Роман в формате хэппи-энд (СИ)

— Да он, кажется, женат, — уже совсем раздраженно произнесла Галя.

— Был. Теперь нет. — Виктор Павлович сгреб со стола невидимые крошки. — Галя, я все понимаю. Это звучит дико. Но вам нельзя одной, плохо… Вы созданы для семьи. И сын… Они очень болезненно расставались с женой: страстная когда–то любовь, горячие головы, терзали друг друга. Он, кажется, вообще вычеркнул женщин из жизни.

— Тем более. При чем здесь я?

— Выслушайте до конца. Он скоро приедет на неделю по делам: бизнес, дело молодое. Я ему ничего не сказал и не скажу. Он знает только, что у нас с матерью остановиться нельзя, я как раз затеял ремонт. И что поэтому я сниму для него комнату у знакомых. А сниму я ее у вас!

— Ну, знаете, это уж ни в какие ворота…

— Галя, не спешите с ответом. Подумайте хотя бы, на что я себя обрекаю… Быть постоянно рядом с вами, видеть, как вы с другим… Но… Когда вы его увидите, вам все станет ясно…

…Когда в назначенное время раздался звонок и Галя открыла дверь, она не смогла сдержать удивление и улыбку: на пороге стоял второй Виктор Павлович. Только на двадцать лет моложе. На нее смотрели синие–синие, молодые и упрямые глаза. И в глазах этих стремительно нарастал ответный интерес и удивление.

— Мой отец — чудак, — сердито сказал молодой Виктор Павлович, не решаясь опустить сумку на пол. — Навел тумана. Взял с меня слово… Почему–то я непременно должен жить у вас, хотя вокруг полно гостиниц. Вы уж извините. Ему что втемяшится в голову — спорить бесполезно.

А Галя не могла оторвать глаз от его лица. В чем–то знакомого до деталей, а в чем–то совсем нового, более содержательного, сложного. И почему–то чувствовала, как на душе становится хорошо и просто.

— Мне кажется, я вас знаю давным–давно, — улыбнулась она.

Он вопросительно взглянул на нее: правильно ли он понял смысл ее слов, может ли поверить тому, что за ними стоит?

— Самое странное, что и мне так кажется… И я начинаю понимать мысль отца, — сказал он, но спохватился: — Я, собственно, пришел только для того, чтобы извиниться, сказать… нелепая затея…

Под Галиным взглядом он сбился и замолчал. В течение нескольких мгновений между их глазами произошел безмолвный диалог, состоявший из десятка вопросов и ответов.

— Что же, даже чаю не попьете? — наконец улыбнулась Галя.

— Чаю?.. — он тоже улыбнулся, и знакомые лучики побежали из уголков глаз. — Ну, разве что чаю… Только ведь время позднее, мне придется остаться…

Она пожала плечом: «Что же поделать? Если вы с отцом такие выдумщики. Оставайтесь. Комната готова. А там… Там посмотрим. Там будет видно».

=====**

14 июля, пятница

п. Холмогоры

Архангельской области

Марина!

Спасибо за письмо.

Приятно читать о ваших новостях — таких знакомых, таких уютных. Федякина в мое отсутствие расцвела и набрала уверенности. Вот разбойница! Мастдай опять устроил всем разнос и, устав, уехал отдыхать в Эмираты. Чтоб там его подвергли суду Шариата и посадили на кол.

А у нас на днях, например, сильным ветром повалило десяток телеграфных столбов. Две деревни на том берегу до сих пор сидят без света и телеграфа. Военные присылали для помощи вертолет и связистов… Об этом только и говорим.

И вообще, человек в деревне гораздо больше зависит от капризов природы, а потому находится к ней несравненно ближе.

Пурга, например. В городе ее, может, даже и не заметишь. Так, поежишься, пробегая десяток шагов от своего подъезда к остановке автобуса или к машине, спрячешь лицо в воротник. Да еще пожалуй чертыхнешься, в двадцатый раз за день сметая с автомобиля новый сугроб снега. Вот, пожалуй, и все.

А в деревне — нет. Потому что здесь стихия мало чем изменилась со времен Пушкина и, скажем, «Капитанской дочки». За пару часов метели единственная дорога, ведущая к цивилизации, дорога, которая к марту представляет собой каньон в двухметровых отвалах снега, перестает существовать, снег равняет ее с окружающими полями так, что даже не определить, где она проходила, и нужно ждать бульдозер, который опять пророет в чистом поле двухметровую траншею. В пургу все сидят по домам, по окна занесенные сугробами.

Если дождь — из дома без нужды не выйдешь. Завывающий в трубе ветер наводит тоску. А ледоход на реке! Вам даже не представить это долгожданное событие, переворачивающее всю жизнь! Зато какой восторг и умиление испытываешь от запаха оттаявшей земли, от пения птиц, просто от весенней грязи, обещающей скорое тепло, жару, лето.

Может быть, именно поэтому и телевизионные передачи производят здесь совсем другое действие. Потому что странным образом исчезает эффект присутствия. Имеющее место на экране так далеко от здешних забот и разговоров, что, кажется, происходит где–то на другом конце света, в Америке.

Новости местного масштаба кажутся интереснее телевизионных. Их мы все и обсуждаем: дрова, качество хлеба в местном магазине, загул главного агронома…

Скоро пойдет третий месяц, как мы здесь. Одичали, обросли бородами.

И вы знаете, Йохан таки переупрямил все местное население.

Я вам писал о его методах. Которые привели к тому, что с этим занудой перестали спорить — себе дороже будет, а он все равно не отстанет. Стали, делать, как он говорит. Сначала понемногу, нехотя… Потом все больше и больше. А потом втянулись!.. И дело со скрипом стронулось с мертвой точки. Порядка стало больше. Появился учет… Возникло понимание, что чистота — не только для красоты… А потом и показатели пошли вверх. Да и лица у коров стали как–то веселее…

Народ дрогнул. В отношении к Брамсу появилось почтение. Когда он идет по улице, люди специально переходят на другую сторону, чтобы с ним поздороваться.

И мой Йохан заметно повеселел: значит все в порядке. Он не зря ест здесь свой хлеб с маслом.

Теперь после обеда он позволяет себе посидеть на лавочке со здешними доярками. Греется вместе с ними на солнце. Калякает о том, о сем. Доярки научили его лузгать семечки…

А вечерами он играет в домино с местной технической интеллигенцией — агрономом, главным инженером и зоотехником. Играют они «на кукареку» — кто проиграл, выглядывает из окна в палисадник и кричит петухом. Между прочим, играет Брамс виртуозно — домино, оказывается, и в Голландии очень популярно. То и дело над деревней разносится то агрономовское, то зоотехниковское «кукареку».

К нему теперь относятся почти с нежностью: гляди–ка ты, вроде бы и на мужика не похож, а характер…

То и дело приносят, кто сырничков, кто вареньица… Наша хозяйка, по–моему, ревнует.

Может быть, когда–нибудь я напишу об этом забавном Йохане Брамсе и нашей с ним жизни в Ломоносовских Холмогорах. Боюсь только, что для вашего журнала этот рассказ не подойдет.

А пока посылаю вам еще один опус. Прошу любить и жаловать: Люда и Трофимов.

Ваш Сергей

Трудные времена

— Представляешь, он будет платить 100 долларов в день! — возбужденно говорила Люда встречавшему ее с работы мужу. — В день! Две недели в Архангельске — и можно купить машину!

Трофимов как–то странно кивнул, но Люда не заметила настроения мужа.

— Конечно, — продолжила она, — переводить четырнадцать часов подряд — каторжная работа… На выставочном стенде, потом переговоры, обед, ужин… Но иностранец, кажется, симпатичный. Торгует лесом. И потом, сто в день! Представляешь! Люди за эти деньги целый месяц…

Трофимов криво усмехнулся.

— Представляю, — мрачно сказал он. — Я ведь и сам…

— Ты — это другое, — спохватилась Люда, но поняла, что как раз нет, то же самое, и умолкла. И до дома они больше не разговаривали.

Трофимов и Люда дружили с первого курса — как–то сразу выделили друг друга, ощутили взаимное доверие, и через некоторое время стали неразлучны. На лекциях писали один конспект. Вместе возвращались домой. На третьем курсе Люда решила учить язык, и они вместе пошли на курсы, хотя Люде английский давался легко, а Трофимову туговато. К концу учебы они даже внешне стали как–то похожи.