручками под хохот остальных.

- А что? - напыжился толстяк. - Не так уж часто можно услышать на улице что-нибудь стоящее! Правда ведь, молодой человек? - Он подмигнул Петру крохотным развеселым глазом.

- Истинная правда, - грустно кивнул тот.

- Вот видите? - загремел толстяк на всю улицу Горького. - Оценить меня способны только в России… По достоинству, я имею в виду.

- А Вы кто? - спросил Петр.

Толстый Клаус потупился, потом вскинул на Петра виноватые глазки и с огромным сожалением произнес:

- Увы, молодой человек… я капиталист. Живу на доходы с акций.

- Он паразит, - сказал высоченный блондин откуда-то с неба. - Ему бы раньше сюда приехать: уж точно оценили бы по достоинству!

Они немножко слишком выпили, эти немцы, и теперь расхаживали по безрадостной ночной Москве - сырой, бесприютной, полной закрытых магазинов и закрытых кафе… Москва-столица-мира. На следующий день они должны были уезжать и увозить с собой самые-при-ятные-впечатления. Петр немножко погулял с ними по Горького.

На прощание симпатичный капиталист отколол от пиджака большой круглый значок:

- Это Вам, Петер. От фирмы, с которой я стригу… как их… купоны. Она выпускает музыкальные инструменты. Будьте здоровы и не падайте на улицах.

Распрощались у входа в "Националь". Оставшись один, Петр на свету рассмотрел подаренный ему значок. На ослепительно белом фоне - что-то вроде флейты, под ней - огромными синими буквами - название фирмы.

Прежде чем закончить эту главу, автор хочет сообщить читателям, что только через много дней Петру удастся снова попасть в библиотеку. Еще неизвестно, получит ли он там "Руководство…", - даже с учетом того, что оно действительно в открытом доступе. Впрочем, может быть, в книге этой и нет того, чего Петр от нее ждет, - как знать! И принадлежит она, скорее всего, не Станиславу Леопольдовичу, а например, какому-нибудь философу-мистику какого-нибудь XVIII века…

"Но к концу я не помню уже, чтобы шрифт был готическим", - вздыхает Петр, спускаясь в подземный переход.