Нежный бар

— Давай назад, Макграу!

Макграу не обращал на него внимания.

— Ну, ты прикинь, что парень творит? — сказал Джо Ди, пока я шагал по воде.

Возможно, он обращался ко мне, но я не ответил. Я был почти уверен, что он говорит со своей мышкой. Интересно, думал я, где он прячет мышку, — в воде-то он без рубашки.

— Пацан вообразил, что он Джонни Вайсмюллер. ^[34]Он в миле от берега. Давай, плыви дальше, пацан, следующая остановка — Мадрид. Сейчас ногу тебе сведет, и будешь рыб кормить. — Джо Ди повернулся и увидел дядю Чарли на пляже, развалившегося в шезлонге и спокойно читающего газету.

— Замечательно, — сказал он мышке. — Гусю наплевать (Гусюнаплеватъ).Я должен следить за его долбаными племянниками, пока он почитывает газетку. Замечательно, твою мать. Я, твою мать, сегодня вообще не расслаблюсь.

Меня взбесило, что Макграу раздражал Джо Ди. Если кто-то из компании пожалуется на то, что мы ездим в Джилго, — по-настоящему пожалуется, а не в шутку, как Бобо, — то нас больше никогда не пригласят. У мужчин были свои правила поведения, и мне хотелось врезать Макграу за то, что он не следовал этим правилам. Но в то же время я завидовал ему. Он плыл в Мадрид, а я цеплялся за бабушкины предупреждения и держался ближе к берегу. И дело было даже не в том, что Макграу ничего не боялся. Он как будто хотел попасть в быстрое течение, искал его, будто напрашивался, чтобы его унесло. Он был слегка не в себе, что делало его похожим на мужчин.

Когда Макграу вышел из воды, я сердито посмотрел на него, а он притворился, что не замечает. Он сел рядом со мной в середину мужской компании и начал строить песочный замок. Я сказал ему, что мы не должны делать ничего, что будет раздражать друзей дяди Чарли. Но Джо Ди приказал всем «вырубиться». Он повернулся к остальной компании и добавил:

— Все, что угодно, только держите Флиппера ^[35]подальше от этой долбаной воды.

Возле замка из песка мы с Макграу построили песочные часы, за которыми он помогал мне присматривать, когда мужчины заснули. От их храпа, подобного реву реактивного мотора, и вида Джо Ди, который разговаривал во сне со своей мышкой, Макграу завалился на спину и захихикал, от чего меня тоже разобрал смех, и нам пришлось зажимать рты руками, чтобы никого не разбудить.

В тот вечер мы с Макграу сидели на «двухсотлетием» диване, играли в карты, смотрели «Странную парочку» ^[36]и не могли наговориться о Джилго. Ему хотелось ездить туда каждый день. Он хотел жить в Джилго. Макграу сказал, что Джек Клагман ^[37]похож на Бобо. Я предупредил брата, чтобы он особо не обнадеживался. Все непостоянно, объяснил я. Погода, похмелье. Никогда не знаешь, что случится, — день на день не приходится. К тому же в какие-то дни тетя Рут разрешала Макграу поехать, в какие-то — нет. Иногда у него была тренировка по бейсболу, иногда его наказывали. Иногда тетя Рут вообще ничего не объясняла.

Когда Макграу не мог поехать в Джилго, я сидел среди мужской компании и скучал по нему. Теперь, если его не было, ощущения от поездки казались не такими сильными. С Макграу все было веселее. Я делил с ним эту компанию, и мы вместе смеялись над удивительными вещами, которые говорили и делали мужчины. Слепень укусил Бобо в бедро и улетел, покачиваясь, пьяными зигзагами, а потом резко спикировал вниз и умер, и мне жаль было, что Макграу этого не видит.

Хотя ребята были неизменно добры ко мне, они меня практически не замечали, и в отсутствие Макграу я успевал забыть, как звучит мой собственный голос. Если же мужчины обращались ко мне напрямую, типичный диалог происходил примерно так: Джо Ди смотрел на меня. Я смотрел на него. Он смотрел на меня еще пристальнее. Я продолжал не сводить с него глаз. Наконец он спрашивал: «С кем сегодня играет „Уайт Сокс“?» — «С „Рейнджерс“», — отвечал я. Он кивал. Я кивал. Конец диалога.

Скучая по Макграу, я начинал думать и о маме, которой мне тоже все больше и больше не хватало. Я смотрел на океан и пытался представить, что она сейчас делает. Междугородные телефонные звонки были ей не по карману, и мы обменивались звуковыми письмами, записанными на кассеты. Я проигрывал ее кассеты снова и снова, анализируя ее голос в поисках признаков стресса или усталости. На последней кассете голос ее звучал радостно. Слишком радостно. Она сказала, что взяла напрокат диван с красивым коричнево-золотым узором — никаких лиц отцов-основателей. «Раньше у нас никогда не было дивана!» — гордо сказала она. Но я переживал. А что, если диван нам не по карману? Что, если она не сможет вносить платежи? Что, если она начнет тыкать в кнопки калькулятора и плакать? Что, если меня не будет рядом, чтобы отвлечь ее шутками? Я не буду переживать из-за того, чего никогда не произойдет.В Джилго моя мантра почему-то не работала. Беспокойные мысли быстро настигали меня. Почему я здесь? Я должен быть в Аризоне, помогать матери. Возможно, прямо сейчас она едет на машине через пустыню и поет.С каждой новой волной, ударяющейся о берег, в моей голове рождалась очередная невеселая мысль.

Чтобы отвлечься, я повернулся к мужчинам. Дядя Чарли был расстроен.

— У меня сегодня мысли в голове путаются, — сказал он, кладя руку на висок. — Этот «ворди-горди», будь он неладен, меня озадачил.

— Кто такой, черт подери, этот «ворди-горди»? — спросил Бобо.

— Ребус в газете. Там дается идиотская подсказка, а ответ должен состоять из двух слов, которые рифмуются. Как, например, чижик-пыжик или ванька-встанька. Это детская игра. Первый ребус я разгадал. Машина Джейн. «Хонда» Фонды. Но вот остальные — я не знаю. Должно быть, я страдаю острой самбуковой мозговой недостаточностью.

— И легким водкитом.

— Это хроническое состояние.

— Ну-ка, прочитай нам один.

— Ладно, — согласился дядя Чарли. — Давайте посмотрим, насколько хорошо у вас котелки варят. Кухонный прибор Ричарда.

Бобо закрыл глаза. Джо Ди ковырял палкой песок. Кольт чесал подбородок.

— Вот долбаные ребусы! — воскликнул Бобо. — Жизнь и без того достаточно запутанная штука.

— Миксер Никсона, — сказал я.

Тишина окутала нас, как тень. Мужчины смотрели на меня во все глаза в оцепенении. Если бы заговорил Уилбер, они бы меньше удивились. Даже Уилбер выглядел озадаченным.

— Во дает пацан, — хмыкнул Кольт.

— Черт возьми, — подтвердил Бобо.

— Прочти ему еще один, — попросил Джо Ди свою мышку. Прочтиемуещеодин.

Дядя Чарли посмотрел на меня, потом снова в газету и прочитал:

— Потрясающий Гарри.

Я подумал и предположил:

— Супер Купер?

Мужчины вскинули руки вверх и заулюлюкали.

Именно в тот день все переменилось. Я всегда думал, что должен быть какой-то пароль, чтобы войти в этот мужской круг. Паролем стали слова.Владение языком легализировало меня в глазах этой компании. После того как я разгадал ребусы «ворди-горди», я перестал быть для них просто талисманом. Конечно, они не вовлекали меня в каждый разговор, но перестали относиться ко мне как к чайке, которая случайно к ним забрела. Из призрака, которого едва замечают, я превратился в реального человека. Дядя Чарли уже не подпрыгивал всякий раз, когда обнаруживал, что я стою у него за спиной, и остальные мужчины стали приглядываться ко мне, общаться со мной, учить меня чему-то. Они научили меня ловить крученый мяч, правильно замахиваться бейсбольной битой, делать спиральную подачу, играть в покер. Они показали мне, как пожимать плечами, хмуриться и по-мужски относиться к жизни. Теперь я умел правильно стоять и знал, что осанка мужчины — это его философия. Меня научили говорить «…твою мать», вручив мне это выражение, будто перочинный нож или хороший костюм — атрибут каждого парня. Теперь в моем арсенале было много способов, как с помощью «…твою мать» ослабить гнев, испугать врагов, сплотить союзников, заставить рассмеяться даже тех, кому не до смеха. Меня научили произносить это выражение с силой, со значением, даже с изяществом. Зачем кротко спрашивать, как дела, говорили друзья дяди Чарли, когда можно спросить «Как жизнь, мать твою?». Они продемонстрировали много словесных рецептов, в которых «…твою мать» было основным ингредиентом. Бургер в Джилго, например, оказывался в два раза вкуснее, если, заказывая его, сказать: «Мне Джилго-бургер, мать вашу».