Знакомство категории X

В первый раз мы собрались все вместе — сорок пять человек или что-то около того; отсутствовали лишь дисквалифицированные, находящиеся под следствием и те, кто на самом деле получил травму, а также кореец, вынужденный временно вернуться в Корею для службы в армии, и Демарша, который покончил собой в прошлом месяце. Ему было тридцать три, контракт подходил к концу, два сезона подряд ему не давали играть, и, чтобы не потерять чувство мяча, он начал тренироваться с НСПФ [15] в Клерфонтене, в качестве запасного игрока в команде безработных футболистов. Несколько раз он брал меня с собой. Разумеется, будучи иностранцем, по законам профсоюзов играть с ними я не мог, однако мне было чертовски приятно видеть, как в разных командах бьются друг против друга настоящие друзья, все по очереди выходят на поле, а на карту поставлена только победа и ничего более — вот это была настоящая игра. На похоронах Лемарша присутствовали его бывшая жена, генеральный секретарь профсоюза, венок от клуба и я.

— Кондиционер! — кричит Азими, сидящий на два кресла впереди меня. На данный момент он наша звезда, его купили за двадцать миллионов у «Барсы» после смерти Лемарша. Он стал очень чувствителен к сквознякам с тех пор, как обрился наголо, чтобы не сдавать волосы на наличие допинга.

— А ты шапочку надень, — советует Вибер. Он тоже лысый, но говорят, что у него это из-за тестостерона.

— Отвали, — огрызается Азими.

Он был одним из моих кумиров, пока я с ним не познакомился. По телевизору он говорит вещи типа: команда должна приспособиться к моему стилю игры. В свежем номере «Франс-Футбола», который я только что развернул, пишут, что после последнего гола, который он забил «Арсеналу» в прошлую среду, на повестке дня его передача в аренду с правом выкупа миланскому «Интеру» и наш доход может составить пять миллионов. А так мы одна большая семья.

Я переворачиваю страницу и начинаю читать отчет о последнем поражении нашей команды: в Мадриде им влепили три безответных. И тут на газету падает листок. Точка-ком раздает анкету. Говорит, она для нового тренера.

— Кто на этот раз? — ворчит Тьерри Кайолль, наш капитан, у него обнаружили положительную реакцию на нандролон на предварительном этапе Лиги чемпионов, и в любой момент его могут дисквалифицировать.

— Сюрприз, — улыбается Точка-ком. — Увидите, когда приедем.

— Да уж! Они подадут нам его на десерт, он выскочит из торта и закричит «Оп-ля»?

— Молчал бы лучше, — советует Зоргенсен, который принимает креатин и не опасается дисквалификации с тех пор, как этот препарат перестал быть запрещенным.

Я смотрю в анкету. Помимо вопросов общего характера: «Каково настоящее имя Пеле?» или «Какой игрок „Монако“ размочил счет во встрече с „Генон“ в 1966 году?», есть и чисто технические моменты, типа «Регламентированная высота углового флажка» или «Вы играете в „4–5–1“, в перерыве „Реал“ меняет свое построение с „4–4–2“ на „3–4–1–2“, как должен отреагировать ваш тренер?» Дальше дополнительные вопросы, вроде «Кто вы по китайскому гороскопу?» и «Кто ваш любимый писатель?»

— Как пишется «Золя»? — спрашивает Лёфстром.

Лично я пишу Гордимер Надин, нашу нобелевскую лауреатку по литературе. Никогда ее не читал, но время от времени стоит вспоминать о патриотизме.

Точка-ком собирает листки, и все принимаются петь гимн клуба, который через несколько дней запишут на студии — это станет нашим вкладом в борьбу со СПИДом. Меня в хор не приглашали. Я пою «ля-ля-ля» за компанию, а скорее даже чтобы избавиться от навязчивой картинки, которая встает перед глазами. Талья в моем телевизоре сегодня ночью в окружении четырех парней, которых она по очереди «обслуживает». Я ставил на паузу, отматывал назад, ускорял картинку… Тошно, грустно и стыдно. Я пользовался ей, как и тысячи людей, оказался по другую сторону экрана: здесь, глядя на нее, зритель возбуждался, кончал в салфеточку и отдыхал до тех пор, пока снова не встанет. Вот и вся ее роль. Я позвонил ей, чтобы извиниться за то, что посмотрел кассету. Хотел услышать ее голос, чтобы все это стерлось из памяти. Попал на голосовую почту, мне предложили перезвонить в понедельник: она уехала на съемки за границу, связаться с ней никак нельзя, а как получать сообщения, находясь там, она не знает. Ну да, конечно. СМС на кириллице отправить умудрилась, а собственный автоответчик прослушать не может.

Я растоптал кассету и выбросил ее в мусорное ведро не из ревности, а из несогласия. Я хотел ее настоящее тело, ее улыбку и молчание, ее печаль и силу, ее необдуманные поступки и щедрость, безрассудство и детские выходки. Я желал ее во плоти, желал ее душу, пусть даже и придется делить ее с кем-то, но только не подглядывать. Я не мог смириться с тем, что до нее нельзя дотронуться, хотя она совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, во власти моего пульта и выбора оператора. Ее зависимость превращала мою свободу в удушье.

Но я снова обманывал сам себя. Она, по крайней мере, приносила пользу людям. Так легко считать себя свободным, когда ты просто-напросто никому не нужен.

Два часа дороги, и мы приехали в лес, еще меньше похожий на настоящий, чем Булонский у меня под окнами. Автобус сигналит, огромные ворота, украшенные львами, коронами и змеями, открываются. Въезжаем: стриженая, как для гольфа, лужайка перед небольшим замком в духе Уолта Диснея. Под полосатым тентом, как на свадьбах, расставлены стулья, столы и включен инфракрасный обогреватель. Автобус паркуется рядом с грузовичком «Домашняя кухня с доставкой на дом».

Мы выходим и собираемся на гравийной площадке вокруг капитана, с удрученным видом жующего жвачку. Мимо на лошади проезжает девушка в жокейском шлеме, под которым видны заправленные внутрь косы, приветствует нас и удаляется рысцой. Вслед летят шуточки. Потом появляется президент в футболке с крокодильчиком и шортах защитного цвета. На лице этого бездушного робота сияет дежурная улыбка. Я впервые вижу его таким: без двубортного пиджака и выражения превосходства на лице. На фото он похож на президента Национальной лиги с большой буквы П [16], который в свое время выращивал цыплят, но это плохо кончилось [17]. Он приветствует нас, выражает надежду, что погода не подведет, символически пожимает несколько рук и мне лично уделяет три с половиной секунды. Не уверен, что он меня знает, но я единственный, кто, как и он, подобающе одет для пикника с шашлыками. Он спрашивает, как нам его деревенский уголок — мило, не правда ли, помогает отвлечься от городской суеты, — а потом добавляет все с той же улыбкой:

— Господа, мне особенно приятно отпраздновать с вами счастливое событие, о котором мне объявили всего час назад: следователь Курнон, особо рьяно копавшая под нас последние несколько месяцев, только что была отстранена от ведения дела.

Я аплодирую, как и все, чтобы не выделяться, но мне кажется странным, что нас пригласили две недели назад отпраздновать новость, о которой стало известно только сегодня утром. Про себя думаю, что случай — штука тонкая.

Президент добавляет, оскалившись, что мы здесь, чтобы отдыхать, поэтому о Мадриде говорить не будем. Потом он показывает нам участок сада, огороженный колючей проволокой, где он лично выращивает морковь. Объясняет, какую землю лучше использовать, как выбирать сорта и скрещивать их, рассказывает о нашествиях кроликов, влиянии луны. 12-й номер — не помню его имени — рассказывает, что тоже разводит петунии на острове Ре и лучший момент для высаживания — полнолуние. Президент мерит его взглядом и холодно возражает, что петунии — не морковь, а деревня — это хорошо, потому что тут мы больше узнаем друг о друге. 12-й понуро кивает. Чтобы загладить вину за нереализованный пенальти в игре против «Реала», ему придется придумать что-нибудь пооригинальнее.

Шлепая по грязи, мы обходим замок, а президент тем временем рассказывает нам его историю с 1910 года до наших дней. В задних карманах у него по телефону.