Территория тьмы

Мы сидели перед пустым незаконченным камином под электрическим вентилятором и отдыхали, потягивая кока-колу.

— Чурбан этот бихарский мальчишка, — сказала миссис Махиндра, извиняясь за своего шофера и поддерживая беседу.

Она была полная, еще молодая, большеглазая. Запас английских слов у нее был невелик, и, когда их не хватало, она хихикала и отворачивалась. «М-м» — мычала она, глаза ее стекленели, правая рука упиралась в подбородок.

Дом был недавно построен, на первом этаже все еще пахло бетоном и краской. Комнаты еще не отделали до конца; убранства было маловато. Зато всюду висели вентиляторы, а немецкая сантехника в ванной была дорогой и высококачественной.

— Обожаю иностранное, — говорила миссис Махиндра.

— Просто обожаю иностранное.

Она дивилась и нашим чемоданам, и их содержимому, почтительно и восторженно трогала разные вещи.

— Обожаю, просто обожаю иностранное.

Широко раскрыв глаза — не то от страха, не то от восхищения, — она рассказывала нам о своем муже, подрядчике. Ему приходилось нелегко. Он вечно путешествовал через леса и джунгли, ночевал в палатке. А ей приходилось дожидаться его и вести хозяйство.

— Довольствие — три тысячи рупий в месяц. В наше время — стоимость жизни, кроме шуток.

Нельзя сказать, что миссис Махиндра похвалялась. Сама она выросла в простой семье, а свалившееся на нее богатство приняла так же, как приняла бы бедность. Ей нравилось узнавать новое, нравилось выбирать правильные вещи, нравилось наше одобрение — одобрение иностранцев. Как нам цвет ее занавесок? А цвет, в который выкрашены стены? Глядите-ка, вот это бра — иностранное, японское. Здесь все вещи были иностранными, кроме — как призналась миссис Махиндра, когда мы поднимались в столовую обедать, — кроме медного подогревателя блюд.

Она уселась вместе с нами, сама не ела, только глядела нам в тарелки, опираясь подбородком на руку; широко раскрыв глаза, она улыбалась всякий раз, как наши взгляды встречались. Она недавно занялась этим бизнесом, сообщила она, хихикнув. У нее никогда раньше не было постояльцев, так что мы должны простить ее, если она обращается с нами как со своими детьми.

Пришли ее сыновья-подростки. Они были рослыми и держались с нами настолько же прохладно, насколько импульсивно держалась их мать. Они тоже сели за стол. Миссис Махиндра зачерпнула для них еды из блюда, потом зачерпнула для нас.

Вдруг она снова хихикнула и кивнула на старшего сына.

— Я хочу, чтобы он женился на иностранке.

Юноша никак не отреагировал.

Мы заговорили о погоде, о жаре.

— Жара нас не касается, — ответил юноша. — У нас в комнатах есть кондиционеры.

Миссис Махиндра переглянулась с нами и лукаво улыбнулась.

Она уговорила нас в тот же день отправиться вместе с ней за кое-какими покупками. Ей хотелось купить занавески для одной из комнат на первом этаже. Но — возразили мы, — занавески, что она показала нам в той комнате, и так совсем новые и смотрятся отлично. Нет-нет, сказала она, мы просто говорим так из вежливости. Ей хочется непременно сегодня купить новые занавески, и ей нужен наш совет как иностранцев.

И мы поехали обратно в центр. Она показывала в окно на разные памятники: Гробница Хумаюна [34], Ворота Индии [35], Раштрапати Бхаван [36].

— Нью-Дели, Нью-Дели, — вздохнула она. — Столица Индии.

Мы ходили из лавки в лавку, и я начал уставать. В таких случаях я обычно говорю машинально.

— Глядите, — сказал я юноше, указывая на груду тапочек в восточном стиле, с нарядной вышивкой и загнутыми узкими носами. — Глядите, какие забавные.

— Для нас они слишком простые.

Его мать знали в лицо многие торговцы. Она со всеми дружески беседовала. Ей предлагали стул. Она садилась, щупала товар, разговаривала. Перед ней разворачивали один рулон ткани за другим. Она вежливо их осматривала, а потом вежливо уходила. Ее движения были легкими; никто, похоже, не чувствовал обиды. Она знала, чего именно хочет, и в конце концов нашла то, что нужно.

В тот же вечер она попросила нас осмотреть камин. Он был неправильной формы, и проектировал ее лично муж миссис Махиндры. Им же были спроектированы неправильной формы ниши для электрических фонарей в каменной ограде.

— Современное. Современное. Все современное.

Утром пришли маляры — перекрасить недавно покрашенную пустовавшую комнату в тон занавескам, купленным накануне.

Она пришла в нашу комнату после завтрака, когда мы лежали раздетыми под крутящимся потолочным вентилятором. Села на краешек кровати и стала разговаривать. Она рассматривала чулки, туфли, бюстгальтеры, интересовалась ценой. Она уговорила нас выйти и посмотреть, как работают маляры; подносила материю к окрашенной стене и спрашивала, хорошо ли они сочетаются.

Ей абсолютно нечем было заниматься — разве что тратить три тысячи рупий в месяц. У нее была одна близкая подруга. «Миссис М. Мета. Секретарь. Из Женской лиги. Миссис М. Мета. Кондиционеры и другие электроприборы». Это имя и эти самые слова были уже знакомы нам по рекламным щитам. Миссис Махиндра регулярно навещала миссис М. Мету; регулярно ходила на консультации к астрологу; регулярно совершала покупки и посещала храм. Жизнь ее была насыщенной и приятной.

Во второй половине дня в доме появился высокий мужчина лет пятидесяти. Он сказал, что пришел по газетному объявлению; он хотел бы арендовать нижний этаж, который мы как раз и занимали. На мужчине был серый двубортный костюм, и по-английски он говорил с напряженным армейским акцентом.

— М-м. — Миссис Махиндра глядела в сторону.

Человек в сером костюме продолжал говорить по-английски. Он сообщил, что представляет крупную фирму. Фирму, имеющую контакты с иностранными фирмами.

— М-м. — Ее глаза остекленели, ладонь уперлась в подбородок.

— Здесь никто не будет ночевать.

Он уже начал запинаться; возможно, ему пришло в голову, что его фирма отнюдь не так желанна, как «дипломатические» иностранцы, которые требовались во многих объявлениях.

— Мы внесем арендную плату за год вперед и подпишем договор об аренде на три года.

— М-м. — И она ответила на хиндустани, игнорируя его английский, что поговорит об этом с мужем. К тому же есть много других желающих.

— Мы собираемся использовать это помещение только под офис. — Его чувство собственного достоинства уже начало сменяться некоторым раздражением. — Единственное, мы хотели бы, чтобы здесь ночевал сторож. Этот дом будет оставаться вашим домом. Мы сразу же выплатим вам двенадцать тысяч рупий.

Миссис Махиндра продолжала рассеянно смотреть в пустоту, как будто принюхиваясь к запаху свежей краски и думая про занавески.

— Чурбан, — сказала она, когда мужчина ушел. — По-английски говорил. Барра саиб. Чурбан.

На следующее утро мы увидели ее в хмуром настроении.

— Письмо. Приезжает мой свекр. Сегодня. Завтра. — Такая перспектива явно удручала ее. — Говорит, говорит, кроме шуток.

В тот же день, вернувшись домой, мы застали ее, печальную и покорную, сидящей рядом с седовласым мужчиной в индийском наряде. Казалось, она даже стала ниже ростом; вид у нее был смиренный, даже смущенный. Представляя нас, она сделала особый упор на то, что мы — иностранцы. Потом стала глядеть в сторону, сделалась рассеянной и перестала участвовать в разговоре.

Седовласый человек посматривал на нас с подозрением. Но, как и предрекала миссис Махиндра, он оказался очень говорливым. Себя самого и особенно свой возраст — а ему было слегка за шестьдесят — он как бы рассматривал с удивлением со стороны. Он рассказывал не столько о происшествиях из своей жизни, сколько о привычках, которые сложились у него за эти шестьдесят лет. Он сообщил, что ежедневно встает в четыре часа утра, потом отправляется на прогулку и проходит четыре или пять миль, затем прочитывает отрывок из Гиты. Такого распорядка дня он придерживается вот уже сорок лет, и такой распорядок дня он рекомендовал бы каждому молодому человеку.