Огни на равнине

– Погоди, погоди, – торопливо проговорил он. – Давай отойдем в сторонку.

Мы как ни в чем не бывало направились к кустам, чтобы укрыться от внимательного взгляда сержанта.

Я отковырял большой кусок грязной серой соли и вручил его рядовому. Тот слезно поблагодарил меня и тут же проглотил угощение.

– Слушай, Тамура, – задумчиво сказал он, – я тебе дам хороший совет.

Я насторожился.

– Отбрось-ка ты все эти ненужные церемонии. «Так точно», «Слушаюсь!», «Благодарю!» и тому подобное. Не заслуживаем мы этого. Я с сержантом уже давно, мы вместе в Новой Гвинее воевали. Он обращается с нами ужасно. Я бы даже над собакой не стал так издеваться. На своих людей ему начхать, ради них он и пальцем не пошевелит. Пока мы в лагере торчали, он еще держался, не был таким гадом. Но как только на передовую попал – пошло-поехало. Он превратился в отъявленного негодяя. Считает, что умеет воевать, держать в руках оружие и проливать чужую кровь, а раз так, то имеет право куражиться над людьми. Он и над тобой измываться станет. Будешь с ним любезничать – обчистит тебя до нитки, всю соль заберет, а может, и еще чего… А потом от тебя просто избавится.

– А скажи, пожалуйста, – не выдержал я, – ты и твои дружки, вы ведь шутили, когда трепались о Новой Гвинее, о человечине?

– О человечине? – переспросил парень и мечтательно уставился в небо. – Да, – продолжил он, помолчав, – считай, что шутили. Так будет лучше для тебя. Но послушай, я расскажу тебе кое-что поинтереснее. Это случилось, когда нас вышибли из Буны. Ну и в передрягу же мы попали! Почище, чем сейчас! И вот в один прекрасный день мы наткнулись на молодого солдата с жутким ранением в грудь. Он сумел доползти до дороги и лежал на обочине, медленно умирая. Завидев нас, парень, как в бреду, закричал: «Убейте его, убейте! Он предатель! Убейте его!» Мы, естественно, понятия не имели, о ком шла речь, но из бессвязного рассказа умирающего все-таки поняли, что предателем оказался его командир. Эти двое, спасаясь бегством от врага, продирались через дебри острова. И тут командир взвода надумал сдаться в плен и решил уговорить своего подчиненного сделать то же самое. А солдат и слышать об этом не желал. Тогда командир хладнокровно продырявил парня и дальше уже поперся один. Вот сволочь, а? В голове не укладывается, что он мог подстрелить мальчишку только за то, что тот не хотел сдаться америкашкам. Ты что-нибудь понимаешь?

– Нет.

– У нас тогда крутые парни подобрались. Один к одному. Правда, некоторые командиры сущим дерьмом оказались… Так вот…

– Да?

– Ну, понимаешь, я не хочу сказать, что наш командир взвода такой же мерзкий тип, как остальные, но я до сих пор не представляю, что у них, у этих командиров, сержантов, офицеров, в башке творится. Короче, надо держаться от них подальше. Я-то рядовой, часть своего взвода, и с этим уже ничего нельзя поделать, но ты же свободен, волен идти куда глаза глядят, так ведь? Да, конечно: в одиночестве не очень-то сладко бродить по джунглям. Но я на твоем месте ни за что не променял бы одиночество на компанию таких плохих парней, как мы.

– Понимаю.

– Точно понимаешь? – заглянул он мне в глаза, когда мы медленно поплелись обратно. – Не забудь, что я тебе сказал. И перестань нам в рот смотреть!

Сержант, прищурившись, наблюдал за нами.

– О чем это вы там шушукались? – поинтересовался он. – Планируете сдаться в плен, да? Ну что ж, не упустите свой шанс! Потом будет поздно: в Паломпоне америкашек вы не увидите… Смотрите, смотрите! Вон они едут! Какие бравые ребята, а?

По тракту промчался джип, на его борту красовалась надпись: «Походный капеллан». Из окна джипа высовывался маленький пожилой человечек в форме защитного цвета. Он нервозно крутил во все стороны головой.

– Эй ты! – вдруг рявкнул сержант.

Я обернулся. Дуло его винтовки было направлено мне прямо в грудь.

– Ты что, решил, что можешь просто так взять и слинять отсюда, гад несчастный?! Врешь – не уйдешь! Ты уже один раз наплевал на службу, на присягу. Но теперь я прослежу за тем, чтобы ты обязательно добрался до Паломпона. Надо будет – волоком тебя туда поволоку… Сам, лично! Сантиметр за сантиметром! Давай, давай, готовься! И нечего мне тут такие рожи корчить! – добавил он, ухмыляясь.

Глава 25 СПОЛОХИ

Дождь лил и лил не переставая. Над болотами густели туманы. Сумерки медленно опустились на землю, в сизой мгле исчезли пик Канквипот, огромные акации и лес на горизонте. Вскоре непроглядная чернота затопила окрестности. Движение на ормокском тракте прекратилось. И словно по сигналу, из настороженной темноты выполз звук – это тяжелые тела заскользили вниз по мокрому склону в ночном шепоте и шуршании джунглей.

Мне почудилось, что сержант зашевелился.

– Сейчас будем пересекать дорогу, командир? – спросил я.

– Заткнись, идиот несчастный! – зашипел кто-то поблизости. – Еще одно слово, и я мозги из тебя вышибу.

Неожиданно я поскользнулся, плюхнулся на землю и ногами вперед съехал по склону. Пребольно стукнулся о ствол дерева, а под конец запутался в густых кустах. Еще несколько мгновений назад вокруг меня все время что-то свистело, хлюпало, стонало, теперь же я будто провалился в тишину – ничего не видел, не слышал, даже не знал, есть ли кто рядом со мной.

Все застыло в безмолвной неподвижности. Меня обуял ужас. Я решил, что по каким-то причинам массовый переход через дорогу не состоялся и лишь я один очутился на краю болота. Вдруг впереди раздался шум. Я затаил дыхание. Мне показалось, что где-то позвякивают штык и котелок. Словно повинуясь приказу, мое тело дернулось с места. Я наступил на травянистую кочку, и сразу что-то зажурчало, захлюпало. По моим босым ногам заструилась вода, я начал медленно проваливаться в зыбкую глубь. Сделав еще один шаг, вновь попал на кочку и погрузился в тину на полметра – началось настоящее болото.

Мои ступни скользили по холодной жиже, под которой как будто бы вовсе не было земной тверди. Невидимая во мгле топь ухала и стонала. У меня возникло неприятное ощущение, что на ее поверхности меня удерживает лишь тонкий слой грязи, которую я сам поднял из бездонной пустоты.

Я передвигался с большой осторожностью, однако все глубже и глубже уходил в трясину. Винтовка давила на меня, тащила вниз, в гнилостную бездну. Темнота чернильным пятном растеклась во все стороны. Дождь прекратился. Над болотом повисла тишина. Лишь изредка сквозь пелену испарений доносился до меня отдаленный собачий лай.

Время от времени я поднимал голову и всматривался в ночь. Напрягая зрение, с трудом различал дорожную насыпь – свежую царапину на черном бархате неба. Я часто поглядывал на тракт, прикидывая, сколько метров еще надо пройти. Но расстояние до заветной цели словно и не сокращалось!

Болотная грязь обволакивала мои колени и бедра. Продвигаться вперед становилось все труднее. Балансируя на одной ноге – она при этом медленно проваливалась в бездну, – я с огромным усилием вытаскивал из трясины другую, делал неуклюжий мах, прокладывая борозду на поверхности болота, и опускал ступню в вязкую жижу. Потом переносил вес уже на эту ногу, другой описывал широкую дугу, утюжил жирную грязь и снова по колено погружался в топь.

Сложные акробатические упражнения отнимали массу сил. Вскоре я изнемогал от усталости. Если трясина станет глубже, я не смогу одолеть ее и увязну здесь окончательно. Так и встречу рассвет: ноги в трясине, а из болота торчит обляпанный тиной торс! Я понял, что влип, влип во всех смыслах этого слова! Утром первый же американский солдат увидит меня с дороги и подстрелит, даже не целясь.

Я оцепенел от ужаса, в голову лезли странные мысли. Я подумал о других солдатах. Неужели их тоже медленно засасывает трясина? Неужели мы все обречены?! Мне безумно хотелось знать, что происходит вокруг, но, остерегаясь нежелательных последствий, я не стал взывать к своим товарищам.

У меня мелькнула мысль повернуть обратно, но возвращение показалось мне таким же невозможным, как и движение вперед, более того – бессмысленным.