Придурков всюду хватает

Если и буду, сказал я ему, то со сквозным сюжетом: где хочу, там войду, а куда входить не хочу, оттуда выйду. Понятно?!!

Теперь начинаю сквозить прозой и стихами в этом повествовании путем выветривания собственной породы.

ГРАФА 1

И увидел я, что и здание суда, и улицы перед зданием запружены народом. Что пространство, место и время до предела заполнены народом. Что все буквально кишит народом, без которого ничего никогда не обходится.

И подумал я: если все стало сплошным народом, так чего еще ждать?

И вспомнил я, что чаша народного гнева давно уже переполнена; хорошая греческая чаша с голыми атлетами, азартно бегущими друг за другом по ее краю. Я бы еще что-нибудь вспомнил, но пришел в себя от громких криков.

— Скобкин, Скобкин! — кричали все.

ГРАФА 2

Что за идиотские тесты подсовывали мне в тюрьме, на какие только гнусные вопросы я не отвечал. Ну что я мог ответить, например, на вопрос: «Испытываешь ли ты половое влечение к жене и детям нашего премьер-министра?»

Почему бы вам ни спросить: сыт ли я, обут ли, одет?.. Наоборот, при одном моем появлении все сразу начинают говорить: «Это полностью исключено!» Я еще ничего попросить не успел, а вы уже исключаете меня из рядов челобитчиков.

Да я и не стал бы ничего просить у вас, несчастных, больных всевозможными психическими расстройствами. Знаете, сколько у вас фобий? Больше двухсот. А у меня одна пара обуви на все случаи жизни и одни трусы на те же случаи. Раз в день я стираю трусы и хожу, завернувшись в полотенце, пока они сохнут. Зато мне не нужна корзина для грязного белья. Вам она необходима, а мне нет. Я вообще давно отказался от всего того, что нужно вам. В том числе и от удостоверения личности.

ГРАФА 3

Даже кусты имеют постоянную прописку, даже птицы временную, а Богу негде было голову приклонить. Христос и посейчас стучит в ваши сердца, а вы не открываете Ему Ваши сердца — хорошо укрепленные крепости, откуда вы ведете прицельный огонь.

Почему они не мягкие и не кроткие, ваши сердца?..

ГРАФА 4

Итак, двенадцать человек, страдающие от различных фобий, должны были решить, быть мне или не быть, хотя раньше обо мне никакого представления не имели. Зато, имея смутное представление о кострах инквизиции, страстно желали объявить меня главным иезуито-католиком и показательно сжечь.

Иезуитофобия была присуща всем без исключения заседателям, не говоря уже о судье, прокуроре и адвокате.

Адвокат, впрочем, сначала упомянул о том, что я не могу нести ответственность за темное средневековье, но улюлюканье и свист заставили его разгладить свою жеваную речь.

— Я отказываюсь, — на одном дыхании сказал он, — защищать этого поджигателя и душегуба, этого инквизитора и, как очень верно отметил господин прокурор, эту сомнительную личность без удостоверения личности, этого зверя в облике человека, этого предателя и подонка, эту сволочь и эту гадину, эту мразь и грязь, этого мракобеса и религиозного фанатика, этого извращенного ублюдка!.. Я отказываюсь его защищать во имя безопасности на дорогах страны и во всех ее проявлениях… Во имя всего святого, что нам предположительно известно, я плюю в его бесстыжие глаза!

Адвокат закончил речь и плюнул.

ГРАФА 5

Я всегда боялся тех, кто декларировал: «Наше дело правое!» Следовательно, у меня декстрофобия — страх перед всем, что находится по правую сторону сознания. Страх перед тем, кто считает себя всегда и во всем правым.

Я же чувствую себя правым только тогда, когда на вопрос, заданный в свое время Христом, отвечаю, как ответил апостол Петр.