Эта гиблая жизнь

Олег присел, ногтем колупнул краску. Иллюминаторы отозвались темноватой бронзой. Оставалось оттащить их в приготовленный заранее ящик. Накладная на вывоз штурманских приборов в поверку тоже была заготовлена. Заказан и заводской грузовичок. Да и никто не обратил бы теперь на это внимания, когда все только и делали, что тягали ящики на борт и с борта.

Вохровец на воротах равнодушно глянул в документы, нажал кнопку, и металлические ворота поехали в сторону. Парадные дома-дворцы центра фазу кончились. Пошли одинаковые мрачные и все равно добротные бывшие доходные дома. В нескольких кварталах стояли старые, невесть как оказавшиеся здесь гаражи. Скорее всего, самострой. На одном из них, прямо по стене, было краской криво выведено: «Скупка цветметаллов». Олег остановил грузовичок, откинул борт кузова. Водитель, мужик лет пятидесяти в старой спецовке, оживился.

– Слышь, командир, ящичек не оставишь? Уж больно доски хороши. Мне б их на дачу.

– Тогда помогай, – буркнул Олег.

Вдвоем они сволокли ящик к воротам гаража. На них оказался огромный ржавый замок. Штурман зло сплюнул от досады. Но водитель как ни в чем не бывало застучал кулаком в половинку ворот.

Изнутри тут же отозвались какой-то возней. Что-то там заскрипело и половинка ворот, та, что с замком, как ни в чем не бывало отъехала в сторону.

– Ну?... – в воротах стоял, разминая в руках папиросу, весь какой-то жеваный, мужик, одетый, несмотря на жару, в телогрейку. Тут же рядом стояли большие весы.

Олег молча, валявшимся тут же металлическим прутом поддел доски ящика и выволок иллюминаторы.

Водитель с ящиком в обнимку потрусил к машине, а приемщик присел рядом. Он ласково провел заскорузлой морщинистой рукой по темному и все равно поблескивающему металлу.

– Знаешь, какой же это лом? Жалко. Я их у тебя не по весу возьму, а так, на поделки. Заходят любители, интересуются.

Из кармана телогрейки он легко, словно мелочь, достал две двадцатидолларовых бумажки.

Олег сидел на улице Красной и пил пиво. Точнее, на улице Галерной, так было на табличках домов. Просто старушка, что направила его сюда, назвала улицу прежним именем. Олег сидел в небольшом дворике на поваленном стволе дерева и смотрел на здание через улицу. Темные стены, высокие узкие окна, крыша в рыжей ржавчине. Сбоку была башенка, тоже крытая железом, с пустыми окошками. Еще выше неторопливо ползли по небу облака. От улицы дворик отделяла невысокая желтая стена. Не было ни прохожих, ни машин. Словно вышел из мира на полшага в вечность. Наверняка к какому-нибудь празднику или юбилею появятся рабочие и перекроют крышу белыми сверкающими листами. Только миг, и снова дом будет стоять под скупым питерским солнцем, дождиком и снегом.

– Вы ко мне? – До плеча Олега дотронулся высокий чуть сутуловатый мужчина в светлом костюме с портфелем в руках. Длинным у него было все: лицо, нос, пальцы, даже портфель. Олег даже подумал, что вот портфель точно для бани, и веник влезет.

– Мне секретарша сказала, вы меня спрашивали. – Терпеливо повторил длинный. – Берите свое пиво и пойдемте, у меня еще сегодня процесс.

«Адвокатское бюро Рубинчика» – значилось на вывеске у двери спрятавшегося среди деревьев двора флигеля.

Адвокат провел Олега в контору, усадил напротив в глубокое кресло, в котором Олег сразу же утонул, и изобразил на лице усталое участие.

Он даже ничего не помечал у себя в раскрытом блокноте и лишь пару раз уточнил у Олега обстоятельства дела. Выслушав, он ненадолго задумался.

– Ни насилия, ни угроз нет, и это очень плохо. Получается, что некая организация, имени которой вы не знаете, просто предлагает вашей девушке и ее соседям безвозмездно улучшить жилищные условия. Этот ваш сосед для суда – никто. Он просто делает вам интересные предложения, а покупать или меняться к вам придут совсем другие люди.

Окно в кабинете адвоката было закрыто жалюзи, мужик, пристроившийся за ними у стеночки, наверное, думал, что его никому не видно. На его лице беспокойство быстро сменилось маской удовлетворения и даже неги. Адвокат и бровью не повел, продолжая мерно говорить.

– Заметьте, я не говорю про закон. Просто, если у вас есть сила, деньги, люди. Увозите эту девушку, или пусть ваши люди купят у нее комнату, и тогда вы сможете с ними торговаться и диктовать условия.

Если у вас есть сила. У нас давно в городе не стреляли, даже скучно. И еще, почему вы все приходите так поздно? Купили в квартире первую комнату, пришли бы ко мне, и мы прописали бы на ваши метры кучу народу. Ветеранов, блокадников и малолетних узников концлагерей. И пусть бы они всех расселяли, а мы бы имели свой процент.

Он еще немного подумал и решительно отказался:

– Нет, на этом этапе я за дело не возьмусь...

Деда Олег нашел в машине. Он стоял у разобранного дизеля и протирал, словно гладил, какие-то замасленные детали.

– Иди уж, – повернулся он к Олегу, – тут народу и так теперь хватает, да и чего там тебе, два часа осталось.

Лида стояла на мосту, у башенки с чугунной памятной доской.

Здесь, на открытом пространстве над водой, и ветер был другим, стылым. Олег подошел и обнял ее.

– Ты что? Я же только через час должен был смениться. Лида повернулась к нему и поправила сбитые ветром пряди.

– А я сегодня на работу и не ходила.

– Ну и правильно. – Олег достал и показал зеленую бумажку. – Гуляем.

– Первая зарплата за два месяца? А с чего гулять будем, с радости или с горя?

– Не зарплата, а кража судового имущества, хоть и в виде лома. А с радости или с горя – не знаю. Повод-то есть. Мы, Лида, в море уходим.

Неподалеку нашлось кафе с пошлым названием «Фрегат», пустое днем, и лучший столик у окна был свободен.

– Вот и лето прошло, – сказала Лида, грея бокал в ладонях. – А словно жизнь перевернулась. Осень, а как будто все и кончилось.

– Да что кончилось?

– Не знаю. Не люблю осень. Сейчас дождик на неделю зарядит... А в море дождь бывает? Так что снизу вода и сверху вода?

– Конечно, бывает, – засмеялся Олег, – просто дождь по волне лупит. А если заряд ударит, так не дай Бог на верхней палубе вахту нести. Поток в лицо, в шторм, ветер над водой лентикулярисы срывает, и они летят отдельно. Это барашки белые – так по-латыни. Паруса уберут. Оставят штормовой, полоской на... мачте и дрейфуем по ветру.

– Лентикулярисы... Олег возьми меня с собой. Не могу я здесь. Время сейчас такое, что одной нельзя, опасно просто. Возьми меня к себе на парусник.

– Так это только на камбуз или дневальной, то есть уборщицей.

– Все равно возьми, хоть кем.

– Лидусик! Мы же не круизный лайнер. Нам сейчас в Бремен идти. Матросов человек пять возьмут – концы таскать, на швартовку. Ну что ты?! Да там и вся романтика за неделю проходит.

Лида молчала.

– И поднимет наш барк паруса, утром алые, как у Грина. А знаешь почему они алые? Потому что солнце утром на них светит.

– Господи, какой еще Грин? – тяжело вздохнула Лида. – Скажи проще: поматросил и бросил.

Наступал вечер. Кафе быстро заполнялось веселыми, празднично одетыми людьми. Бармен воткнул кассету в магнитофон и бодрая задорная музыка загромыхала так, что разговаривать было уже невозможно.

– Пойдем ко мне, уж в последний раз, – прокричала Лида, наклонившись.

– Почему в последний? – Олегу показалось, что он не расслышал. Он взял Лиду за руку и повел к выходу.

Как-то быстро пришла осень. Под ветром облетала листва. Прячась от него, они шли проходными дворами. Первый парадный двор, второй поплоше и третий, заваленный мусором, надежно скрытый от проспекта. И снова выход на линию к особнякам.

– Здесь Петр Первый вообще хотел вместо линий каналы отрыть, Венецию сделать.

– Ну и где каналы? – поинтересовался Олег.

Лида пожала плечами.

– Наверное, деньги украли.

У булочной стояла согнутая, как знак вопроса, старушка, протягивая к прохожим вытянутую ладошку. Побирушек в последнее время стало немерено. Таджики со своими детьми садились в засаленных халатах на коврики прямо на перекрестках.