Молния.
Изумрудно-прекрасен, в её свете является Дионис.
1.
Долго ты ещё будешь сидеть
на злосчастье своём?
Смотри! не высиди
мне из него
яйцо —
яйцо василиска.
Почто Заратустра крадётся у самой горы?
Недоверчивый, мрачный, язвительный,
долговязый лазутчик, —
но вот: молния,
свет, гибель, удар
в небо из бездны:
и даже у горы содрогаются
недра…
Там, где ненависть с молнией
срослись в одно, проклинанием став, —
там, на горе, живёт теперь гнев Заратустры;
грозовая туча, идёт он своим путём.
Прячься в страхе теперь, кто последним укрыт одеялом!
Забирайтесь в постели, неженки!
Вот катаются громы над сводами,
балки и стены трясутся от страха,
пробегают молнии и серно-жёлтые истины —
изрыгает проклятия Заратустра.
2.
Эта монета, которой
весь мир платит, —
слава:
я беру осторожно — в перчатках — её
и швыряю прочь с отвращением.
Кто хочет оплаченным быть?
Они продаются…
Выставлены на продажу, хватают
жирными пальцами
эту всемирную — жестянкой гремящую — славу.
Хочешь купить её?
они все продаются.
Но предлагай им не скупясь!
звени тугою мошной!
— иначе ты укрепишь,
укрепишь ты их добродетель!..
Они все добродетельны.
Добродетель и Слава — чем не чета?
Покуда мир существует,
платит он за добродетель-бурчание
звонким славы бренчанием —
и с этого шума живёт.
Перед всеми добродетельными
хочу я быть должником,
объявляю себя должником везде, где Вина велика!
Перед всяким вещателем славы
в червя превращается моё честолюбие —
средь таких я желаю больше всего
самым низменным быть…
Эта монета, которой
весь мир платит,
слава:
я беру осторожно — в перчатках — её
и швыряю прочь с отвращением.
3.
4.
Десять лет прошло —
и ни капли на меня не упало,
нет ни влажного ветра, ни рос любви
— земля без дождя…
И вот я прошу свою мудрость,
не жадничай в эту сушь:
истекай сама, капай сама росою,
будь сама дождём пожухлой пустоши дикой!
Когда-то велел я тучам
убраться прочь с моих гор —
когда-то я говорил: «больше света! вы, темень!»
Ныне маню я их, чтобы пришли они:
выменем вашим сотворите вокруг меня тьму!
— я хочу вас доить,
вы, коровы вышнего крова!
Тепло-молочную мудрость, сладкую росу любви
устремляю я — пусть течёт! — по земле.
Прочь, вы, мрачно глядящие
правдицы, прочь!
Не желаю я на моих горах
видеть кисло-терпкие нетерпеливые правданки.
Со своей золотистой улыбкой
пусть мне станет ближе ныне другая правда:
подслащённая солнцем, смуглая от любви, —
только зрелую правду сорву я с дерева.
Ныне хочу я коснуться рукой
локонов случая;
мне достанет ума, чтобы случай
вести как ребёнка, чтоб провести его вокруг пальца.
Ныне хочу я быть гостеприимным
к Нежеланному,
даже к судьбе не хочу быть колюч
— Заратустра не ёж.
Моя душа
лизнула уже ненасытным своим языком
все сладости мира и все его гадости,
в любые спускалась глубины.
Но всегда — подобно пробке
вновь всплывала она на поверхность:
масляным пятном качаясь на буром море;
видят душу мою и называют меня счастливым.
Кто отец мой и кто моя мать?
Не Принц ли Переизбыток отец мне
и не мать ли моя — Тихий Смех?
Не они ли меня зачали в законном браке —
меня, зверя-загадку,
меня, свет-мило-золотце,
меня, расточителя всякой мудрости, Заратустру?
Больной ныне от ласк —
влажный ветер, несущий росу, —
сидит Заратустра и ждёт, ждёт на своих горах:
в собственном соку
мягкотелым и сладким став,
под своею вершиной,
под своим ледником,
утомлённый и благостный,
как Создатель в седьмой свой Творенья день.
— Тише!
Чья-то правда бродит надо мной,
подобна туче, —
незримыми молниями поражает меня.
По широким медленным ступеням
поднимается её счастье ко мне:
приди, приди, возлюбленная Правда!
— Тише!
Это Правда — моя!
Из медлительных глаз,
из шёлка трепетного
разит меня её взгляд,
милый девичий взгляд колючий…
Она отгадала причину моего счастья,
она отгадала меня — ха! — что замышляет она?
Пурпуром притаился дракон
в бездне её девичьего взгляда.
— Тише! моя говорит теперь Правда:
Ты выглядишь так, будто
золото проглотил:
тебе ещё вспорют живот!..
Слишком богат ты,
ты, растлитель многих!
Слишком многих ты сделал завистниками,
слишком многих — бедняками…
Даже на меня свет твой отбросил тень, —
зябко мне: прочь поди, ты, богатый,
прочь поди, Заратустра, покинь своё солнце!..
Ты хотел бы раздать-раздарить то, чего у тебя сверх меры!
Но чрезмерен — ты сам.
Богатенький, не будь дураком!
Сначала себя раздари, Заратустра!
Десять лет прошло —
и ни капли на тебя не упало?
нет ни влажного ветра, ни рос любви?
Но кто мог бы тебя полюбить,
ты — богатый сверх всякой меры?
Твоё счастье сушит вокруг всё,
делает бедным на любовь —
как земля без дождя…
Никто тебя не благодарит больше,
ты же всякому благодарен,
кто берёт от тебя:
по тому и узнаю́ тебя,
ты, богатый сверх меры,
ты, беднейший из всех богачей!
Ты жертвуешь собой, тебя мучит твоё богатство —
ты отдаёшь себя,
ты не щадишь себя, ты не любишь себя:
большая беда неотступно бредёт за тобой,
беда переполненного амбара, переполненного сердца —
но Никто не благодарит тебя больше…
Ты должен беднее стать,
мудрец немудрящий!
Если хочешь, чтобы тебя любили.
Любят только страждущих,
отдают любовь только тем, кто голоден:
сам себя раздари сперва, Заратустра!