Долгое падение

Но когда я прочитал статью, мне уже стало не смешно. Я ничего не знал о Дженнифер, старшей сестре Джесс. Никто из нас не знал. Она исчезла несколько лет назад когда ей было восемнадцать, а Джесс — пятнадцать; взяла у матери машину, которую потом нашли на берегу моря, у обрыва, где покончил с собой не один человек. Дженнифер получила права за три дня до того — она словно училась водить, только чтобы покончить с собой. Правда, тело так и не нашли. Не знаю, как это отразилось на Джесс — наверное, плохо. А ее отец… Господи. Родителям, у которых такие дочери, тяжеловато, пожалуй, смотреть в будущее с оптимизмом.

А потом, на следующий день стало совсем не смешно. Газета вышла под другим заголовком: «ИХ БЫЛО ЧЕТВЕРО!» В статье шла речь о еще двух странных персонажах, которыми — вдруг понял я — были мы с Морин. А в конце статьи был телефонный номер и просьба откликнуться всех, кто хоть что-то знает об этом. Там за информацию даже вознаграждение было обещано. Нет, вы подумайте: за наши с Морин головы была обещана награда!

Проговорился, ясное дело, этот козел Чез; его писклявый голосок очень отчетливо слышался в этом образчике британской бульварной журналистики. Хотя надо отдать ему должное. Я воспринимал произошедшее как случайную встречу четырех жалких людей, которые не смогли осуществить свои жизненные планы — по правде сказать, ничего удивительного. А Чез увидел в этом другое — он увидел историю, на которой можно немного подзаработать. Ладно, он знал про отца Джесс, но все равно. Ему еще нужно было собрать все детали воедино.

Признаюсь вам: я даже немного увлекся статьей. Мне было приятно, пусть и не без самоиронии, читать о себе — на самом деле в этом нет ничего странного. Судите сами: одной из причин, по которым я оказался на крыше, была невозможность оставить своей след на этой земле с помощью музыки — да, можно и так сказать, не объясняя мое желание покончить с собой тем, что я не смог стать знаменитым. Может, я преувеличиваю, поскольку были все же и другие причины, но отчасти это правда. Как бы то ни было, как только я осознал собственную несостоятельность, про меня написали в газете на первой полосе, и, быть может, это не просто так.

Так что я в каком-то смысле наслаждался жизнью, сидя у себя в квартире, попивая кофе и покуривая сигареты, получая удовольствие от осознания того, что я одновременно и знаменит, и неизвестен. Но потом раздался этот чертов звонок, и я подскочил как ошпаренный.

— Кто там?

— Вы Джей-Джей? — послышался молодой женский голос.

— Кто это?

— Не могли бы вы ответить на пару вопросов? Насчет той ночи?

— Откуда у вас этот адрес?

— Насколько я понимаю, в новогоднюю ночь вы оказались в компании Джесс Крайтон и Мартина Шарпа? Почему они хотели покончить с собой?

— Неправильно вы понимаете, мэм.

Это было первое утвердительное предложение в нашем диалоге. До него были одни вопросы.

— А что именно я поняла неверно?

— Все. Вы вообще адресом ошиблись.

— Не думаю.

— С чего это?

— Потому что вы не отрицали, что вас зовут Джей-Джей. А еще вы спросили, откуда у меня этот адрес.

Логично. Эти журналисты — мастера своего дела.

— Но ведь я не сказал, что это мой адрес, правильно?

Этот совершенно идиотский аргумент повис в воздухе.

Она молчала. Я практически видел, как она стоит на улице, разочарованно мотая головой — настолько жалкими были мои попытки отвертеться. Я поклялся себе не произносить ни слова, пока она не уйдет.

— Послушайте, — начала она. — А была ли какая-то причина, по которой вы оттуда спустились?

— Какая еще причина?

— Не знаю. Причина, которая могла бы воодушевить наших читателей. Может, вы вернули друг другу желание жить дальше?

— Мне ничего об этом не известно.

— Вы посмотрели на Лондон и увидели красоту этого мира. Что-нибудь в этом духе было? Или что-то другое, что может вдохновить наших читателей?

Может, поиски Чеза были вдохновляющим предприятием? Если и так, то я этого не заметил.

— Возможно, какие-то слова Мартина Шарпа убедили вас не расставаться с жизнью? Если так, то наши читатели хотят знать об этом.

Я попытался припомнить, какие именно слова Мартина можно счесть за утешение. Он назвал Джесс идиоткой, но это он скорее для поднятия настроя, чем во имя спасения жизни. А еще он рассказал, что одна из героинь его шоу была замужем за человеком, пролежавшим двадцать пять лет в коме, но и это не особенно нам помогло.

— Нет, ничего такого мне в голову не приходит.

— Я оставлю свою визитку, ладно? Позвоните мне, когда будете готовы поговорить.

Я чуть не побежал ее догонять — мне уже ее не хватало. Мне нравилось быть временным центром ее мира. Да что там, мне нравилось быть временным центром своего мира, потому что последние дни в нем мало чего было, а с ее уходом стало еще меньше.

Морин

В общем, я пришла домой, включила телевизор, сделала себе чаю, позвонила в приют, Мэтти привезли обратно, посадила его перед телевизором, и все опять началось сначала. Я с трудом представляла себе, как проживу еще шесть недель. Знаю, мы договорились, но я и подумать не могла, что увижу их снова. Ах да, мы обменялись телефонами, адресами и всем прочим. (Мартину пришлось объяснять мне, что, поскольку у меня нет компьютера, у меня не может быть адреса электронной почты. Просто не знала, есть ли у меня такой адрес. Мне казалось, что его могли прислать в конверте с какой-нибудь рекламой.) Но я не думала, что нам все это пригодится. Вам может показаться, что я себя жалею, но я все же скажу: я совершенно искренне думала, что они, может, и будут встречаться, но уже без меня. Я слишком стара для них, слишком старомодна — эти мои туфли и вообще; Мне, конечно, было интересно сходить на вечеринку и посмотреть на всех этих странных людей, но это ничего не изменило. Я все равно собиралась забрать Мэтти, и у меня все равно не было никакого будущего, моя жизнь все равно была противна мне. Вы, возможно, думаете: «Почему же она не злится?» Естественно, я злюсь. С чего мне притворяться, будто это не так? Наверное, свою роль здесь сыграла церковь, и возраст, возможно, тоже. Нас ведь учили не жаловаться. Но иногда — почти всегда — мне хочется кричать, крушить все вокруг, убивать. А вот это уже злость. Нельзя жить такой жизнью и не злиться. Впрочем, я отвлеклась. Пару дней спустя у меня в квартире раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и услышала приятный женский голос:

— Морин?

— Да.

— Вас беспокоят из управления полиции.

— А, здравствуйте, — сказала я.

— Здравствуйте. Согласно нашим данным, в новогоднюю ночь ваш сын бесчинствовал в торговом центре. Крал вещи из магазинов, нюхал клей, нападал на посетителей центра и так далее.

— Боюсь, это не мог быть мой сын, — ответила я. — Он инвалид.

— А вы уверены, что он не симулирует эту инвалидность?

На полсекунды я даже задумалась. Но ведь когда разговариваешь с полицией, над любым вопросом задумываешься. Ведь хочется быть совершенно уверенной в том, что говоришь истинную правду, — просто на всякий случай.

— Чтобы так симулировать, нужно быть очень хорошим актером.

— А вы уверены, что он не очень хороший актер?

— Конечно, уверена. Понимаете ли, он даже играть не может.

— А что, если это и есть игра? Он подходит под описание этого… как его… Подозреваемого.

— А какое описание? — зачем-то спросила я.

Не знаю, зачем я это спросила. Наверное, хотела помочь.

— До этого мы еще дойдем, мэм. Можете ли вы объяснить, где находился ваш сын в новогоднюю ночь? Вы были с ним?

У меня по спине пробежал холодок. Я сначала не поняла, про какую дату идет речь. Меня прижали. Я не знала, врать или нет. Если предположить, что кто-то из медицинского персонала вывез его в город и использовал как прикрытие? Скажем, один из тех парней, что его забирали? С виду они были весьма приятными, но тут никогда нельзя знать наверняка. А если они украли что-то из магазина, спрятав под одеяло, которым укрыты ноги Мэтти? Если они пошли выпить, захватив с собой Мэтти, затеяли драку и толкнули коляску в сторону противников? А полицейские увидели, как он врезается в кого-то, но, не зная, что Мэтти не может сам сдвинуться с места, подумали, будто он сам ввязался в драку? А потом прикидывался идиотом, поскольку не хотел проблем с полицией? А если въехать в человека на кресле-каталке, ему будет больно. Можно даже ногу сломать. А если… На самом деле, даже немного паникуя, я понимала, что он никак не мог нюхать клей. Такие мысли проносились у меня в голове. Пожалуй, причиной всех этих мыслей было осознание собственной вины. Меня с ним не было, хотя я должна была остаться с ним, а не осталась потому, что хотела оставить его навсегда.