Г. М. Пулэм, эсквайр

— Ну, для этих целей я не гожусь. — Больше нам, казалось, не о чем было разговаривать, но юноша не уходил.

— Вы, надеюсь, не против моего присутствия? — осведомился он. — Просто мне хочется поговорить с кем-нибудь. Я уже два месяца тут, и со мной еще никто ни разу не поговорил.

— В какой школе вы учились? — спросил я.

— В Нью-Джерси.

— О! В Нью-Джерси!

— Черт возьми, это плохо?

— А, кроме вас, здесь еще есть кто-нибудь из бывших учеников этой школы?

— Никого. А мне всегда внушали, как это здорово — учиться в колледже.

— Как вас зовут?

— Биль. Биль Кинг.

— И вы никого здесь не знаете?

— Нет, и потому спрашиваю вас, как мне с кем-нибудь подружиться. Вы не пошли бы со мной в город пообедать? — И, не дожидаясь моего ответа, он торопливо добавил: — Я знаю тут много подходящих мест и частенько посещаю северную часть города. Мне известна там одна старая гостиница с рестораном, где посетителей встречают попугай и собака. Послушайте, ну что тут дурного, если я приглашу вас туда пообедать? А впрочем, не важно. Я пригласил вас, а там как хотите.

Что-то в его тоне заставило меня почувствовать себя пристыженным.

— Спасибо, — поблагодарил я. — С удовольствием составлю вам компанию.

Юноша встал.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал он и после короткой паузы, глотнув слюну, добавил: — Вы первый человек в Гарварде, про которого я не могу сказать, что он — богатенький прохвост.

Я не мог отделаться от неприятного ощущения, что совершаю опрометчивый поступок, связываясь с каким-то сомнительным субъектом, и в то же время был польщен.

В комнату вошел Джо Бингэм и недоверчиво, как и я сам вначале, взглянул на Биля Кинга.

— Мой знакомый мистер Кинг, — объявил я.

— Алло!

Вслед за Бингэмом вошел Боджо Браун.

— Привет, ублюдки! — крикнул он, но, заметив Биля Кинга, замолк.

— Это мой знакомый мистер Кинг, — обратился я к нему.

— А я думал, что это агент по продаже книг. Вы случайно не родственник Кинки Кинга?

Биль отрицательно покачал головой.

— Вот и славно. Я так и думал. Черт возьми, а кто же вы? Я никогда вас тут не встречал.

Затем пришел Стив Роули, а за ним Боб Кэррол. Они тоже принялись разглядывать Биля Кинга, но я уверен, что никому из моих приятелей и в голову не пришло, что мы познакомились с Билем всего лишь несколько минут назад, а потом было уже поздно объяснять им это.

Еще ни с кем я не проводил время так, как в тот вечер с Билем Кингом. Миновав оживленные улицы Норт-Энда и Сколли-сквер, мы оказались в совершенно незнакомой мне части Бостона. Я заметил, что Биль чувствует себя здесь как дома. Давно уже исчезнувший отель «Нью-Ингленд-хауз» в то время находился в деловой части города, за тускло освещенным рынком. В подвале гостиницы, пол которого был посыпан опилками, мясники в засаленных фартуках пили эль; наверху, в ресторане, за письменным столиком в углу сидела старая дама, а над ней висел попугай; тут же терлась жирная шелудивая собака, обнюхивавшая каждого посетителя. На длинных столах стояли тарелки с хлебом, масло и банки с пикулями; здоровенные официантки визгливыми голосами выкрикивали в люк для подачи блюд заказы посетителей. Мне еще никогда не доводилось видеть ничего похожего, но для Биля Кинга все это было, кажется, не ново. Потом мы заглянули в одно местечко и пили пиво из оловянных кружек, затем побывали в кинотеатре и в кабаре, где какой-то артист выделывал всякие штуки на роликах, а зрители распевали вместе с артистами популярные песенки.

Биль обладал способностью всюду чувствовать себя как рыба в воде, даже у нас в доме, когда я пригласил его на воскресный обед. Настойчивое желание родителей познакомиться с моими друзьями часто приводило меня в глубочайшее смущение — я-то знал, как чувствовал себя, когда встречался с родителями моих друзей. Как правило, это были чудаковатые люди, чаще всего неумные, с неуклюжими манерами. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал то же самое о моих родителях, но отец и мать все время уговаривали меня пригласить одного из моих приятелей на воскресный обед. На Биле Кинге я остановился, должно быть, потому, что он был человеком совсем другого круга и не мог ни с кем поделиться своим мнением о нашей семье.

Я привел его в наш дом на Мальборо-стрит вскоре после того, как родители переехали сюда на зиму из Уэствуда. Дверь открыл Хью. Он улыбнулся мне и сказал: «Доброе утро, мистер Гарри», — и тут же многозначительно добавил: «Вы кажетесь усталым. Должно быть, очень много работали всю неделю».

Я и без него знал, что выгляжу усталым, потому что накануне вовсю веселился на так называемой вечеринке у Пинка Стивенса. Утром за первым завтраком я ничего не мог есть, да и за вторым завтраком не испытывал аппетита.

— Нет, я не устал.

— Перед тем как встретиться с отцом, мастер Гарри, — продолжал Хью, — я бы посоветовал вам понюхать нашатырного спирта. Вы и не представляете, как плохо выглядите. Просто ужасно.

Я привел Биля в нижнюю гостиную, где над камином висел пейзаж Иннеса, а французские кресла всегда были расставлены самым неудобным образом.

— Хью у нас всегда такой, — объяснил я Билю. — В сущности, не так уж плохо я выгляжу, а?

Мне часто хотелось, чтобы у нас не было камердинера. Слишком уж показной характер носило его присутствие в нашем доме, как, впрочем, и наша гостиная.

Мы стояли с Билем в этой гостиной, посматривая на столики и картины, когда на лестнице послышались шаги и вошла мать в пышном платье пурпурного цвета с очень высоким воротником.

— Поцелуй меня, дорогой, — сказала она. — Гарри, милый, ты выглядишь таким усталым! Мистер Кинг, иногда нам серьезно кажется, что Гарри пытается спрятать нас от своих друзей. Вы тоже пытаетесь спрятать свою маму от ваших друзей?

— Моя мать умерла.

— О! — воскликнула мать и села на скамейку перед камином, в котором горел кеннельский уголь. — Сядь рядом со мной, Гарри, и вы тоже садитесь, мистер Кинг. Как, по-вашему, Гарри много работает?

— Порядочно, — подтвердил Биль.

— Гарри, милый, — мать взяла мою руку. — Мне жаль, мистер Кинг, что вы потеряли маму. Кто может быть ближе матери! Вот мы с Гарри большие друзья.

Мне кажется, что она сказала это искренне. Во всяком случае, она всегда хотела, чтобы мы стали друзьями.

Биль осторожно уселся в одно из французских кресел.

— Ты можешь не рассказывать, чем занимался всю неделю, — продолжала мать, — я и сама знаю. Миссис Мотфорд говорила мне, что в четверг вечером ты дважды танцевал с Кэй. А теперь у меня есть сюрприз для тебя: Кэй придет к нам на завтрак.

— Придет на завтрак?! — изумился я. — Придет сюда на завтрак?

— Можно подумать, что ты недоволен, дорогой, — заметила мать. — Не понимаю, что происходит с мальчиками! Вы знаете Кэй Мотфорд, мистер Кинг?

— Нет, боюсь, что не знаю.

— Милая, добрая и рассудительная девочка. Из тех, что думают не только о себе, но и о других и не придают значения своей внешности.

— Она, должно быть, очень мила, — сказал Биль. — Какая у вас замечательная картина Иннеса, миссис Пулэм!

— О, вы разбираетесь в живописи, мистер Кинг? Мне очень нравится эта картина. Я всегда любила небо. — И они заговорили об Иннесе. Я и мысли не допускал, что Билю Кингу очень уж хочется вести разговоры об Иннесе, но после него он перешел на Сарджента [13], а затем в гостиной появился отец.

— Чего мы ждем? Где завтрак? Где Мери? — выпалил он и скрылся на минуту в холле. — Мери! — услышали мы оттуда его голос.

Я даже слегка вздрогнул, так как не ожидал, что отец будет кричать на весь дом при госте.

— Джон, — обратилась мать к отцу, — это мистер Кинг. А к завтраку мы не приступаем потому, что ждем Корнелию Мотфорд.

— Привет, Кинг! Кто, черт возьми, эта Корнелия Мотфорд?

— Приятельница Гарри, дорогой. Ты помнишь Корнелию — дочь Сесиля Мотфорда?