Путь наверх

Дафтон и веселье никогда не ладили друг с другом. И дом на улице Дубовый Зигзаг показался мне темным, душным, тесным, загроможденным вещами.

Конечно, я по-прежнему был привязан к тете Эмили и ко всему ее семейству, но теперь я уже проделал слишком большой путь Наверх и невольно начинал смотреть на, своих близких, как на чужих, и был сам себе немного противен из-за этого. Мои родственники были добрые, порядочные, щедрые, великодушные люди, но они уже стали для меня людьми не моего круга.

Я сказал примерно что-то в этом духе Чарлзу на второй день после сочельника, когда мы встретилиеь с ним в «Старой пушке».

Это был дафтонский загородный ресторан. Он стоял на вершине невысокого холма, среди огородных участков и курятников. От нашего Дубового Зигзага до него было примерно полчаса ходьбы, и трудно сказать почему, но только это был единственный более или менее приличный ресторан в Дафтоне. Все остальные были не то чтоб очень уж захудалыми кафе и кабаками, но там, даже в «парадных залах», вы всегда могли столкнуться с каким-нибудь пропахшим потом парнем в спецовке. Владелец же «Старой пушки», пожилой угрюмый отставной офицер, не слишком любезно принимал посетителей, которые пытались без воротничка и галстука проникнуть в «парадный зал», и в результате его ресторан стал единственным заведением, где можно было увидеть представителей местной знати, вернее тех, кто сходил у нас за таковую.

Когда-то я провел немало веселых вечеров в «Старой пушке», но в этот день, поглядывая по сторонам, понял вдруг, что они уже никогда не возвратятся.

Ресторан был слишком маленький, слишком грязный, слишком общедоступный. Прожив около четырех месяцев в Уорли, я уже очень хорошо понимал, что такое настоящий загородный ресторан или старозаветный кабачок.

– Когда я трезв, выносить Дафтон мне уже не под силу,- сказал я Чарлзу.

– Что верно, то верно,- отозвался он.- До чего же я буду рад, когда окажусь в Лондоне.

Уже с месяц назад я знал, что Чарлз подыскал себе работу в Лондоне, но когда он так, вскользь, упомянул о своем отъезде, я почувствовал себя очень одиноким и потерянным.

Вероятно, в душе мне хотелось, чтобы Чарлз никогда не покидал Дафтона. Тогда по крайней мере я мог бы быть уверен, что в моем родном городе мне будет с кем перекинуться словом. Единственное достоинство Дафтона заключалось в том, что он никогда не менялся. Чарлз для меня был неотъемлемой частью Дафтона. С его отъездом город, казалось, делал последний шаг к полному омертвению.

– Эх ты, косоглазая свинья,- сказал я.- На черта тебе уезжать из Дафтона? С кем же я буду отводить душу, когда приеду сюда погостить?

Чарлз извлек из кармана грязный носовой платок и сделал вид, что утирает слезы.

– Твой столь изящно выраженный призыв к моим дружеским чувствам невыразимо меня растрогал. Но я не могу остаться в Дафтоне даже ради того, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты знаешь, когда я прихожу в этот кабак, мне не нужно ничего заказывать. Ониуже автоматически наливают пинту пива. А если я прихожу не один, то достаточно мне только кивнуть два раза – и они знают, что надо подать горькое пиво. Кроме того, я, кажется, слишком пристрастился к этому зелью… Так что Лондон – единственная возможноеть вырваться из этого вонючего города.- Чарлз поглядел на свою кружку с выражением комического вожделения на пухлом, странно ангелоподобном лице.- Дивный, дивный эль,- сказал он.- Твердыня индустриального Севера, оплот британской. конституции! Если бы в Дафтоне хотя бы на один день закрылись все кабаки, к десяти часам вечера в городе не осталось бы ни одного целого стекла и ни одной девственницы.

– И того и другого, сдается мне, здесь и сейчас не так уж много,- заметил я.

– Я делаю что могу,- сказал Чарлз.- Кстати, а как твои успехи по этой части?

– Недурны. Встречаюсь с Элис каждую неделю.

– Погода стала как будто холодна для таких встреч? – заметил Чарлз.

– Приятельница предоставила ей свою квартиру в Леддерсфорде.

– Будь поосторожнее, дружище.

– Элис не из тех женщин, которым непременно нужно тебя поработить. У нас совсем не такие отношения.- «А какие все же?» -подумал я. И припомнил, как одажды, полузакрыв глаза, укракой наблюдал за ней, когда она подняла мою рубашку, валявшуюся на полу возле кровати, и поцеловала ее, а заметив, что я все видел, покраснела и отвернулась. И, вспомнив это, я почувствовал что тоже краснею.

– У нас идеальные отношения,- сказал я твердо.- Элис восхитительна в постели и ничего от меня не требует.

– Еще потребует.

– Только не она.

– Ты веришь в это? Ну, значит, скоро я увижу твое имя в воскресных газетах.

– Вздор,- сказал я.- У нас самые простые, самые честные отношения, без всякого обмана. В конце концов, это даже необходимо для здоровья. И притом помогает мне сохранить себя чистым для Сьюзен.

– Ты что-то редко вспоминаешь о ней в последнее время. Лэмптоновское обаяние не сработало?

– Я уже раз пять-шесть встречался с ней по вечерам. Мы были в театре, в кино и в дансингах – по пять шиллингов за вход. Все самые приличные развлечения и стоят кучу денег: цветы, шоколад и тому подобное… А взамен пока что – ничего.

– Ах ты, скаредная свинья!

– При этом учти: она находит, что я изумителен. Как старший брат. А я продолжаю расточать ей комплименты и ухаживаю за ней весьма сдержанно и почтительно, и всякое такое. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это совсем не возымело на нее действия. Думаю, что Уэйлс не особенно балует ее вниманием, самодовольный болван.

– Папочки все уладят сами, без него,- сказал Чарлз.- Не вижу, с какой стати ему себя утруждать. Я бы на его месте пальцем о палец не ударил. Откровенно говоря, тебе, помоему, абсолютно не на что рассчитывать. Разве что ты пошлешь к черту все приличия,- ты понимаешь, что я имею в виду?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но это легче сказать, чем сделать. Ее не настолько тянет ко мне – в этом я никогда не ошибаюсь.

– Может, ты чересчур стараешься? Не лучше ли оставить ее в покое на месяц-другой?

Не ссорься с ней, не пытайся выяснять, как она к тебе относится. Просто перестань с ней встречаться. Если только ты хоть немножко ей нравишься, она сразу почувствует себя задетой. И, возможно, начнет раздумывать, что могло тебя оттолкнуть от нее. Учти, ведь у этой бедняжки уже появилась привычка встречаться с тобой. Но только,- Чарлз погрозил мне пальцем,- никому ни слова. Если встретишься с ней случайно где-нибудь, держи себя так, словно ничего не произошло.- Его лицо над белым крахмальным воротничком рубашки казалось неестественно красным, а бледно-голубые глаза смотрели напряженно, как у шахматиста, разыгрывающего сложную партию.- Это может оказаться очень интересным. Представьте обстоятельный доклад, сержант, если останетесь в живых.

– А если ей ровным счетом наплевать, встречаемся мы или нет?-сказал я.- Она, возможно, даже не заметит моего исчезновения.

– В этом случае ты ничего не теряешь. Но зато и самолюбие твое не пострадает.

– Мне страшно ее лишиться. Я влюблен в нее,- сказал я.

Чарлз презрительно фыркнул.

– Влюблен в нее! Чушь! Ты не прочь заполучить ее, а заодно и кругленький капиталец ее папаши. Я тебя, мерзавец, насквозь вижу. Делай то, что велит тебе дядюшка Чарлз, и все пойдет как ио маслу.

– Может, я и попробую,- сказал я.- Еще пива?

– Постой,- прошептал Чарлз, увидав молодого человека в модном пальто, который только что вошел в зал.- Сверкающий Зомби хочет быть демократичным. Мы ведь, как-никак, учились вместе в одной школе.

Он приветственно помахал рукой.

– Идите сюда, Сирил,- крикнул он и подмигнул мне.- Черт побери, какая приятная встреча, дружище! Что вы будете пить? -Я улыбнулся, заметив, что Чарлз сразу пустил в ход свой «офицерский говорок». Чарлз научился этому искусству во время войны. Он овладел им в десять дней, после того как один младший лейтенант, говоривший на языке лондонских рабочих окраин, покончил с собой, не вынеся постоянных насмешек надутых снобов. У Чарлза этот говорок получался очень неплохо.