Повести и рассказы

Вечером Антоша отпросился у матери в кино, а сам, немного пугаясь, пошел к Николаевской церкви. Возле маленького старого храма с синими стенами и облупленным золотом кривоватых куполов сидели на скамейках старухи, они торговала свечками и маленькими иконками, со спичечный коробок. Антоша купил одну свечку и скользнул за тяжелую дверь.

В храме было сумеречно, пахло подсолнечным маслом, шла служба, старухи и даже вполне молодые женщины низко кланялись, шептали молитвы, крестили себя сложенными в щепоть пальцами. Антоша зажег свою свечу о свечу, воткнутую в какой-то ящик с дырочками, и подступил ближе к священнику.

Поп в этой церкви был тоже не старый, но глаза у него были скорбные, щеки впалые, борода тяжелая. Он ни разу не улыбнулся, голос его, негромкий и очень внятный, заполнял пространство:

— Господу нашему помолимся… — и ему подпевали:

— Помолимся…

Антоша впал в непонятное состояние, словно в сон. Такое чувство наваливалось на него на уроках истории — мечты уносили Антошу через века.

Он и не заметил, как все женщины покинули храм, на прощание приложившись губами к кресту. И лишь тогда очнулся, когда поп положил теплую ладонь ему на голову и тихо спросил:

— У тебя что-нибудь случилось?

Антоша никогда не был ябедой, а все же хотелось, хотелось спросить, почему такой потешный поп приходил к нему домой. Настоящий ли он, получил ли диплом. Вместо этого вопроса Антоша задал другой:

— А дома венчать можно? Это меня просили старшие ребята узнать.

— Дома? — удивился священник. — Нет, таинство венчания происходит всегда в храме. — Он задумчиво смотрел на подростка. — Разве что в исключительных случаях… если один из венчаемых или оба по болезни не в состоянии сами прийти к храм… Но я не помню такого случая.

— А обратно не делают?

— Ты имеешь в виду — не развенчивают ли? Снимают венец, но это вновь — в редчайших случаях, и только в том храме, где венчали, и делает это только протоиерей.

— Так и передам… — пробормотал Антошка. И чтобы что-то еще спросить, теперь уже как бы от своего имени, повел рукой в сторону иконостаса. — Это алтарь?

Он слышал такое слово, да и в художественной литературе оно часто встречается. Говорят: жизнь положить на алтарь отечества.

— Наверное, все эти святые как раз и положили жизнь на алтарь отечества?

Священник не улыбнулся наивному вопросу подростка, мягко ответил:

— Алтарь — вся вот эта часть храма, восточная часть. Она отделена иконостасом. Там находится престол, жертвенник. Туда проходить можно только мужчинам. Не хочешь ли ты, сын мой, в церковную школу нашу?

— Я подумаю, — покраснев от невольной лжи, от того, что вдруг узнал страшную тайну — неправильно поступил поп, придя домой венчать Сашку с Наткой, Антоша быстро покинул церковь. Забыв оставить там свечку.

Он брел по тротуару, сжав ее, уже согнувшуюся в его кулаке, и думал про себя:

— Надо открыть глаза Сашке. Сегодня же! А если встретится безбородый, экзамен ему устроить…

5

Антоша вечером у сестренки спросил:

— Сашка был?

— Не! — мотнула головой Натка и продолжала с улыбкой читать учебник физики.

Почему они все такие легкомысленные! И этот странный поп (хорошо, если он протоирей, ему простится. А может, только еще учится в церковной школе?), и сама Натка! Ну, Сашка — понятно, у него такой характер. Хотя с чего бы ему веселиться, если венчание может оказаться неправильным, а свадьба откладывается третью неделю?!

Антоша решил отыскать, где работает Сашка. Он сказал матери, что утром к восьми побежит на субботник, садить деревья возле школы, мать удивилась и разрешила. Он закрутил до упора будильник, поднялся раньше звонка в половине седьмого и на велосипеде покатил на окраину, где жил Сашка.

Вот его дом, серый, бетонный, в четыре этажа. На торце красными и синими красками намалевана всякая всячина: пасть крокодила, задница слона с хвостом, ЛЮБА+ВАСЯ=… дальше все зачеркнуто, чьи-то инициалы, размашистое — с метр высотой — дурное слово. Вокруг толпятся железные гаражи, собачьи конуры. Возле маленькой детской площадки стоят ворота для качелей, а сами подвески без сидений скручены в разные стороны, как скручивается лопнувшая гитарная струна. Большие парни бесились. Сашка рассказывал, что много раз налаживал, но «против лома нет приема».

Антоша помнит, Сашка начинает ремонтные работы ровно в девять.

Значит, он еще завтракает, выйдет через полчаса и помчится на своей «Хонде». У него мотоцикл синий с желтой полоской, на бензобаке красотка Мерилин Монро.

Но что это? К подъезду подрулила знакомая серенькая иномарка, за рулем сидит поп. Тот самый!

Антоша почему-то испугался, отвел велосипед за деревянную беседку.

Поп был рассеян, он чиркнул зажигалкой, закурил и тут же выбросил сигарету через окно дверцы. Сигаретка валялась, дымя, среди всякого сора. Вот так и возникают пожары.

«Не бойся, иди узнать правду!» — сказал сам себе Антоша и с усилием, заставляя себя, толкая велосипед, приблизился к дорогой машине.

— А, это ты опять? — ухмыльнулся розовощекий священник, пристально глядя на подростка.

— Натка просила с Сашкой поговорить… — соврал Антоша. — Чё-то про пироги.

— Пироги?.. — Священник глянул на часы. Достал сотовый телефон и набрал номер, позевывая, спросил. — Ты скоро, милый? Я здесь.

И вновь с улыбкой уставился на Антошу.

— А вот можно вопрос? — подступил ближе Антоша, разглядывая сверкающую приборную доску машины. — А как называется этажерка… которая в церкви? Я заходил однажды в церковь — спросить постеснялся.

— Что за этажерка? — нахмурился поп.

— Ну, такая покатая… на ней книжка лежит…

Священник еще больше нахмурился.

— О таких вещах на улице не говорят.

— А вот алтарь… он с южной стороны или северной? Я с девочкой одной поспорил.

— С девочкой? — снова заулыбался поп. — С южной, с южной. Ну, иди, иди, вон твой Сашка.

Антоша поспешил к подъезду, бренча велосипедом и соображая, о чем же спросить у Сашки. А в голове звенело: «Поп не знает, с какой стороны алтарь! И ничего не знает про аналой!»

— Привет! — почему-то осердился жених Натки, исподлобья глядя на Антошу. — Ты чего тут делаешь?

Он был в синем комбинезоне, на голову нахлобучена синяя кепочка с прозрачным козырьком.

— Саш… — зашептал, стреляя глазами в сторону, Антоша. — Саш… он не тот… не поп… я точно выяснил… я в церковь ходил…

— Ну и что? — хмыкнул Сашка. — Мы же играли. Чтобы маме угодить. И Наташка знает.

— Наташка знает?! — Антоша ничего не понимал. — А почему не по настоящему?

Сашка вылупил зубы, снова их замкнул губами, помолчал, глядя куда-то вдаль.

— Долго объяснять. Мы же не крещеные. Как можно венчать людей не крещеных? А во-вторых… — он вновь помолчал, — ладно, тебе скажу.

Мы поссорились…

— С кем? С Наткой?!

Сашка кивнул. Он кусал ногти и, кажется, избегал взгляда Антоши.

Смотрел как-то странно, тускло.

— Ладно, скажу правду, — наконец, торопливо забормотал он. — Понимаешь, этот тип… ну, поп… моя крыша. Я брякнул ему дезу, что мы поссорились… дескать, она задружилась с сыном Куфтика из вашего подъезда…

— Зачем деза?!

— Чтобы этот ее не тронул, — Сашка кивнул в сторону машины, которая уже мигала фарами. — Хотел у меня ее забрать за долги. А теперь не посмеет. Но все это временно… Пока! — И потрепав Антошу по голове, Саша открыл дверцу, сел на сиденье рядом с мнимым священником, и «Lexus», нетерпеливо взвыв, улетел в город.

Ничего не понимая, Антоша покатил на велосипеде к своему дому.

6

Что же это получается?! Сашка говорит, что они понарошку венчались, чтобы успокоить верующую маму. Мама каждый вечер стоит под картонной иконкой, лампадку жжет, молится и плачет. А еще недавно, говорят, комсомолкой была. Ей сон приснился, что Натка будет несчастна.