Немного солнца в холодной воде

– Весьма огорчен, что приходится вам противоречить, но это слова Стендаля, – безапелляционно заявил Фермон. – Кажется даже, из «Пармской обители», – добавил он задумчиво, и самый тон его реплики поверг Жиля в ужас: в нем чувствовалось сомнение, а это доказывало, что Натали права.

– Во всяком случае, изречение замечательное, – поспешил вставить он.

– Если разрешите, я проверю, – сказал Фермон, обращаясь к Натали, и добавил, повернувшись к Жилю: – Как бы то ни было, я рад, что вы знакомы с молодой и образованной женщиной. – Он произнес это сладким голосом – верный признак того, что злится. – Вы изменились.

Все притихли. Жиль поклонился.

– Благодарю, – сказал он.

Он тоже обозлился – на Фермона за грубость, на Натали за бестактность. Натали слегка покраснела. Наступило долгое, натянутое молчание, и только было Жиль собрался выразить восторг по поводу великолепно приготовленного суфле, как услышал голос Натали.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Если бы я знала, что вас может рассердить такая поправка к цитате, я бы промолчала.

– Все, что исходит от хорошенькой женщины, не может меня рассердить, – сказал Фермон с улыбочкой.

«Я кончу рассыльным в его газете», – подумал Жиль и с мольбой посмотрел на Жана, который, казалось, бесстрастно следил за перепалкой. Бесстрастно, а может быть, и с тайным восхищением. Но чем он восхищался? Тем, что Фермону наконец утерли нос? Или тем, что Натали поставила Жиля в неловкое положение?.. Конец ужина не отличался оживлением, разошлись рано. Когда Натали и Жиль остались наедине, у себя дома, Натали сказала:

– Ты сердишься, Жиль? Но ведь от него тоже можно с ума сойти. На редкость самодовольный господин.

– Как-никак, а он кормит нас, – произнес Жиль.

– Но это не дает ему права путать Шамфора со Стендалем, – миролюбиво возразила Натали, – да еще говорить с таким дурацким апломбом.

– С дурацким или не с дурацким, но он – мой патрон, – буркнул Жиль.

Ему самому противно было, что он говорит такие вещи. Он чувствовал себя сейчас «новоиспеченным начальником» или «старым служащим», но уж ни в коем случае не тем находчивым и бойким хроникером, каким ему хотелось бы быть. И все из-за этой женщины, которая сидит рядом и улыбается. Почему она не могла подыграть ему, в конце концов? Она же прекрасно знает, что такое жизнь; знает, что бывают случаи, когда надо улыбаться, стараться понравиться, стушеваться, – потом можно и похохотать над своим мелким угодничеством. Нельзя же в Париже, да еще в 1967 году, да еще при таком ремесле вставать в позу поборника истины, а уж упорствовать в этом просто недобросовестно. Почему она всегда и во все вносит эту бескомпромиссность, испытывает такой ужас перед полумерами, хотя именно полумеры – и тут уж ничего не поделаешь – дают человеку возможность спокойно жить? Ему казалось, будто Натали предала его, и он так и сказал ей.

– Если бы я любила полумеры, – ответила она, – меня бы здесь не было. Я жила бы в Лиможе и каждые две недели приезжала к тебе.

– Ты немножко путаешь чувства и эффективные выпады, – съязвил он. – Ты уехала со мной, потому что полюбила меня, потому что я тебя полюбил и другого выбора не было. Но ведь совершенно ясно, что дело обстояло совсем не так сегодня, когда ты разговаривала с Фермоном.

– Я только хочу сказать, что если бы я могла вынести самодовольную тупость этого человека, то я прекрасно могла бы вынести и свою прежнюю жизнь – вот и все.

Жиль внезапно почувствовал ожесточение, острую обиду – такого он еще никогда за собой не замечал.

– Короче говоря, ты весьма довольна своей ролью: свободолюбивая женщина, которая бросила все ради своего любовника, женщина образованная, которая бегает по музеям, млеет перед произведениями искусства, открывает черты чеховских героев в пьянице Никола, женщина возвышенная, умная, случайно соединившая свою жизнь с несчастным писакой, существом слабохарактерным и совсем не таким совершенным, как ты, а ты настоящая женщина, чуткая и страстная, женщина, которая...

– Да, – оборвала она его, – я довольно цельная натура. И хотя я этим не горжусь, мне думается, что отчасти из-за этого ты и полюбил меня.

– Что ж, это верно, – сказал он задумчиво, – ты всегда права.

– Жиль, – окликнула она его.

Он посмотрел на нее. В ее глазах был ужас. Он обнял ее. В сущности, он подло ведет себя с нею. По целым дням оставляет ее одну в чужом, незнакомом городе, тащит ужинать с тупицами да еще корит из-за них. Может быть, она смертельно скучает в Париже, может быть, ее отчаянные усилия сохранить хотя бы тень достоинства в роли признанной любовницы такого человека, как он, вызваны лишь инстинктом самосохранения, столь же важным для нее, как и ее страсть к нему... Почему она не хочет выйти за него замуж? Он десять раз предлагал ей это, и она десять раз отказывалась. Ради него, конечно, – он это знал. Действительно, он боялся жениться, боялся глупо, как буржуа, якобы желая избежать буржуазности. А ей следовало бы ответить: «Да, я согласна», развестись с мужем и за волосы тащить любовника в мэрию, какие бы сомнения и опасения она ни угадывала в нем. Бывают моменты, когда человека надо принудить и, не входя в его переживания, действовать в своих собственных интересах, не считаясь с колебаниями партнера, и в конечном счете для его же блага. Но так поступить она не могла, и именно за это он и любил ее. Как все запуталось!

– Иди ложись, – ласково сказал он. – Поздно уже.

По крайней мере в их широкой постели меж ними не возникает никаких осложнений. Так, вероятно, считала и она, потому что была полна страсти и нежности еще больше, чем в прошлые ночи. Около пяти часов утра он проснулся и увидел, что Натали неподвижно сидит возле него на постели и курит в темноте сигарету. Он хотел было стряхнуть с себя сон, расспросить ее, но какое-то смутное чувство заставило его снова закрыть глаза, трусливо промолчать. Можно будет объясниться и завтра, если еще останется повод для объяснения.

Глава 5

– Рюмочку коньяку? У нас есть еще время.

«Хоть сто рюмочек», – в бешенстве подумал Жиль. Они сидели в ресторане, где непременно полагалось отведать «мясо в горшочке», а через четверть часа всей компанией должны были смотреть в театре модную пьесу, заинтересовавшую Натали.

Натали разыскала в Париже свою подругу детства, некрасивую умную женщину, неудачно вышедшую замуж за какого-то промышленника, крикуна и жуира. Она-то и устроила этот ужин, предупредив заранее Натали, что ее супруг – субъект довольно скучный, и, едва сели за стол, весело защебетала со своей подружкой о всяких происшествиях их детства, предоставив своему скудоумному супругу и Жилю самим выходить из положения. Перебрав все темы – биржу, налоги, рестораны и голлизм, – Жиль почувствовал, что нервы у него того и гляди сдадут.

– Поверьте своему другу Роже – я вас буду называть просто Жиль, не возражаете? – поверьте, мы с вами найдем общий язык. На меня театры тоже нагоняют сон. А супруга не меньше раза в месяц таскает меня в театры.

«Ну вот у нас и нашлось что-то общее, – с отвращением подумал Жиль. – Бедные мужья-труженики, которых их милые женушки по вечерам тянут из дому».

– Тем более есть телевизор, – не унимался Роже. – Конечно, телевизор не бог весть что, я с вами согласен, но иной раз там показывают интересные штучки. Сидишь себе дома, в удобном кресле, покуриваешь, попиваешь винцо, а в театре изволь платить бешеные деньжищи за то, чтобы изнывать от скуки. Верно я говорю?

– Нет, я очень люблю театр, – с твердостью возразил Жиль. – Но коньяку я все-таки выпью.

– А помнишь, дорогая... – начала было Натали. – О чем вы тут говорите?

Она бросила на Жиля молящий взгляд, словно просила извинения.

– Мы о театре говорили, – насмешливо ответил Жиль. – Мсье, нет, простите, Роже предпочитает телевизор.

– Мне безумно трудно бывает вытащить его из дому, – сказала подруга детства. – Но у нас заключен договор: раз в месяц я насильно веду его в театр.