Устал рождаться и умирать

ГЛАВА 10

Благосклонность начальника района оборачивается почётной обязанностью возить его. Из-за непредвиденной беды ломаю переднюю ногу

Два дня я носился как сумасшедший по всему Гаоми. Гнев в душе понемногу улёгся, хотелось есть и, чтобы утолить голод, пришлось щипать траву и грызть кору. Грубая пища заставила понять, что жизнь дикого осла нелегка. Воспоминания об ароматном сене тоже помогли вернуться к состоянию осла обычного, домашнего. И я потянулся к деревням, туда, где пахло человеком.

В полдень на окраине казённой деревни [89] Таоцзяцунь я заметил под раскидистым гинкго [90] расположившуюся на отдых повозку. В ноздри ударил густой аромат бобовых лепёшек с рисовой соломой. Рядом с висевшей на дышле корзиной стояли, наслаждаясь едой, запряжённые в повозку мулы.

К этим ублюдкам мулам — ну что это: не лошадь, не осёл — я всегда относился с презрением, так и тянуло закусать их всех до смерти. Но сегодня драться не хотелось, хотелось лишь пробиться к корзине и с удовольствием перехватить вместе с ними настоящего корма, восстановить силы, затраченные на сумасшедшую беготню.

Я тихонько приближался, осторожно ступая, затаив дыхание и изо всех сил стараясь не зазвенеть колокольчиком. Этот колокольчик, который повесил мне на шею увечный герой войны, добавлял солидности, а иногда и неприятностей. Когда я мчался по дороге, его звон возвещал приближение героя-осла; но из-за него трудно было оторваться от преследователей.

И он всё же зазвенел. Оба мула — а они были на голову выше меня — вскинули головы. Они сразу поняли, зачем я здесь, и стали угрожающе притопывать передними копытами и пофыркивать в мою сторону, предупреждая, что не стоит вторгаться на их территорию. Но как я мог отступить, когда замечательная еда — вот она, перед глазами! Я оценил обстановку: чёрный, что постарше, запряжён и напасть на меня у него вообще не получится, а тот, что помоложе, на длинной привязи, взнуздан, с путами на ногах, и тоже особой опасности не представляет. Так что до корма добраться можно, нужно лишь увёртываться от их зубов.

Раздражённым ржанием мулы пытались отпугнуть меня. Что беситесь, ублюдки чёрные, всем еды хватит, что вы всё себе да себе! Нынче коммунизм на дворе, что моё — твоё, а что твоё — моё, чего тут делить. Улучив момент, я разинул рот и рванулся к корзине. Мулы ощерились, забрякали удила. Ах, вы кусаться, ублюдки, — ну, в этом я горазд, куда вам со мной мериться! Проглотив добытый корм, я хватанул запряжённого мула, так что у него кусок уха отлетел на землю. Потом цапнул за шею молодого гадёныша, забив весь рот гривой. И пошло-поехало. С краем корзины в зубах я стремительно попятился. На меня бросился тот, что на привязи. Я высоко взбрыкнул задними ногами, одна нога повисла в воздухе, другая угодила ему прямо в нос. От боли тот сначала свалился на землю, а потом, зажмурившись, стал ходить кругами, пока совсем не запутался в вожжах. А я в это время торопливо уминал корм. Но всё хорошее длится недолго: из одного из дворов, громко крича, выбежал возчик — синий кушак на поясе, бич в руке. Я жевал изо всех сил, а он летел на меня, размахивая бичом. Тот щёлкал у него в руках и извивался как змея. Кряжистый и кривоногий, так и должен выглядеть хороший возница, да и с бичом умело обращается. Дубина — не страшно, попробуй попади. А бич дело другое: крутится туда-сюда, поди увернись. Если кто им владеет искусно, злого жеребца уложить может. Своими глазами видел однажды, аж оторопь берёт. Худо дело, бич всё ближе. Хочешь не хочешь, надо давать дёру. И я отскочил на безопасное расстояние, не спуская глаз с корзины. Возница за мной, я отбежал ещё. Он остановился, я тоже, но продолжал коситься на корзину. Увидев, что мулы изранены, он принялся ругаться на чём свет стоит.

Мол, будь ружьё, с одного выстрела положил бы меня. Ох, и повеселил же! «Иа, иа», — заревел я, в том смысле, что если бы не бич, я бы тебе голову прокусил. Он, похоже, понял, что я имел в виду, — видимо, догадался, что я и есть тот самый злой осёл, что покусал уже немало людей. Он и бич не опускал, и ближе подходить не решался, а только оглядывался по сторонам, явно ища подмогу. Понятно: и побаивается, и поймать хочет.

Вдали показались рассыпавшиеся веером люди. По запаху я понял, что это гонявшиеся за мной все эти дни ополченцы. Наесться я успел лишь наполовину, но кус такого славного корма шёл за десять, сил прибавилось, да и боевой дух окреп. Не выйдет у вас окружить меня, болваны двуногие.

И тут вдалеке на просёлочной дороге показалась необычная квадратная штуковина травянисто-зелёного цвета. Она покачивалась из стороны в сторону, но двигалась с большой скоростью и поднимала клубы пыли. Теперь-то я знаю, что это был джип советской постройки. Теперь я много чего другого знаю — и «ауди», и «мерседесы», и «БМВ», и «тойоты». Знаю даже про американские шаттлы и русские авианосцы. Но тогда я был ослом, ослом образца тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. По ровной дороге эта странная штуковина на четырёх колёсах с резиновыми шинами мчалась явно быстрее, но на пересечённой местности она мне не соперник. Как выразился когда-то Мо Янь, козёл и на дерево залезть может, а ослу на гору забраться — раз плюнуть.

Для удобства повествования будем считать, будто в ту пору я уже знал, что такое советский джип. Я немного струхнул, но меня ещё разбирало любопытство. И пока я колебался, ополченцы окружили меня, а подъехавший джип заблокировал мне дорогу. Он остановился в нескольких десятках метров, и из него выскочили трое. Впереди шёл мой старый знакомый, тогда начальник района, а теперь уже уездный начальник. Прошло несколько лет, а он не очень изменился — даже одет вроде так же.

На уездного начальника Чэня я зла не держал. Сыграла свою роль и высокая похвала в мой адрес, она грела душу. Ещё сблизило с ним то, что он когда-то торговал ослами. В общем, это был начальник уезда, душевно относившийся к ослам, и, доверяя ему, я ждал, когда он подойдёт.

Уездный дал знак шедшим рядом остановиться и махнул ополченцам за моей спиной, которым не терпелось отличиться — схватить меня или убить, — чтобы они тоже не приближались. Оставшись один, поднял руку и с ласкающим слух свистом неспешно зашагал ко мне. Он был уже метрах в трёх-пяти, когда я заметил в его руке поджаренную бобовую лепёшку, от которой исходил чудный аромат. Знакомый мотивчик, что он насвистывал, исполнил меня нежной грусти. Внутреннее напряжение исчезло, мышцы расслабились. Появилось желание прислониться к этому человеку, дать ему погладить себя. Так он и подошёл ко мне вплотную, правой рукой обнял за шею, а левой поднёс мне ко рту лепёшку. Когда эта рука освободилась, погладил меня по переносице и пробормотал:

— Эх, белокопытка, добрый ты осёл; жаль вот, этого так и не поняли те, кто в ослах не разбирается. Ну а теперь ладно, пойдём со мной, научу тебя, как стать выдающимся, послушным и храбрым ослом, которого все будут любить!

Уездный велел ополченцам разойтись и отправил джип назад в город. Забрался на меня без седла, очень уверенно, уселся именно туда, где удобнее всего нести его. Вот уж действительно, и наездник хороший, и в ослах разбирается. А он похлопал меня по шее:

— Ну, пошёл, приятель!

С тех пор я стал возить по просторам уезда начальника Чэня, этого поджарого, но пышущего энергией коммуниста. Прежде мои передвижения ограничивались самим Гаоми, а с уездным я побывал и на севере, на отмелях Бохая, и на юге — на месторождении железной руды Уляньшань; на западе добирался до бурных вод реки Мучжухэ, а на востоке — до Хуншитань, где с Жёлтого моря пахнет рыбой.

Славное это было времечко в моей ослиной жизни. Я забыл тогда про Симэнь Нао, забыл про связанных с ним людей и события, забыл даже про Лань Ляня, с которым меня связывали глубокие чувства. Наверное, как я потом вспоминал, причиной этому было подспудное ощущение «официальности» своего положения: ослы — они тоже благоговеют перед чиновной службой. То, как относился ко мне уездный Чэнь, до конца дней не забуду. Он собственноручно готовил мне корм, вычёсывал, повязал на шею ленту с пятью красными помпонами, добавил красную шёлковую кисть и на колокольчик.