Наследницы Белкина

— Будем надеяться. Эффективность поиска зависит от того, насколько удачно выбрана схема усечения дерева решений.

— Да, чего-чего, а деревьев здесь уйма, — резюмировал я.

— Лес густой, — кивнул жених.

— Заковыристая задачка. Со звездочкой. Главное, чтоб сошлось с ответом.

— У меня всегда сходится. Динамические структуры как раз по моей части.

— Как просто. Любовь как рекурсия.

— А то. Библия по Вирту.

— Тогда где-то поблизости должен быть еще змей-искуситель с индексом ka.

— И Киплинг это предвидел.

— Что ж, коли так, всегда можно отменить брак.

— Да, и это тоже.

— И не жаль вам бросать все эти рекурсивные чудеса?

— Жаль, но что поделаешь. Знаете, я сейчас был у друзей. Там такая каша заваривается!

— С динамическими структурами?

— И не только.

— А вас, между тем, дожидается тернистое поприще мороженщика.

— Мороженое сродни творчеству. Братья Гримм с Гофманом тем же самым занимались, только они насыпали буковки в бумажную коробочку, а я буду — ваниль в вафельный рожок.

— Красиво. Но с лесом не идет ни в какие сравнения.

— Послушайте, это осознанный выбор, и говорить тут не о чем.

— Вы можете жениться, ничего не бросая. Не выходя из лесу.

— Да? А чем я буду кормить семью? Бинарными деревьями?

— А что, мороженым?

— Почему бы и нет? Что вы имеете против мороженого?

— Питательно, но быстро приедается. И вредно для здоровья. Послушайте, я целиком на вашей стороне. Потому и спрашиваю. Но… существуют же… должны существовать варианты разумного сопряжения…

— Это называется «куча» и годится для программирования, но не для жизни. Понимаете, о чем я? Я не могу выделить память, а потом ее освободить. Она у меня иначе устроена. В жизни всегда чем-нибудь жертвуешь. Делаешь выбор.

— Но не между сапожником же без сапог и политым поливальщиком! Зачем такие крайности? — упорствовал я. — Вы можете вообще не жениться.

— Вам смешно…

— Ничуть.

— А мне теперь не отделаться от этих, скажем так, не то чтобы очень симпатичных мне людей.

— Гнусные выи.

— Это вы сказали, не я.

— Это сказала Алиса.

— Да?

— Вы много интересного пропустили.

— Ну хорошо… Пусть так. Алиса — странная девочка, но в проницательности ей не откажешь. Большинство ее родственников действительно — гнусные выи и нетопыри.

— Вы должны были ее защитить. Войти и сказать…

— Что ж вы ее не защитили? Вы ведь были там?

— Вы жених. Это ваша прерогатива. И если уж на то пошло…

— Деньги — самое высокочастотное слово в их словаре, — не слушая, горячился жених. — Это их страсть, их топливо, пропан-бутан души.

— А вас не смущает, что выи и нетопыри пошли вам навстречу? Значит, было некое движение, душевный порыв…

— Не знаю, какие там могут быть движения. Разве что перистальтические. Нет, я тоже поначалу думал… Но потом… Эти люди ничего не делают просто так, задаром. Там все просчитано до шестой цифры после запятой. Список их благодеяний больше похож на прейскурант. Ничего не делается безвозмездно. Кто-кто, а уж эти своего не упустят!

Я вспомнил радужные прожекты бройлеров по перевоспитанию заблудшего зятя.

— Там только пошлость, чванство, гнусь, — запальчиво продолжал жених. — А с виду ведь вполне симпатичные люди: обходительные, ну, может, слегка хамоватые. Не знаю, откуда все это. Причины тут не социально-экономические, а антропологические или даже, я бы сказал, биохимические. У них все это на клеточном уровне. Порок вакуоли.

— И вы с такими мыслями собираетесь жениться?

— А что вы предлагаете?

— Сказать правду.

— Слишком поздно, — покачал головой он. — Свадебный механизм запущен. Произошли и происходят необратимые процессы. Я тоже завяз во всем этом и не могу умыть руки. Знаете, это вроде незакрытых тегов — незавершенное дело с отягчающими обстоятельствами. Вместо красоты и гармонии — хаос, обрамленный последовательностью не очень читабельных скобок и символов. Теперь остается только довершить начатое, просто из эстетических соображений.

— Жениться из эстетических соображений, заранее презирая все и вся… Экстравагантный взгляд на проблему.

— Существуют вещи, онтологически не объяснимые. К тому же будущая родня тоже обо мне невысокого мнения.

— Свадьба, которой никто не хотел, — невесело подытожил я.

Помолчали.

Жених встал, расправляя букет.

— Спасибо, что выслушали.

— Не за что, обращайтесь, — любезно ответил я, раздумывая, не открыть ли мне собственную практику.

Я даже представил интимный сумрак кабинета с кушеткой, массивным столом герра доктора и чем-нибудь фаллическим из Дали во всю стену.

— Вы очень мне помогли, — вмешался в мои фрейдистские фантазии пациент.

— Неужели?

— Да. Я тут подумал… — замялся он.

— Что?

— Может, действительно, стоит сказать правду… Развязаться со всей этой грязью и ложью.

— Дерзайте.

— Задача сложная, как ни крути.

— Проще, чем кажется на первый взгляд. Горчичное зерно, как известно, двигает горы.

— Расскажите, — хмыкнул жених.

Он уже отдалился на достаточное расстояние, когда я вдруг вспомнил, что не спросил его о самом главном:

— Костя!

— Да?

— А нет ли здесь поблизости какого-нибудь… м-м… водоема?

— Водоема?

— Ну, речки там, или озера… или, скажем, моря…

— Моря? Это вы в связи с горчичным зерном, что ли, спрашиваете? Хотите приказать горе?

— Ну… почти.

— Не получится — здесь кругом степь. Цикады с кузнечиками.

— А вы заметили, что воздух какой-то странный… то ли хвойный, то ли йодистый?

— Может, это кипарисы? Здесь неподалеку целая аллея.

— Может быть.

Кивнув напоследок, жених скрылся в ворохе цветущих веток. Я же поудобнее устроился на картонке и провалился в глубокий, целительный сон, в котором серые лентообразные стихи, струясь, обрамляли лиловое, как пион, солнце.

Проснулся я от внезапного подземного толчка и долго не мог подладиться под торопливый ритм реальности. Солнце неуклонно подбиралось к зениту. Ветер вспенивал ветки деревьев, натравливал цветущие гребни на войско неповоротливых, гривастых облаков. Я лежал в тенистом укрытии, как дитя в купели, запорошенный палым калиновым цветом.

Титаническим усилием воли я заставил себя сесть, и, стряхивая муравьев, стал смотреть на дорогу. Что-то странное произошло со зрением, с восприятием цветов: возможно, сказалось палящее солнце или события прошлого вечера, но только земля под моими ногами казалась синей, а дальше, выходя из тени, все более беззастенчиво отливала лиловым. Подземные толчки больше не повторялись, и я решил, что это был сон или минутное помутнение рассудка. Нещадно жали ботинки.

Я встал, очистил и расправил, как мог, картонную коробку и, проверив ее содержимое, зашагал вдоль изгороди.

На лугу, за оградой, царило оживление. Между прутьями, окаймленные зачаточной листвой дикого винограда, толпились нарядно одетые люди. Остановившись возле свежеокрашенной калитки, через которую я вчера утром проник в сад, а вечером чудом оттуда сбежал, и с минуту наблюдал за толпой на крокетном поле: на деле она оказалась упорядоченным скоплением улыбчивых людей, которые позировали для свадебной фотографии: молодожены — она с искусственными цветами в искусственных волосах, он во фраке, — педантично-припомаженные Лебедевы, парус Пупсика, сдерживаемый твердым лаковым рулем фрачной пуговицы, неразлучная, шалтай-болтайная парочка сестер-бройлеров, синяя старуха-бедуин в мухоморной шляпе, сияющие цыплята, нахохленный Артурчик, осовелые свидетели с глухой печалью в воспаленных глазах, еще какие-то лощеные, смутно знакомые лица.

Фотограф, скинув пиджак, лежал на траве, не жалея живота своего, и подбирал самые неожиданные ракурсы, время от времени разражаясь серией громких хихикающих вспышек.

Алиса казалась маленькой девочкой, без спросу надевшей мамино свадебное платье; свежеиспеченный супруг ей явно подыгрывал, нацепив папин припавший пылью фрак. Она не отрывала удивленных глаз от своего безымянного пальца, словно проверяя, на месте ли обручальное кольцо; он беспокойно взглядывал в том же направлении. Дети ерзали, дергая невесту за подол и украдкой перебрасываясь лепестками из белых шелковых мешочков.