Эль-Ниньо

– Этот траулер принадлежит Советскому Союзу, – произнес он, четко выговаривая каждое слово.

– Но такой страны нет! – сеньор Камачо вскинул глаза к небу, будто призывая в свидетели небесные силы.

– Видите этот флаг? – Дед показал на корму «Эклиптики». На коротком флагштоке, чудом уцелевшем при крушении, болтался кусок рваной, выцветшей ткани. Когда-то он имел красный цвет, теперь был светло-бурым. От серпа и молота не осталось и следа.

– Это флаг?! – удивился Камачо. Удивился вполне искренне, но Дед был задет за живое.

– Да! Это флаг! – прорычал он яростно. – Есть флаг – есть страна! Траулер принадлежит Советскому Союзу! Разговор окончен! – и добавил еще по-русски, непечатно. Дед редко ругался матом, только в самых особых случаях.Камачо прекрасно понял смысл сказанного. Он побледнел, прищурил глаза, сжал губы в тонкую ниточку и поднялся с ящика. Поправил ремень, многозначительно задержав руку на кобуре, из которой торчала ручка револьвера. Прикосновение к оружию успокоило его. Он снова улыбнулся.

– Я могу арестовать судно и вас. Загрязнение окружающей среды, утечка топлива…

– Нет утечки, – возразил Дед.

– Будет, – спокойно ответил Камачо. – Но я не хочу проблем. У вас есть последний шанс. Подумайте хорошо. Если мы договоримся, вы идете отсюда в Лиму к своим товарищам, если не договоримся, вы идете в тюрьму в Ла-Ярада. В Ла-Ярада очень плохая тюрьма, жара, насекомые, плохая еда, фу! – Камачо скривил рот от отвращения. – В тюрьме бандиты и убийцы. Они не любят гринго. А вы для них – гринго. Вам не надо идти в Ла-Ярада, сеньоры. Вам надо идти в Лиму. Подумайте! Я скоро вернусь, и вы дадите ответ.

– Мы дадим ответ сейчас, – сказал Дед. – Ответ – нет.

Тонкие губы Камачо растянулись в змеиной улыбке:

– Подумайте! – повторил он. – Увидимся!

Он загрузился на катер и отчалил.

Впервые за две недели сидения наш Пляж показался мне маленьким и заброшенным, словно отколовшимся от большого мира. Далеко, за пятнадцать тысяч миль отсюда, сдвинулось с места что-то огромное. Такое огромное, что даже на расстоянии обнаруживало свое постоянное присутствие, давало нам надежду и защиту. Сдвинулось то, что казалось, никогда не могло сдвинуться.

Я стоял у кромки прибоя, повернувшись в сторону северо-запада, туда, где по другую сторону океана были Владивосток, Сахалин и Камчатка, а еще дальше – Иркутск и Илимск. Туда, где были Нюша и родители. Страшно было только за них. Хватит ли у них сил дождаться, пока я тут разберусь с этим проклятым Эль-Ниньо? Я все ближе к разгадке. Тяну свои столбики цифр от крушения «Эклиптики» до развала Союза, от одной беды к другой, и с каждой бедою я становлюсь сильнее и умнее. Я уже знал, как это произойдет. Это не будет формулой, как у доцента Христофорова, это будет озарением. Я поставлю в графу последнюю нужную цифру, и это случится. Я пойму, я увижу, как можно победить Эль-Ниньо.

Я вернулся в Лагерь и застал Деда и Ивана в разгаре спора.

– Ерунда! – кипятился Дед. – Мало ли что пишут в американских газетах!

– Мы все прекрасно знаем, что это правда, – возразил Шутов. – К этому давно уже шло. И все гораздо хуже, чем пишут в американских газетах. В этой стране всегда так – сбывается только самое худшее.

– Отставить панику! – рявкнул Дед. – «В этой стране!». Я покажу тебе эту страну. Вот она! – он показал рукой на темную громадину «Эклиптики». – Вот наша страна! По всем законам – это часть территории Советского Союза. И что? Она исчезла? Этот клоун почитал нам свою газетку, и она исчезла?! Я тебя спрашиваю! – Дед побагровел от ярости.

– Исчезла, не исчезла. Чего орать-то? – Ваня не стушевался. – Просто хотелось бы знать, – продолжил он, – чисто из любопытства, что мы будем делать, когда нас придут арестовывать. Глотки драть – руки прочь от Советского Союза! Или, может, войну им объявим?

– Если бы Камачо мог нас арестовать, давно бы уже арестовал. Кишка у него тонка… – сказал Дед.

– Если бы за нами могли приехать, давно бы уже приехали, – парировал Ваня. – Капитан ясно сказал, ждите неделю и уходите. А мы здесь уже полмесяца. Воды осталось десять кружек, и та протухла, воняет, как из канализации. От консервов заворот кишок скоро будет. Но это все ерунда. Я главного не могу понять. Чего мы здесь ждем? Чего выждете, господин старший механик?

Ваню было не узнать. Последние несколько дней он плохо выглядел, пожелтел лицом, словно у него болело что-то, но он не жаловался, просто замкнулся в себе. Говорил мало, купаться не ходил, новых теорий не сочинял. После визита Камачо он уже не сдерживал себя, видно, злости и раздражения у него накопилось не меньше, чем у Деда, только он ухитрялся облекать эту злость в спокойный ядовитый тон, словно специально старался как можно быстрее вывести Деда из себя.

– Собирай манатки и проваливай, – сказал Дед. – Тебе давно было предложено. Камачо еще недалеко уплыл.

– Один я ему неинтересен, – ответил Ваня. – Ему надо, чтобы мы все отсюда убрались.

– Тогда можешь выбираться по суше, хоть по воздуху. Вот деньги, – Дед достал из нагрудного кармана рубашки потрепанный конверт и швырнул под ноги Шутову.

Ваня с кривой усмешкой посмотрел на Деда, нагнулся и поднял конверт.

– Ты идешь со мной? – спросил он меня.

Я отрицательно покачал головой.

– Ну и черт с вами! – выпалил Ваня и направился к палатке.

Через пару минут он с рюкзаком за плечами уже шагал в сторону Большой Колокольни, поднялся по тропинке наверх и скрылся из вида. Я ждал, что он хотя бы обернется напоследок. Но нет, так и не обернулся.

В Лагере стало пусто. Дед, не сказав ни слова, ушел на «Эклиптику». Я остался один, среди канистр, перевернутых ящиков, неубранной после завтрака посуды. Чтобы занять себя и отвлечься от мыслей, принялся наводить порядок. Вымел мусор, перемыл ложки и кружки, начистил песком кастрюли. Главное было – убить время до того момента, когда нужно будет делать дневные измерения. Потом чем-то занять себя до вечерних измерений. Так и жить от измерений до измерений.

В положенный час я собрал метеоприборы и направился наверх, на склон. Едва поднялся, увидел кока, он сидел у края обрыва, обхватив руками колени, и смотрел в сторону океана.

– Недалеко ушел! – заметил я, проходя мимо.

Шутов, не оборачиваясь, повел плечами, как бы говоря: отстань!

Я измерил ветер, записал показания в тетрадку, на обратном пути предложил Шутову:

– Чего сидишь, спускайся вниз – чайку соорудим.

Шутов обернулся:

– Чтобы соорудить чайку, профессор, вода нужна, а у нас ее нету.

– На пару чашек-то найдется.

– То, что мы пьем по десять капель в день – это не вода. Это вонючее черт знает что. У меня из-за нее кишечник не работает. Как ученому открою вам страшную медицинскую тайну – уже пять дней не работает.

– Запор, что ли?! – я не смог удержаться от смешка.

– Термин ненаучный, – сказал Ваня, – но по сути верный. Непонятно только, почему вы так веселитесь.

– Так это же все объясняет! Я думал, Шутов – слабак и тряпка. А у Шутова просто запор. Ему дерьмо на мозги давит. Очень хорошо это понимаю, сам в такой ситуации пару раз оказывался. Хочу тебя успокоить – это не смертельно. Медицина в этой области далеко продвинулась. Есть специальные таблетки.

– Если она и продвинулась, то мимо нас! Нету у нас таких таблеток, я все перерыл. От поноса – завались, трех видов. А от этого дела ни одной!

– Пойдем в Лагерь! – сказал я. – Что-нибудь придумаем. Ходить-то пока можешь? Кстати, хорошие новости! Давление падает, и ветер посвежел. Сдается мне, что будет дождь. Может, дождевая водичка на тебя подействует!

– Вам, метеорологам, веры нет! – прокряхтел Шутов, с трудом вставая. Он медленно побрел за мной.

Я несколько раз перерыл аптечку, Шутов оказался прав. Те, кто ее составлял, кишечные проблемы трактовали однобоко.

– Не стоит отчаиваться! – успокаивал я кока. – Есть еще народные средства. Я слышал, сырая свекла помогает. Хотя у нас ее нет. Может, травы какие-нибудь попробовать? – Шутов застонал. – В конце концов, есть старая добрая клизма!