День сомнения

Слезы текли в сторону рта, и Акчура слизывал их языком. Будущее, похожее на сияющий гелиотид, сгустилось рядом… как тот камень, светивший ему в пещере (а теперь спавший на безымянном Акчурином пальце). Прощай, прошлое. Прощай, Кашмирка, прощайте “мы дети дуркоров”, прощай, “земля, пригодная для смерти”, прощай, Титеевна с ведром и тряпкой, прощай, тонкий месяц над Мавзолеем… Да нет, месяц вот он: заглянул в иллюминатор, протек серебряной дорожкой по крылу. Город отползал все дальше, пока не исчез, закрытый горами.

Небо поглотило собой все.

“Небо вдруг вышло из берегов и затопило собой весь город. Везде я натыкался на его цвет – в автобусах, на речном пляже – даже когда этот цвет не был синим, я все равно отгадывал присутствие неба…”.

”…набрал необходимую высоту… пользоваться туалетом… горячий ужин”.

Дочитав последний листок, Акчура поднял опустошенные глаза на часы.

Целый день провозился – сортируя, разбирая, читая, читая. Итог нулевой. Вещь не пойдет.

Не просто не пойдет – а ни в какие ворота! Написать такое.

Действительно, предатель.

Посмотрите только, какого шута он из него, Акчуры, вылепил. Хоть бы имя изменил. Мачехе, правда, отчество изменил. Но как: Титеевна! Что за Титеевна?

А Якуб? А Областной Правитель (Акчура вспотел), Черноризный? Как такое вообще про живых, не просто живых – уважаемых людей – можно писать?

Акчуру трясло.

И ведь он ждал этой повести. И дождался, большое спасибо. Как бы

Исава заставить всю эту фигу в кармане переписать? Нет, фига эта не в кармане даже – вся наружу, приглашение к скандалу. Переписать! Раз

Исав уже догадался, куда его листочки идут и какую судьбу имеют – пусть перепишет. Он его заставит.

Подвал был пуст.

Растворился Исав. Рас-творил-ся. Только мышь, утренняя Мурка, неодобрительно прошмыгнула между Акчуриных ног. И исчезла в ворохе исписанных листов.

Акчура стоял посреди убежища, теребя рукопись. “Можно… снова разрешить мачехе квасить здесь капусту… обрадуется”.

Как же все-таки быть с этим Днем сомнения, а?