Таис Афинская

млос.

– Плохо даже для твоих лошадей, – парировал Клеофрад, – вспомни широкий лоб Букефала. А для нас, эллинов, древних критян и египтян самый излюбленный образ – это Европа, переводи, как хочешь это древнее имя: эвриопис – широкоглазая или эвропис – широколицая, а вернее, и то и другое. До сих пор кости Европы носят на празднике Эллотии на Крите в огромном миртовом венке. Следовало бы и нам, художникам, больше смотреть на своих жен и их прародительниц, а не щеголять поисками чужеземных моделей, которые, может быть, и хороши, но наши прекрасней.

– Здоровья тебе, Клеофрад! – воскликнул Лисипп. – Одно из многих прозвищ моей приятельницы Таис как раз широкоглазая. Разве ты не заметил, как похожа она лицом на Афину Партенос Фидия? Знаешь, та парадигма – модель для нескольких копий, в короне и с глазами из хризолита?

К удивлению присутствующих, индийцы стали кланяться, складывая руки и восклицая что-то одобрительное.

– Тебе-то хорошо, Эвриопис, – улыбнулся Лисипп Таис, посмотрел на Эрис и добавил: – Мы звали тебя послужить моделью для спора. Придется тебе и Эрис постоять обнаженными. Мы хотим увидеть в тебе сочетание древней критской и нашей эллинской крови. А в Эрис тоже слились древняя нубийская и другая, либийская, что ли. – Он показал на тяжелый широкий табурет для модели. Таис послушно сбросила одеяние на руки не терявшей спокойствия Эрис. Общий вздох восхищения пронесся по мастерской. Здесь все преклонялись перед женской красотой, ценя ее как величайшую драгоценность природы.

– Морфе телитерес гоэтис! О чарующие, обворожительные женские формы! – воскликнул один из молодых поэтов, хиосец. Клеофрад замер, приложив ладонь щитком к левому виску, и не сводил глаз с меднозагорелой фигуры, стоявшей непринужденно, как будто наедине с зеркалом, а не на подставке перед собравшимися. Спокойная уверенность в собственном совершенстве и в том, что она не может вызвать среди художников ничего, кроме благоговения, окружили молодую женщину ощутимым покровительством бессмертных.

– Нашел ли то, что искал? – спросил Лисипп.

– Да! – почти крикнул Клеофрад.

Индийцы вздрогнули, с удивлением взирая на загоревшегося вдохновением эллина.

– Вот древнейший облик жены, – с торжеством сказал Лисипп, – крепкая, невысокая, широкобедрая, круглолицая, широкоглазая – разве она не прекрасна? Кто из вас может возразить? – обратился он к ученикам.

Лептинес, ваятель из Эфеса, сказал, что именно этот облик два века назад воссоздавали художники Ионии, хотя бы Экзекиас или Псиакс.

– Они будто копировали ее лицо и тело, – ваятель показал на Таис.

– Я не могу пояснить тебе причину, – сказал Лисипп, – всего два канона скульптур модны с прошлого века. Один – в подражание непревзойденным Корам Акрополя – воспроизводит высокую жену с могучей грудной клеткой, с широко расставленными грудями, широкими плечами и брюшными мышцами, подобную атлетам – мужам. Они малоподвижные и не нуждаются в сильном развитии задних мышц, поэтому более плоски позади. Другой канон,