Банкир

Палмеру удалось это сделать, взглянув на часы и воскликнув:

— Черт возьми, генерал, я обещал этому человеку привезти его обратно на вертолетную станцию через 15 минут. Нам это удастся?

Хейген подавил улыбку и поднялся. Он таким нарочито широким жестом протянул руку, что Палмер на секунду испугался.

— Доктор, — сказал Хейген, тряся руку немца. — Меня не волнует стоимость, но первое, что вы должны сделать, — это построить вашу антигравитационную штуковину. Ее я должен видеть.

— Вы увидите, — пообещал Гаусс, весь сияя.

— Тогда мы заключаем сделку?

— О да! — Гаусс почти кричал. — Да, конечно.

— Danke, mein Freund [Спасибо, мой друг (нем.)].

— Bitte, bitte schon [Пожалуйста, пожалуйста (нем.)].

По дороге к лифту Хейген, взяв Палмера за руку, задержал его. — Не знаю, что ты на самом деле задумал, нахальный хитрец, — прошептал он, — но думаю, ты и впрямь оказал мне услугу.

— Naturlich [Конечно (нем.)], — прошептал в ответ Палмер.

— Тебе это тоже кое-что дало, — проворчал Хейген. — Ну, ладно, я пойду назад и с видом довольного собой, и жизнью, и всей прочей чепухой выпью чашечку кофе.

— И если тебя о чем-нибудь спросят, — тихо сказал Палмер, — молчи.

— Яйца курицу не учат, — ответил Хейген. — И слушай, старый армейский дружище, вспомни про меня, когда мне понадобится небольшой заем на расширение производства. Или два займа. Или три.

— Ладно, курочка.

— Еще раз до свидания, доктор, — громко обратился Хейген к Гауссу, — получил огромное удовольствие.

На этот раз Гаусс, в самом деле, сдвинул каблуки. Палмер подумал, что щелчок мог быть просто оглушающим, не помешай обшлага брюк.

Они спустились в лифте так же молча, как и поднимались. Молчание продолжалось и в машине по дороге на вертолетную станцию. И, только постояв с Гауссом в очереди и купив ему посадочный билет, а потом проведя его на площадку ожидания, Палмер нарушил молчание:

— Дома вы будете в три тридцать по нью-йоркскому времени, два тридцать по вашему.

Гаусс нервно кивнул.

— Послушайте, — произнес он и замолчал, облизывая губы. Его глаза были влажными. — Мы действительно заключили соглашение, генерал и я?

— Его рукопожатие — столь же обязывающе, как и контракт. Тем не менее, насколько я знаю генерала, вы получите экземпляр контракта с завтрашней почтой.

Гаусс мгновенно просветлел. Потом снова стал удрученным.

— Я должен сообщить им, в Джет-Тех, — пробормотал он.

— Если вас так это волнует, просто подпишите ваши экземпляры контракта и отправьте их назад генералу. Через день-два он вернет вам ваш зарегистрированный экземпляр с подписью его компании. Все станет законным и официальным. Тогда сообщите Джет-Тех.

— А-а. — Гаусс, казалось, успокоился. Он деловито посмотрел на небо, потом повернулся и какое-то время разглядывал линию горизонта. Нахмурился. — Беспорядочно, — сказал он. — Никакого чувства формы.

Палмер пожал плечами:

— В этом частица нью-йоркского обаяния.

— Для меня нет. — Гаусс выпрямился во все свои 162 сантиметра и с важным видом сделал несколько шагов к реке. — Исследовательский штаб генерала в Нью-Ингленд, nicht wahr? [Не так ли? (нем.)] — Вы правы, — согласился Палмер.

Они стояли молча, пока вертолет приземлялся и высаживал пассажиров. Один из регулировщиков махнул рукой одетому в униформу контролеру, который, открыв проход, повел к вертолету новых пассажиров.

Гаусс обернулся и еще раз взглянул на линию горизонта. Покачал головой и сказал:

— Не понимаю, как люди могут здесь жить. — Высокая волна стукнулась о стенку позади него и послала целый душ брызг на его ботинки вместе с промасленным куском коричневатой бумаги. Гаусс довольно чопорно протянул руку. — Получил огромное удовольствие.

Палмер пожал ему руку.

— Желаю счастья.

Гаусс тонко улыбнулся.

— Каждый сам кузнец своего счастья, — сказал он и, повернувшись, поднялся в вертолет.

Хайль Гитлер! — подумал Палмер. Не ожидая взлета, он повернулся и пошел с бетонной дорожки, мимо билетной кассы к «кадиллаку». Теперь ему было совершенно безразлично: вертолет мог опрокинуться, перевернуться набок и утонуть, как огромный жук в грязных коричнево-зеленых водах нью-йоркской гавани. Занавес опущен. Спектакль окончен. Самоуверенный, хныкающий маленький немец — главный герой спектакля — теперь мог исчезнуть с лица земли.