Голубой ангел

– Вот здесь… То же самое предложение. Хотите – оставляйте. «Видела только свое искаженное лицо». «Искаженное» – это слово ничего нам не говорит.

– А значить может что угодно.

– Вот именно.

– Обязательно это отметьте, – просит Анджела.

– Уже отметил.

– Неужели это я написала! – говорит Анджела. – Спасибо вам огромное-преогромное.

Свенсон воодушевленно просматривает рукопись еще раз.

– Тут посмотрите. Эпизод в фургоне. Слишком все быстро. Она действительно думает, что они разобьются, что аварии не избежать? Значит, когда машина тормозит, все чувствуют облегчение, но… смешанное со страхом, так?

Анджела сначала кивает, потом задумывается. Свенсон наблюдает за ней.

– Вы правы, – говорит она. – Это я понимала. Но очень торопилась – хотела поскорее перейти к их походу в лес. Она остается с ним наедине всего на минуту, но для нее это очень важно, после этого все меняется…

Свенсон, помолчав немного, говорит:

– Вы еще кому-нибудь показывали? Или роман никто больше не читал? – Кажется, она говорила, что никому его не давала, но Свенсону почему-то хочется знать наверняка.

– Никто, – говорит Анджела. – Ну, только мой друг. Ой, Господи! Я сейчас сказала про своего близкого друга «никто». Как вы думаете, что это может значить?

– Терпеть не могу психологических изысканий, – говорит Свенсон. – И каково мнение вашего друга?

– Он говорит, здорово. – Анджела пожимает плечами. – Вот, я вам еще принесла. – Она достает из рюкзачка новый оранжевый конверт. Происходит обмен оранжевыми конвертами, Анджела свой чуть не роняет и смущенно хихикает.

Глядя в пол, она продолжает:

– Собственно говоря, там всего один абзац – я хотела добавить его в конец отрывка. У меня еще есть, уже готовые главы, но я решила не спешить. Чтобы вас не слишком пугать. С вами удивительно интересно работать. После наших встреч мне хочется писать и писать. Просто не успеваю печатать. А потом сажусь и начинаю все по тыще раз переделывать – чтобы не стыдно было вам показать. Если меня поймают на том, что я все остальные занятия пропускаю, и мое дело передадут ректору, вы сможете им написать, как я работала?

– К сожалению, нет, – говорит Свенсон. – Но с удовольствием прочту то, что вы написали.

– До вторника, – говорит Анджела.

– До вторника.

Он слушает, как она бегом спускается по лестнице, а затем открывает конверт.

На следующий день я играла через силу. Никак не могла сосредоточиться на музыке. Все думала, зачем тогда, в лесу, мистер Рейнод схватил меня за руки? Это стало темой моего научного эксперимента: я анализировала все подробности с такой тщательностью, какой не удостаивала несчастных цыплят, которых пыталась вывести в нашем сарае за домом.

Свенсон кладет листок на стол, тянется к телефону. Кому он собирается позвонить? Лену Карри звонил на прошлой неделе. С Шерри беседовать неохота. Он набирает добавочный Магды Мойнахен.

– Тед! – тут же откликается Магда. – Как дела?

Ему нравится в Магде многое, но особенно приятно то, что она всегда ждет каких-то неприятных звонков и искренне радуется, если звонит Свенсон.

– У меня сейчас консультация, – говорит она. – Можно я перезвоню?

– Давай лучше договоримся встретиться, тогда и поболтаем. Как насчет ланча завтра?

– Отлично! Где всегда?

– Конечно, – говорит Свенсон. – Вместе поедем?

– Я приеду из Монтпилиера. Так что давай встретимся уже там, в половине первого.

Свенсон знает по опыту, что Магда никогда не приходит вовремя, поэтому приезжает чуть позже и, поняв, что Магда опаздывает еще больше, начинает злиться. У него ни книги, ни газеты, и единственное, что может отвлечь его в мрачных интерьерах «Орлеанской девы», – стаканчик шардонне, от которого, впрочем, обязательно разболится голова. В зале ресторана, построенного в конце пятидесятых семейством из Квебека, окон нет, стены обшиты темным деревом, и все здесь напоминает клуб садомазохистов: кругом развешаны железные доспехи и скрещенные топоры, со стропил свисают остроконечные булавы и велосипедные цепи – все это имитация старины. Где теперь такое купишь? Да уже нигде.

Три поколения хозяев заведения до блеска начищали доспехи, сохраняли дизайн ресторана, куда преподаватели Юстона приходят пообщаться с коллегами. Студенты сюда не заглядывают, поэтому можно спокойно на них жаловаться, не опасаясь, что они сидят за соседним столиком. В тех редких случаях, когда университет подбирает новых сотрудников, их тоже ведут сюда: если везти их в Монтпилиер, где кормят лучше, они ведь решат, что так и придется ездить на ланч за шестьдесят миль. Кандидатов на должность угощают старой юстонской шуточкой: «В „Орлеанской деве“ подают бифштексы, сожженные на костре».

Сегодня две трети столиков, как обычно, заняты преподавателями и сотрудниками администрации. Проходя по залу, Свенсон всех их поприветствовал. Ходит он сюда исключительно с Магдой. Только здесь можно позволить себе ланч с коллегой противоположного пола, не провоцируя сплетен. Влюбленные парочки, если не желают известить всю общественность о природе своих отношений, сюда не заглядывают. Это было бы все равно что обниматься посреди Юстонского дворика.

У Свенсона с Магдой дружба такого рода, которая месяцами вибрирует на грани флирта, но опасной черты они не преступали никогда в силу непреодолимых обстоятельств: они ведь коллеги, Свенсон состоит в браке, Магда состояла, к тому же они слишком хорошо друг друга знают. Но легкий намек на романтику все же присутствует, о чем свидетельствует и тот факт, что Свенсон, когда Магда влетает в зал, снова восхищается тем, какая она хорошенькая.

Свенсон приподнимается со стула. Магда целует его в щеку. Он обнимает ее, неуклюже поглаживая по спине. Она сбрасывает пальто, садится, опирается локтями на стол, подается вперед и так пристально смотрит ему в глаза, что, будь это не в «Орлеанской деве», со стороны могло бы показаться, что у них и в самом деле роман.

Большинству женщин Свенсон нравится, главным образом потому, что они нравятся ему. Ему интересно то, о чем они рассказывают, он не подозревает их в тайном желании его извести. Вот почему у него счастливый брак, вот почему все библиотекарши и секретарши сделают для него что угодно и вот почему он единственный на весь Юстон идиот, который не переспал ни с одной студенткой. Женщины говорили ему, что от большинства мужчин он отличается отсутствием агрессивной враждебности. Может, этим они давали понять, что спать с ним никогда не будут.