Нагльфар в океане времени

«М-м… кхм».

«Гм-м…»

«Тэк-с. Что козырь?» «Черви…»

«Н-да. Ну-с… допустим, так. Что скажете?» «Бастую».

«Пас. Позвольте подкрепиться…»

«Нет уж, вы позвольте. Семерка».

«Король…»

«А мы вас козырем!»

«Я, знаете ли, обдумал ваши доводы. И должен сказать…» «Опять вы за свое».

«Должен сказать, что я с вами в корне не согласен. Чтобы разобраться в русской истории, нужно отдать себе отчет в том, что такое время…»

«Снова-здорово. Опять двадцать пять. Можете ли вы объяснить мне, в чем смысл этого вечного шаманства: конец истории, всеобщая гармония и мир?»

«То, что вы называете шаманством, представляет собой ядро национального самосознания…» «Именно. А мы вас тузом». «А мы вас королем!»

«Позвольте: сколько же это у вас королей?»

«Пять. История прекратится, и время будет упразднено. Но что такое прекращение времени?» «Следите за игрой…»

«В наших усилиях постигнуть тайну времени — не остаемся ли мы прикованными к метафоре пространства? Либо мы воображаем реку, которая несет нас навстречу мглистому океану времени, либо трактуем происходящее как некий рассказ, как книгу, где прошлое — это прочитанные страницы, а будущее — то, что остается прочесть. Между прочим, превосходные сосиски, где она их достает?»

«М-гм. Па, па, па, па. Паду-у ли я, стрелой пронзенный».

«Иль мимо пролетит она! Все благо».

Некоторое время компания исполняет арию Ленского, разделив ее на голоса.

«Пас. Позвольте подкрепиться…» «Что козырь?»

«Пики. Следите за игрой… Паду-у ли я, стрелой пронзенный!»

«Вершина самоотрицания, предел и апофеоз нашего русского нигилизма — отрицание времени. Здесь кроется семя нашей разрушительности, этого упоения, с которым мы, русские, из века в век губим себя…»

«А я вам скажу, что попытка отрицать субстанциональность времени приводит к таким же нелепостям, как и попытка ее обосновать. Мнимость прошлого и будущего отнюдь не сводит наше национальное существование к нулю, напротив, возводит его в квадрат. Нереальность времени возвышает нас над действительностью и даже… даже делает нас богоподобными! Если мы способны отмежеваться от времени, если и логика, и наша интуиция равно допускают такую возможность, то, значит, мы действительно, в известном смысле, существуем вне времени, а что значит оказаться вне времени?»

«Ничего не значит. Ремиз. По червям?..»

«По пикам. Между прочим, превосходные… где она их…»

«…это значит не быть, не существовать. Или, если хотите, существовать вечно. Вот вам и разгадка Бога. Бога нет, или, что то же самое, он существует вечно. Абсолютное существование и абсолютное небытие — одно и то же».

«Это уже что-то буддийское…»

«Но я больше склонен верить евреям, которые утверждают, что время сотворено Богом. Собственно говоря, это и означало сотворить мир. Пас».

«Паду-у ли я, стрелой… А мы вас тузом!»

Между тем в китайской гостиной беседа принимает все более доверительный характер:

«Мужчину, Толенька, может понять только женщина. Мужчина сам себя не понимает…»

В дымчатом лиловом зеркале отражается пучок черных как смоль волос, гибкая спина и лирообразный зад хозяйки. Смуглая рука, на которой болтается браслет из дутого серебра, держит руку любимца женщин.

В столовой:

«Возьмите Бытие. В начале сотворил Бог небо и землю. Я правильно цитирую? Имеется в виду абсолютное начало, прежде которого не было ничего. Бессмысленно спрашивать, что было, когда ничего не было. Но если мы в самом деле образ и подобие Бога, то потому, что и в нас заложена частичка абсолютного бытия вне времени и, конечно, вне всякого пространства».

«Именно. Что и требовалось доказать. Следите за игрой, черт бы вас побрал совсем… Иудаизм рассматривает время как эманацию божества, совершенно верно, — но чему служит этот тезис? Он служит для того, чтобы оправдать нежелание отрешиться от времени. Евреи чувствуют себя в истории как рыба в воде, ощущение того, что ты живешь не только в сиюминутном быту, но и в истории, для них естественно и присуще даже самым простым и темным людям, чего, например, совсем нет у русских, и, собственно, сама идея истории есть идея сугубо еврейская. Библейский эротизм… это, знаете ли…»

«Все благо, бдения и сна приходит час определенный».

«Поступайте в театр».

«Поступайте в монастырь. Все благо… А еще лучше сделайте себе обрезание».

«Но позвольте: эротизм? При чем тут?..»

«А при том, что евреи относятся к миру как к объекту своего вожделения. Вы помните, что сказал Бог Аврааму? Посмотри на небо и сосчитай звезды, если можешь их сосчитать: столько будет у тебя потомков. Удивительная фраза — звезды уподоблены спермиям. Что это, как не указание на неиссякаемую сексуальную мощь еврейства?»

«Знаете, что я вам скажу? Я сам еврей!»

«…для него весь мир — женская плоть, и, кстати сказать, это объясняет роль евреев по отношению к русскому народу». «Но, может быть, это любовь?»

«Да… и любовь тоже. Точнее, сексуальная агрессивность». «Вы имеете в виду революцию». «И революцию тоже. По червям».

31. Что наша жизнь?

Эта увлекательная мысль будоражит умы, карты шлепаются о клеенчатую скатерть.

«Позвольте! Что за странный подход к русскому народу как к спящей красавице, которую целует принц?»

«Вот именно. С поцелуев все и начинается».

«Хорош принц, ха-ха…»

«А мы вас дамой! Вот вы себя и выдали».

«Что значит — выдал? Вы приписываете мне совсем не то, что я хотел сказать. Я имею в виду еврейство как мощную оплодотворяющую силу».

«Да, но объективно, объективно!» «Обремизились вы, сударь мой…»

Тем временем в гостиной совершается нечто таинственное, глаза Раковой Шейки изучают ладони гостя, лежащие на ее коленях.

«Я была совсем юной девочкой, Толенька, и я предсказала ему его судьбу. В нашем роду женщины передавали друг другу это искусство с незапамятных лет. Моя бабушка гадала при дворе… Нет, я не сказала ему всей правды, потому что эта правда была ужасной… И еще потому, что я полюбила его. Он был богат, Толенька… Не только эта квартира, но и весь дом принадлежал ему, и еще много домов… Он звал меня с собой в Париж… Я не решилась… Вот эта линия начинается от самого твоего рождения, она ведет через многие события и кончается смертью».

«Чепуха все это…»

«Чепуха? Если бы это было так!»

В столовой:

«Вношу предложение удвоить ставки». «Кхм. Гм!»

«Предложение принято. Что козырь?»

«Вот что я вам скажу: не старайтесь поймать меня на слове…» «Упаси Бог! Мы ищем истину». «Между прочим, прекрасные…» «Тс-с!»

«Где она их?..» «Тс-с!»

Откуда-то снизу на черной лестнице раздается мерный грохот шагов.

«Идут».

«Наоборот, спускаются».

«Идут, говорю вам! За нами».

«Ну, уж вы скажете. Поосторожней выражайтесь».

«Да помолчите, ради Бога. Идут».

«А что такого? Сидим, закусываем».

«По-моему, это один человек».

«По одному они не ходят».

«Сколько же их там, по-вашему?»

«Ложная тревога. Они бы уже давно были здесь».

«А знаете, что полагается за всю эту вашу философию?»

«Мне кажется, нам нечего бояться. Времена изменились».

«Что значит изменились? Сегодня изменились. А завтра…»

«Умоляю: следите за игрой!»

«Что наша жизнь? Игра!»

«Мы ищем истину, стоящую не только над людьми и чувствами, но в известной мере и над фактами. Факты и события сами по себе не истина. Лишь сопоставление разных рядов и сличение вариантов позволяет уловить общий вектор».

«Это уже что-то гегельянское. И вообще я не уверен, что наша история представляет собой, так сказать, окончательный текст. Может быть, существуют народы, история которых удалась. Но не история России».

«А соборность?»

«А Иоанн? Вы не со мной спорите, а с ним. Вы ставите под сомнение единственность Слова».

«У Бога много слов. И я думаю, что мы проявим разумную осторожность, если отнесемся к отечественной истории не как к литературному шедевру, а как к вороху черновиков. Мы увязнем в этих черновиках, вместо того чтобы попытаться вникнуть в замысел Автора и понять, что это всего лишь предварительные наброски… Я предлагаю вдуматься в замысел. Да, я считаю, что роль и влияние иудаистического элемента в истории, и прежде всего в русской истории, недооценены».