Яблоки на асфальте

В трёхлитровые банки закрыла концентрированный абрикосовый компот — светлый янтарь. Царский. Одну банку поставила на столе — ясно солнышко светит на кухне. И я — павой дефилирую между бутылём и банками. Сын, наведываясь домой, помог с урожаем, да всякий раз пилил Иванычем:

— Оно тебе надо?! Посмотри на себя — за всю мою жизнь и ста граммов не прибавила. Говори — а ей как до горы. Тебя ж весы не показывают!

«Ну и что? На руках же меня носить не будут! Толкут — как в ступе. А может, в моём малом весе большой… э-э… внутренний мир. Богатый…»

И богатый урожай, дачурин.

…За вишнями на грядке петрушка. Лапчатая. Листики большие, резные, как лапочки, стебельки выше колен и выше. И такой пряный дух от них — живой!.. Как борщ. Вот его с буряком варить и петрушку бросать прямо от земли со стеблей. Стою в зелени, дышу на полную, ем — сочная — и тёрном заедаю-запиваю. Сладимый, медовый, липнет. Компот из тёрна — как моя настойка-вино, кровянистый, густой и сладкий без сахара. Сыну в дорогу с собой наливала. Хвалил. Про долг ему не говорила, сама выпуталась. Осенью в последний поливной все деревца влила, виноград положила, утеплила, прикопала. Попрощалась с дачуркой. Иваныч зимой там рыбалит на пруду, будет звонить.

Орешек растёт. Крепенький. Выстоит в снегах.

…В пятницу вечером после работы звонит Анна. Перекинулись новостями. Чую, у неё задумка.

— Выкладывай!

Они всё ищут варианты с обменом квартиры для сына.

— Бери ручку, диктую. Ты ж любишь прикалываться. Это из пикантных, и там твоя копия.

Ничего не понимаю, слушаю, записываю. Среднего возраста, женат, материально обеспечен, нежадный, познакомится с невысокой, хрупкой, с тонкой талией, светловолосой женщиной для встреч на его территории. И домашний телефон. Позвонить в субботу с тринадцати до четырнадцати часов.

— Анна, зачем мне это, я ж не пэри-гейша-тётка по вызову?!

Кинула трубку, чёртова водолазка. Утром звонит снова, напоминает, подхихикивает.

Что ж, приколоться и забыться? «Ну, держись, Анюта!»

Всяческие дела, поездка к портнихе в частный сектор Советского района. К обеду возвращаюсь. Анкин телефон с пикантным дядькой сверлит. Запрограммировала-таки.

Отвести!

Номер… вот он. Набрала.

— Алло, я слушаю. Говорите. — Голос, низкий, почти басом-карабасом. «Фу ты-ну ты! Сколько прошло… я и забыла — ведь ни травмочки, ни царапины… Не зацепило».

— Добрый день. Я по объявлению.

— Здравствуйте. Я… ищу женщину…

«Бросить трубку!»

— Алло, вы слышите меня? Я ищу женщину, светловолосую…

— Да, я знаю. Что вы хотите там… на вашей территории? Что нужно делать? — «Хм… любой каприз за ваши деньги».

— М-мы договорились бы. Для начала надо хотя бы увидеться…

«Ага, уже виделись».

— Алло, я могу только по пятницам вечером, час или два. Деньгами не обижу.

«Как там?.. Деньги — металлические и бумажные знаки, мера стоимости при купле-продаже.

Большие деньги… сумасшедшие. Деньги… дело… заняться делом между делом… сексом, любовью… под вязами, в кустах… быстрей-быстрей, сама-сама…»

— Вы слышите меня? Я нежадный.

— Это хорошо. Я тоже. Могу поделиться.

А у него шкварчит. Картошку жарит, что ли?..

— Мила-я… — жуёт.

— Не Мила я, а Анна, что означает всё же миловидная, грациозная.

— Да? Замечательно. Анна, дайте мне свой телефон.

«У-у… какой у Миловидной номер?.. А!» Называю.

— Хорошо, Аня, созвонимся. Я накрою стол. Что вы любите?

«Прикусывать губу. Себе. Или прокусывать…»

— Вы слышите меня? Что вы любите?

— Яблоки. Скороспелка. На асфальте.

Молчит. Подавился картошкой?

— Э-э… Т-ты?.. Я подъезжал к твоему дому.

— Зачем?

— Не знаю… Спешка, гонка… Устал…

— Понимаю.

— Жена беременна вторым, а тут мать умерла… Это её квартира… Пусто…

Туська прыгнул на край дивана, тихо сев напротив копилкой верности, засветил-заблестел зеленовато-янтарными лучами тёплых глаз.

— Алло… у меня мать умерла.

— Сочувствую. Но я не смогу заменить тебе мать. Никто не сможет.

— Что ты такое говоришь?.. Я собирался давать объявления, пока ты́ не откликнешься.

«И накрывать поляны на столе».

— Что ты молчишь? Я дал объявление в надежде…

— Я не читаю объявлений. Я вычитываю… Впрочем, это неважно…

— Анна, это знак! И тогда́ был знак, при нашем таране… то есть при дэтэпэ с яблоками. С тех пор у меня перед глазами твои ноги… да… в шортах… в разные стороны… То есть… миловидность-грация…

«В этом месте возмущаться или смеяться?..»

— Не смейся. Я серьёзно. Это знак! Ты понимаешь меня?

— Да. — «Знак, сигнал, жест — синонимы».

Прикольная трубка. Сигналит в ухо бархатно, почти басом, не карабасом:

— Алло, ты слышишь? Аня! Я позвоню тебе.

— …

— Что ты молчишь?

— Я не Аня.

— Как?!

— Я не Анна.

— Алло!.. Алло…

Трубку положить. Уверенным жестом.

Снова готова

Говорят, вечная любовь — это любовь к себе. Но умом понимаешь, что ты сама совсем не вечна, что жизнь так очевидно быстротечна, а в полсутках и более твоё время отхватывает семья, дом с повседневными бытовыми заботами: сообразить меню, рассчитав каждый рублик, прикупив, сготовив, чтоб вкусно и здорово, подать, покормить, прибрать, почистить, постирать-погладить, починить, полечить, если приболели, и ещё нескончаемо много чего поделать не переделать.

С работы примчишься, выгрузишься — и марш-броском в дела, на кухню — во вторую смену, и всё это им, родным и самым дорогим. Себя же — в последнюю очередь. Если время останется. А его-то и не остаётся. Катастрофически не хватает. Да и усталость…

Это — замкнутый круг, повторяющийся каждый день — всю твою жизнь, сжатой пружиной. Шваброй, веником и быстро, пока не задымишь от вечного кружения и не сгоришь. При этом ты должна усвоить крепко: забудешь о себе — всё, что делаешь и отдаёшь, будут принимать как должное, привыкнут, перестанут замечать и ценить, в конце концов затопчут в переносном смысле, переступят и благополучно забудут. Конечно, это в крайнем случае. Может, с преувеличением.

Жизнь, однако, мчится, подгоняет, всё ускоряясь…

Вот ещё одна неделя из застиранных будней, обмочалившись, незаметно просочилась в прошлое, ещё один виток в калейдоскопе твоей жизни замкнулся в ловушку для простушки, тут-то и вспомни: лишь когда на всё рукой махнёшь, то себе часок урвёшь. Ну, например, для баньки с парной. И тогда решишь: а ну их в баню!

Для веника я заготовила ветки берёзы, дуба и дикой чёрной смородины в пору, когда они набрались лечебной силы и пользы. В баню стараюсь попасть последней — никто торопить не будет. Пока купалась, мылась, веник в шайке с горячей водой, с каплями пихтового масла запаривался, разбухал.

Волосы помыла, пополоскала-укрепила ромашкой, крапивой и тем, что люблю. Мокрые, шёлково-мягкие, водяными ручейками струятся по спине, приятно облизывая её и стекая вниз. Русалка-прелестница да и только!

Спинка-то сама много бессонных ночей гнулась-склонялась над колыбелькой-коляской маленькой ляльки в пелёнках, над стирками, уборками и десятилетиями — на работе. Всё выдержала, не согнулась. Нежными листиками мягкого веника загладить вину свою перед тобой. Да умаслить — гибкая ты моя стройняшка и опора.

Отмыла, отхлестала всё наносное, отполоскала.

И вот она — благословенная парнушка. Ты на небесах её, лежишь себе — одна! — на верхней полке, на чистой простынке, ноги в потолок, наверх, пусть отдохнут, откатится-отхлынет напряжение, усталость, — торопиться-то никуда не надо…

Эти оставшиеся глотки, капельки жизни не расплескай понапрасну, задержи для себя и в себе. Ты заслужила их, вечная труженица-бескорыстница, безотказная заботница, мать своего ребёнка.