Укрепленные города

И — правильно. (В дневнике, однако же, записано: «Все увеличивающаяся несводимость второстепенного к главному…») Нет — правильно! Если б не их антисемитизм, могли бы вместе делать большие дела.

— Гади, можно кофе.

Шнырь. В галстуке, пиджачонке — новая порода. Самая новая. Беленький, нос подъят. В случае чего всегда сможет определиться в любое славяно-нордическое окружение. Хозподотделы — гестапо, энкаведэ, дефензива… Есть способ обрезанный в необрезанный превратить.

А я? А я схожу с ума от маразматической злобы — дневник не помогает, лекарства — тем более. Гади — отличный парень, служил старшим сержантом у десантников, делает бакалавра на бизнес администрейшн. И он никакого окружения, никакого «в случае чего» не допустит! Мы им переломаем кости!! А если не дай Бог — то мы, уходя, громко хлопнем дверью!!! Двадцать поколений они будут дебилов рождать…

Пришло кофе.

— Гади, зови боссов.

Арнон глотал кофе и слушал, как оповещает Гади начальников Отделов: «Рафи, как жизнь?» И не давая ответить: «Это Гади Зоар. Иди к Арнону.»

Зоар. Был Зайднер — стал Зоар. Оставил первую и последнюю буквы, а середину выдрал. Но это ведь не он, это — еще папаша. Когда Зоар-старший последний раз был Зайднером? Тогда же, когда Арнон последний раз был Аркашей…

Они сидели в полуночном кабаке-веранде, и Яффа Яркони (как ее настоящая фамилия?..), еще с собственным, не косметическим носом, пела свое: «Страна моя — малютка.» Танго такое было, все танцевали. Никто не помнит, как Яффина настоящая фамилия… И я не помню. Пили мы тогда «Розу Кармеля» — и прощались. С именами? Какие там имена: просто вышел приказ — на службе по внешним сношениям всем принять имена национальные. Никаких Зельдовичей, Хаймовичей, Абрамовичей. Одни Зоары.

Яффа Яркони — певица трех войн. У русских в войну была… точно! Клава Шульженкова… Нет — Шульженкина…Нет — Шульженко. А у нас — Яффа.

Не говори мне «прощай», скажи мне просто «до свиданья»… Второе танго. Чернушка — так ее в отряде звали… Танго третье.

Вступили: начальник Отдела Информации Игаль Бен-Хорин — желтая дощица в блеклых прожилках, сероглазый лик опасной бритвой, с рыжим чубиком, в мальчишеском наряде; начальник Отдела Исследований Рафаэль Шахар — непонятно кто, плечистая тишина, мохнатая плешина; Рахамим Hoax — Отдел Контроля. Старлейт совармии. Он, Рахамим, единственный из главных Департамента, что ни лагеря ни пробовал, ни дня в ссылке не был. Разве что зачесть ему в узничество армейскую «губу».

Еженедельное совещание. Первое дело — принесенная Зоаром-шнырем четырехэкземплярная бумага: «Относительно — дополнительных данных.» А сверху: как водится — Государство, Департамент, кому: всем начальникам отделов, распространение: ограниченное. «Уважаемый (ые) господин (да), в дополнение к отчету от определенного месяца желательно присовокупить…» Присовокупили.

Бумага в целом предлагала следующее: многие прибывшие в Государство Представители Движения-за-выезд требуют квартиры отдельно от родителей, прибывших вместе с Представителями, а также раньше или позже. Однако Службы Интеграции не в состоянии предоставить всем престарелым отдельное жилье и потому вынуждены в ряде случаев поселять родителей Представителей в специально оборудованных двух- и трехжильцовых квартирах, либо в небольших городках, как правило, расположенных на некотором расстоянии от мест проживания Представителей, находящихся в центре Государства. Смысл: бумага обращала внимание на тот факт, что родители Представителей могут стать объектом провокаций со стороны враждебных организаций и государств.

— Я ему, блядиному сыну, сто раз говорил, — завелся без ключа нетонкий человек Ноах-старлейт. — Я ему тысячу раз говорил: «Неужели трудно дать двадцати ребятам, нашим ребятам! то, что им хочется?!»

— Ты не понял, господин мой, — заговорил вредный Игаль, пошел писать бритвою направо-налево. — Они, господин мой, не хотят жить с родителями. Они хотят пять комнат, а родителей — не хотят. В России они жили впятером в одной комнате, а в Государстве они хотят жить одни в пяти комнатах…

Тяжело знать про всех — все, а не говорить — ничего.

Легко знать половину, а считать, будто знаешь — все.

А хуже всего: знать, что знаешь, считать, что считаешь — но не говорить никому. Так, мол, и так, Левка, понял? Ты всегда был дурак. Хотя бы потому, что национальное спортивное объединение «Работяги» — более национально, более спортивно. А «Герои» твои — компания глупцов: никакого спорта, одна шовинистическая партизанщина. Разве ж мы не хотим создать Национальное Спортивное Объединение от Нила до Евфрата? Всему свое время, Левка, понял?

— Молодые не хотят жить со старыми — естественно, — делится результатом многолетних исследований Рафаэль Шахар — начальник соответствующего Отдела. — Но мы о чем? О безопасности. Решаем! Лица, входящие в составленный нашим Департаментом список, должны без криков получать квартиры поблизости от…

Левка — был дурак. Шахар — ну, нет! Не дурак, а не понимает. Нет никакого ущерба безопасности. Даже если этих горбышей, этих низеньких и колченогих пап-мам, мам-пап враги Государства приведут под конвоем в квартиры их активных детей, разденут донага и начнут стегать по горбам раскаленными шомполами, марая приобретенные активными ковры — со скидкой в двадцать процентов, — дети с честью выдержат испытание. Врагам придется перейти к детям — и тогда… А-а, Арнон, ты по-настоящему сошел с ума. Почему я ненавижу их? За то, что они не хотят жить с мамами-папами, папами-мамами. А мои дылды хотят со мною жить?! Так я ж — здоровый дядька, я и сам с ними жить не стану!.. Сам, коли надо — им же и помогу!..Господи, Твоя воля, — прости, — но Ты превратил в мыло родителей Игаля, родителей Шахара… Бедный Шахар. Пригласит на беседу очередного активного — и спрашивает: «Скажите, вам фамилия Ройхман — ничего не говорит? Ну, не имеет значения… Старший брат. Я понимаю. Нет, не думаю, чтобы он участвовал: ему семьдесят должно быть. Как в сорок первом году расстались, так… Хорошо. Так вы говорите, что КГБ пытался завербовать… «Бедный Шахар. Бедный я — приходишь домой из «Работяги» — сидит папа, читает польскую газету. «Арнон, как дела?» Отлично, папа. А мама где?» А мамочка пошла к Левенбергу за мылом…»

Не получается. Откуда папа знать-то может, что меня теперь Арноном…

— Ты говоришь, — дать им, что просят? Не оставлял Игаль на друге-Ноахе живого места.

— Этот… Элькин, журналист, выбил пять комнат — с учетом матери. И выгнал ее на улицу. Пришлось в приют устраивать! Они все…

Как говаривал руководитель национального спортивного объединения «Работяги»: не обобщай еврейцев. Как говаривал, не помню, кто: чти отца своего и матерь свою. Проклят всякий, кто. Проклят. И выпил Ной вина, и опьянел, и обнажил себя посреди шатра своего. И увидел Хам наготу отца своего… Когда Ной проспался от вина своего и увидел, что сотворил над ним меньшой, то сказал: проклят Ханаан, раб рабов да будет он у братьев своих.

В целях сохранения безопасности — прикрыть наготу не глядя. И Арнон указал:

— Сделаем запрос. Квартирные проблемы — за минуту не исчезнут.

А если б Ты, Господи, повелел Исааку принести в жертву Авраама? И Сарру заодно. Не то, чтобы я решаюсь советовать.

И прости, Господи, Рафаэля Шахара за то, что вопросы его — туфта. Давно известно — умер брат, только официального сообщения не получено. Так вот: КГБ, зная, что Шахар брата разыскивает, может агента подсунуть. Знающий мертвого брата — есть агент. Допустимо? А я, Господи, прощу его за то, что не верит Рафаэль Шахар в братнину смерть — ждет.

А Ты за это — прости меня.