Птички в клетках (сборник рассказов)

— Мне вот что непонятно в нем, — сказал Гарри, — я еще вчера задумался: что ему мешало сказать, кем он работает?

— Он считал нас снобами, — сказала старая дама. — И, наверно, правильно считал.

— Ночная смена. Он мог работать в типографии.

— Или на почте! В полиции. Ночным сторожем. Актером. Мы думали об этом, — зачастила старая дама. — Согласись, он умно сделал: сам не сказал ни слова лжи, а нас вынудил фантазировать и дурить голову друг другу. Деб не могла уняться. Всякий раз, когда он уходил от ответа, она придумывала что-нибудь новенькое.

Старая дама выпростала из-под шали руки и широко раскинула их.

— Моя версия была — взломщик! — воскликнула она. — Однажды вечером возвращаюсь из редакции и вижу их вместе: сидят на диване, и он рассказывает, что узнал из "достовернейшего источника" — буквально этими словами, я потом в пику Деб всегда звала его "достоверным источником", — так он узнал, будто кабинет решил легализовать уличные пари. Когда он ушел, я сказала Деб: "Деб, он не с политиками связан, а с преступным миром". "Он не из преступного мира, — говорит Деб. — Я его напрямик спросила".

Гарри наклонился вперед и, шурша сукном, стал растирать плечи.

— "Я напрямик спросила, чем он занимается, — сказала Деб, — и он ответил, что, к великому сожалению, работа секретная и говорить о ней нельзя, но с преступным миром она никак не связана". Он взял с нее слово не спрашивать его больше и не пытаться самой выведать: он все скажет, когда позволят обстоятельства.

— Взгляни вы на те рубашки, что были на постели, вы бы знали ответ, — сказал Гарри. — Фрачные рубашки.

— Метрдотель в шикарном ночном клубе, — сказала старая дама.

— Золотая жила, — сказал Гарри. — Оттуда же все его разговоры.

— Все это я уже тебе рассказывала, Гарри, — сказала старая дама.

— Припоминаю, — сказал Гарри. — Главный буфетчик на "Грэнтаме", когда сходил на берег, выдавал себя за капитана. Тоже девицам крутил головы.

— Да, говорун он был отменный, нам он совсем вскружил головы. Казалось бы — простой официант, а знаешь, кто он был в моих глазах? Синяя Борода.

— Синяя Борода?! — поразился Гарри. — Он что, женатый был?

— Неженатый, но все равно Синяя Борода, — сказала старая дама. — Чтобы выведать тайну, девушка на все пойдет.

— Это точно, — сказал Гарри.

Старая дама посмотрела на Гарри долгим оценивающим взглядом и, понизив голос, сказала:

— С тобой можно разговаривать, Гарри. Ты женатый человек. Точнее — был женат. Покажи мне еще раз фотографию твоей жены.

Гарри раскрыл бумажник и достал старый снимок юной брюнетки, старомодно, открыв овальное личико, уложившей темные гладкие волосы.

— Миленькая. Деб была блондинка и полновата.

Она долго разглядывала фотографию, потом вернула, и Гарри водворил ее в бумажник.

— Тоскливо тебе без нее, Гарри.

— Тоскливо.

— Сейчас бы жили своим домом, — сказала старая дама. — Мне вот негде голову приклонить. И тебе негде. А было время, до переезда в Лондон, когда у нас в этом городе был большой дом.

Старая дама встряхнулась и заговорила саркастически-насмешливым тоном:

— Синяя Борода! Сплошной детектив! Секретная служба, русские шпионы. Когда Деб ложилась спать, она раздвигала шторы, выключала электричество и раздевалась при свете уличного фонаря. При этом настежь распахивала окна — это зимой-то! В комнату вползал туман! А сама стоит в рубашке и разглагольствует: "Правда, какой таинственный город — Лондон? Я бы хотела оказаться во всех его местах сразу, увидеть, что делает каждый человек в эту самую минуту. Ты вслушайся". "Ты схватишь воспаление легких", — говорила я. Но куда там: любовь! Он теперь частенько спускался к нам. Однажды он что-то рассказывал о французском после и внешней политике Франции, важничал невозможно, и я, как сейчас помню, сказала: "Папа был в числе очень немногих английских друзей Клемансо", что, в общем-то, неправда. Говорю тебе: он научил нас врать" Мои слова произвели впечатление: уходя, он пригласил нас отобедать с ним в "Рице". Представляешь?! И вот там произошла занятная вещь, в сущности — чепуха. Гости за соседним столиком уставились на него, и кто-то, я слышала, назвал его имя. Я точно слышала, как кто-то из мужчин сказал: "Смотрите, Чарльз!" И я сказала: "Там сидят ваши знакомые". "Нет, — говорит, — они говорят о вас. Говорят: несправедливо, чтобы одному мужчине достались сразу две прелестные спутницы". Деб была в восторге. "Его все знают", — говорит. "Значит, никакой он не секретный", — сказала я. Больше он нас никуда не водил.

Старая дама нахмурилась.

— И пошло: шампанское, икра, омары. У него на квартире, Деб унесла туда свой патефон. Я не ходила. "Так он повар!" — говорю, а она: "Он все заказывает" — и неделю не разговаривает со мной. Совсем потеряла голову. Забросила студию, чтобы видеться с ним днем не только по четвергам и воскресеньям. Влюбилась по уши. Стала скрытная, все молчком — как подменили девочку. Я ей прямо сказала, что ее тайна может стать очень явной.

Старая дама хихикнула.

— Я ревновала, — унылым голосом сказала она.

— Понятное дело, — согласился Гарри.

— Ревновала, — уныло сказала старая дама.

— А потом, — сказал Гарри, громко хлопнув ладонью по колену, — вдруг раздается звонок в дверь…

Старая дама подозрительно взглянула на него.

— Как в моей истории, когда мы стояли в Марселе, я вам рассказывал: алжирец — помните? Который был в черных носках и…

Старая дама возмутилась и стряхнула с себя уныние.

— Алжирец? Никакой не алжирец, а киприот. Я страшно удивилась, что к нам звонят так поздно. Решила, что это очередной свидетель Иеговы. Открываю дверь — и пожалуйста: стоит маленький смуглый киприот с бутылкой в кармане и вроде бы пьяный. Спрашивает мистера Чарльза. "Никакого мистера Чарльза здесь нет, — говорю. — Какая квартира вам нужна?" "Шестая", — говорит.

— А ваша четвертая, — сказал Гарри.

— "Это четвертая, — говорю и показываю на номер. — Кажется, ясно написано. Шестая выше". И побыстрее захлопываю дверь — очень напугалась.

— Бутылкой тоже можно изуродовать человека, — сказал Гарри. — Я знаю примеры.

— Слышу, он позвонил наверху. Потом разговор. Потом все стихло. А потом услышала вопль и подумала, что рухнет потолок. Там словно швыряли мебель.

— Заспорили, — сказал Гарри.

— Заспорили? — сказала старая дама. Она туже стянула на плечах шаль и откинулась, словно уклоняясь от ударов. — Как они кричали, Гарри! Вот вам и омары. Зазвенело стекло. Деб выскочила на лестницу, визжит как резаная. Я скорее из квартиры, взбегаю по лестнице — там Деб в неглиже криком кричит, я к ней, тут этот киприот выскакивает, то ли кетчуп, то ли кровь у него на ботинках, не знаю, и скатывается по лестнице. Хорошо, я успела Деб у него из-под ног выдернуть. А она обомлела, тычет пальцем в прихожую. Там Чарльз поднимается с пола, в одной рубашке и все лицо в крови. Кругом не ступить — везде битое стекло.

Старая дама внимательно посмотрела на Гарри, взяла томик Бодлера и досадливо бросила его себе в ноги. Потом медленно улыбнулась Гарри, а Гарри улыбнулся ей. Они улыбались друг другу восхищенной улыбкой.

— Да, — сказал Гарри и кивнул. — Убедительно.

Старая дама кивнула в ответ.

— Убедительно, — сказал Гарри. — Такая же, я говорю, история случилась в Марселе, когда я был на "Грэнтаме", мы пришли из Александрии с египетским луком, весь порт провоняли. Я сошел на берег со вторым помощником капитана, сели выпить винца на воздухе, но и пяти минут не сидели, как появился этот алжирец, совсем молодой парень. Прямиком идет между столиками к метрдотелю, тот отгоняет себе мух с какого-то ананаса, и этот разряжает в него пистолет. Без единого слова. А причина та же. Метрдотель мухлевал с цыплятами и бренди, толкал налево, а когда хозяин прознал — свалил на этого алжирца, кухонного мальчишку, и хозяин рассчитал парня. Как в вашей истории. Южный народ горячий. В газетах подробно писали.