Все десять пальцев

– Нелегалы... – зло пробормотал охранник. – Нелегалы – это полбеды. У коменданта ночью бабки увели.

– Как?.. – Кирюха почувствовал, что на его внезапно вспыхнувших щеках выступает предательский румянец.

– Просто. Залезли к нему в кабинет, отперли оба замка. Все обшмонали, взломали ящик стола, свистнули бабки. Ровно двадцать кусков.

– Баксов?

– Рублей.

Кирюха ощутил острое жжение в районе живота. Словно раскаленный уголь, его кожу жгла толстая пачка денег, слегка выпиравшая из-под футболки прямоугольным холмиком. Если приглядеться – можно легко заметить! Кирюха – ставший соучастником очередного преступления – торопливо перевернулся на живот, уткнулся в подушку подбородком.

– И что, думаешь, это кто-то из нас? – спросил он, постаравшись, чтобы голос звучал естественно.

– Кстати, нет, – незваный гость продолжал обшаривать ящик стола. – Профессионал работал. Скорее всего, та самая крыса. Нелегалка.

– Под матрас не забудь заглянуть, – посоветовал Вовка.

Охранник ответил свирепым взглядом:

– Надо будет – загляну. А понадобится – ты у меня догола разденешься!

– Правда, что ли? А как же мои права?

– Права?! – амбал в камуфляже шлепнул дубинкой по ладони. – Я тебе покажу твои права!

– Показывай, – совершенно спокойно согласился Вовка. – Увидимся в суде. С журналистом решил связаться? Завтра же во всех газетах в разделе «Криминальная хроника» будет заголовок: «Озверевший охранник избил студента». И твоя фотография. У меня и свидетель есть. Легко не отделаешься. Как минимум лишишься своей халявной работы.

Кирюха улыбнулся и незаметно от охранника показал нахальному пьянчуге-соседу большой палец. Очень приятно было смотреть, как переминается с ноги на ногу богатырь, осознавший свое бессилие перед неумытым волосатым человечком, и тяжело сопит от злости.

– В суде?.. – произнес он наконец. – Судом меня пугать надумал... Так и будешь всю жизнь за чужую жопу прятаться? А? Волосы отрастил, как баба... Кто ты вообще? Таракан, а не мужик.

Забыв об обыске, десантник скрестил руки на груди, упер взгляд в пол.

– Вырождаются пацаны... – глухо произнес он. – Недавно в трамвае еду, смотрю из окна: пацан девку бьет! Кулаками! Я чуть стекло не вышиб! Попался бы мне, я бы ему шею свернул, как куренку. Герой! На бабу с кулаками полез!

– Может, она его сифилисом заразила, – серьезным голосом предположил лохматый.

Лицо охранника изменилось, выразив напряженную работу мозга – видимо, мысль, высказанная Вовкой, раньше не приходила ему в голову. Не найдя, что возразить, силач продолжил:

– ...Или вот иду, слышу: два студента базарят. Один говорит: «Как думаешь, какие мне ботинки больше пойдут – коричневые или черные?»

– И что ты хочешь сказать? – заговорил Кирюха. – Что настоящий мужик должен одеваться как попало, за стилем не следить?

– Что я хочу сказать? Что пацаны херней страдают. Вместо того, чтобы серьезными делами заниматься. Взрослеть не хотят. Знаешь, как в старые времена делали? Стукнуло парню восемнадцать – женили. На первой попавшейся девке. Не хочешь? А никого и не трясет, хочешь или нет. И – никаких соплей. Парень сразу начинал взрослую жизнь. А сейчас вся страна в дерьме погрязла из-за того, что каждый второй пацан – слюнтяй, размазня. Контроля жесткого нет.

– Твое имя можно узнать? – спросил Кирюха.

– Федор я, – буркнул охранник.

– Федя, значит. Ты историю в школе проходил?

– Угу.

– Помнишь, кто такой Аракчеев?

Федор угрюмо задумался и мотнул головой:

– Не помню.

– Военный министр при Александре Первом. Прославился тем, что организовал так называемые «военные поселения». То есть такие деревни, где все жители – солдаты и одновременно крестьяне. Живут, работают – и в то же время в армии служат. Как раз то, о чем ты сейчас сказал. Вся жизнь – строго по уставу, жесткий контроль, дисциплина, за малейшее нарушение – палкой по хребтине. И женят в восемнадцать лет без любви. Аракчеев надеялся, что такие поселения поднимут экономику страны. А еще собирался всю страну превратить в гигантский военный лагерь, совсем как ты. Только почему-то ни фига у него не вышло. Случайно не знаешь почему?

Охранник молчал.

– Эх, Федя... Как же ты можешь рассуждать о положении нашей страны, если даже русской истории не знаешь?

Федор направился к выходу из комнаты, буркнув на прощание:

– Умные больно...

– Во. Это и называется «я вам фельдфебеля в Вольтеры дам»... – тихо проговорил Вовка.

– Лихо мы его сделали? – спросил Кирюха.

– Лихо, лихо... Только про Аракчеева ты зря вспомнил.

– Почему?

– Понимаешь, Кирюх, во времена Аракчеева умственным трудом занимались люди из высшего общества, а солдаты были грязным мужичьем и прекрасно знали свое место. А сейчас интеллектуалы – такие, как мы с тобой – находятся вроде как на одном уровне с такими вот солдафонами, как этот Федор. Обидно.

– А мне он понравился, – сказал Кирюха. – По крайней мере, выслушал меня. И думать пытается, рассуждает. Другой бы и слушать ничего не стал.

Вовка молчал, о чем-то задумавшись.

– В общаге с каждым днем все интереснее, – промолвил он, выдержав паузу. – Никогда бы не подумал, что комендант – такая прибыльная должность. Двадцать тысяч!

– Ты же не знаешь, откуда у него эти деньги... – лежа кверху задом, Кирюха ощущал, как толстая пачка вжимается в его живот. – Может, у него есть другие источники дохода?

– Вот я и думаю, что это за источники такие. По-моему, подворовывает наш Олег Иваныч.

Кирюху интересовал другой вопрос: что ему делать с ворованной наличностью. Во избежание неприятностей деньги лучше вернуть – но как? Если просто отдать, то жизнь сразу превратится в чудовищную проблему. Вернуть незаметно? Это хороший вариант, но слишком опасный и поэтому неосуществимый. Да и права воровочка Юкки: деньги пригодятся. Действительно, пригодятся.

А если быть до конца честным с самим собой, Кирюха был ужасно рад – не деньгам, а тому, что их украли именно у Олега Ивановича. Он вспомнил вчерашний разговор с комендантом, который зародил в Кирюхиной душе глубокую неприязнь к Олегу Ивановичу. Разве волнует этого человека что-нибудь кроме собственного благополучия?.. Вот и пусть побегает, потрясется!

Незаметно от Вовки, который вновь погрузился в подготовку к экзамену по зарубежной литературе XVIII века, Кирюха вынул деньги из-под футболки и запихал пачку под матрас, вынул диск из учебника по истории философии, после этого встал.

– Пойду прошвырнусь... – сообщил он.

Для начала он отправился в уборную. Заперся в кабинке, подождал, пока уйдут остальные посетители туалета. Постучал в фанерную стенку и прошептал:

– Кисуня?

Никто не ответил.

Постучал громче:

– Кисуня, не молчи!

Этого еще не хватало! Опять убежала! А может, нарочно помалкивает, на нервах поиграть решила? Или, упаси Боже, ее обнаружили?

Кирюха встал на унитаз, приподнялся на носках, через верх заглянул в соседнюю кабинку.

Юкки сидела на полу в обществе веников, деревянных швабр, грязных тряпок и крепко спала, уложив голову на перевернутое ведро. Больше всего она была похожа на маленького помойного котенка. Разбудить бы ее да спросить про диск... Нет, нельзя. Пусть спит.

– Все будет хорошо, кисуня... – шепотом пообещал Кирюха.

Этажи были охвачены безумием. Ребята в камуфляже прохаживались взад-вперед по коридорам, просвечивая рентгеновским взглядом всех, кто проходил мимо. Комнаты, где на момент обыска никого не было, вскрывались и обыскивались без ведома жильцов. Где-то хлопали двери, кто-то матюгался, кто-то пискливо кричал: «Вы не имеете права!» Какого-то несчастного волокли, заломив руки за спину, – тот плакал на весь коридор:

– Да не мое это! Не знаю я, откуда это у меня! Подбросили!

Охранник, «зачищавший» восьмой этаж, остановил Кирюху и обыскал.

– Прости, брат. Иваныча обокрали. Приказано всех трясти, – сокрушенно произнес он – видимо, приказ тяготил его.