Пять минут прощания (сборник)

– Чего тебе жалко?

– Ничего, – сказал он и недовольно загасил сигарету в пепельнице.

– У тебя голова не болит? – зло спросила Наташа. – От мыслей?

– Глупо, – сказал он.

– Сам дурак! – заплакала Наташа.

Он вышел из комнаты.

Посидел на кухне на табурете. Налил в чашку воды из чайника. Бросил туда пакетик. Вода была остывшая, чай не заваривался.

Я дурак, а она умная, – вдруг подумал он. – Думай не думай, все уже без нас рассчитано. Сколько нам лет?

Двадцать пять. Впереди тридцать четыре года совместной жизни. По статистике так выходит. Спасибо, конечно. А у нее еще четырнадцать – без меня. Одна будет жить. Вдова. Кто ее замуж возьмет, в пятьдесят девять лет?

Ему стало жалко Наташу, как она будет старая, и некрасивая, и совсем одна.

Но почему одна? А дети? Нужны дети!

Он вбежал в комнату, обнял ее, поцеловал и серьезно сказал:– Раздевайся.

вторая сигнальная система АНГЛИЙСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

Мой приятель, художник Сева Шатурин, рассказывал:

«Красивая. Рыжая, и глаза зелено-желтые, кошачьи. Умненькая. Напросился в гости. Вино, конфеты, цветы.

Сидим, выпиваем, болтаем. Подсаживаюсь к ней поближе, кладу ей руку на плечо. Она вывертывается и говорит:

– Я тебе нравлюсь?

– Да, – говорю, – очень.

– Ты хочешь лечь со мной в постель?

– Да, – говорю.

– Что же ты молчал весь вечер? И зачем руками? Как парень с девкой на гулянке. Молча потискались – и на сеновал. У меня другое воспитание.

– Какое? – спрашиваю, чтоб хоть что-то сказать.

– Английское, – говорит. – Женщина может лечь в постель хоть через час после знакомства. Если мужчина убедит ее. Словами.

– Ты мне нравишься, – говорю через силу. – Я тебя хочу.

– Ну что ты! – улыбается она. – Как-то мало. Неубедительно.

– Хорошо, – говорю. – Сейчас.

И я стал говорить, как она прекрасна, как я схожу с ума, глядя в ее желтые глаза, как я мечтаю зарыться лицом в ее рыжие волосы. Я рассказал, что у меня есть квартира и мастерская, есть заказы. Я не знаменит, но собратья по искусству меня ценят; я не богат, но вполне обеспечен. На меня можно положиться. Но главное – я люблю ее и хочу быть с ней, хочу ее обнять и сделать своей женщиной, сейчас, сию минуту, и я буду счастлив, если она останется со мной надолго, а лучше – навсегда.

Когда я это говорил, на меня просто страсть накатилась, а она смотрела на меня неподвижно, а потом сказала:

– Хорошо, – и встала с кресла. – Давай попробуем. Только чур я первая в душ пойду. Да! У тебя презервативы есть?

– Нет, – сказал я.– Ничего, – улыбнулась она. – Тут аптека за углом, сразу увидишь.

Я спустился на улицу, и мне вдруг захотелось, чтоб я всю ночь бегал по аптекам – одна закрыта, другая на ремонте – или, еще лучше, чтоб я вернулся через сорок лет, совсем лысый, а меня бы ждала старуха в нелепом платье, и чтоб мы долго смеялись. Но нет, аптека работала, и я минут через десять уже звонил в дверь.

Она встретила меня в халате, с брызгами воды на весноватой шее.

– Поцелуй меня, – сказал я.

– Пойди зубы почисти, – сказала она. – Там щетка в упаковке. Полотенце синее.И пошла в другую комнату. Наверное, в спальню.

Я вошел в ванную, подошел к зеркалу и увидел, как мое лицо желтеет и тускнеет. Я стукнулся сначала подбородком об раковину, а потом затылком о кафель. Я не видел, как она прибежала. Она вызвала скорую и поехала со мной в больницу. И навещала меня каждый день.

А когда я выписывался, она сказала:

– Если ты считаешь, что это будет правильно, я могу выйти за тебя замуж.– Ничего, – сказал я. – Спасибо, ничего…»

– Зря это я, наверное, – вздохнул Сева.

– Не знаю, – сказал я. – А где она теперь?– Не знаю, – сказал он.

налог на наследство ДВАДЦАТОЕ НОЯБРЯ

Он плохо спал в эту ночь: снилось, как косматый мужик топит сургуч, льет на бумагу и бормочет: votre sceau, monsieur, sceau et signature! [1] , и казалось, что кругом шаги. Заснул под утро. Проснулся от тишины.

Встал, надел халат. Прислушался. Босиком побежал по коридору, отворяя все двери. Пусто. Комната жены, комнаты детей – никого. Распахнутые шкафы. На ковре оброненная сумочка младшей дочери. Подобрал: пустая. Чуть не заплакал.

Но собрался с духом. Связался, с кем надобно. Разузнал примерно. Поехал догонять. Настиг в Рязани.

Они там сняли целый дом, частный пансион. Он поселился в гостинице, недалеко. Наутро пошел к ним.

Вошел в диванную. Сидят все пятеро: два сына, две дочери и жена.

Молчат. Крикнул:

– Зачем? Я стар, немощен, а вы тайком, ночью!

Таня встала и сказала:

– Папочка, вы известный писатель. Вы властитель умов и сердец, но зачем вы нас мучаете?

– Зачем эти истязания с завещаниями?! – вскричала Соня, жена.

– Правда, папа, – сказал Илья. – Ты хозяин авторских прав, ты волен завещать их кому хочешь. Да, да, да! Но зачем ты годами обсуждал это с нами? Мы узнаем о завещании, когда бог распорядится.

– Я понимаю, что в церкви ложь, – вдруг сказал Сергей. – Но так хочется иногда свечку поставить…

– Вы замучили нас вегетарианством, – сказала Саша. – К чему? Мы не индусы. Хотя вот Танечка увлекается.

– Замолчи, – сказала Таня. – Это некстати!

– Ты нас перессорил, – сказала Соня. – Одно спасение – убежать. Мы три дня без тебя жили, и снова стали как семья. Ушло зло, возвращается любовь. Нам от тебя ничего не нужно. Мы не воротимся. Прости.

– Странниками по святой Руси? – он запустил пятерню в бороду.

– Зачем, папочка? – сказала Таня. – У меня бабушкино имение. У Саши наследство от покойной тети.

– У меня акции Брокара и Сиу, – сказал Илья. – У Сергея лесопилки. У маман доходные земли в Уфимской губернии. Проживем.

Помолчали.

– Это все ваша гордость! – он потемнел лицом.

– Это вашагордость, – твердо сказала Александра, самая любимая.

Он хлопнул дверью, вышел.

Дошел до своей гостиницы. В ресторане взял телятину и красное вино. Поднялся в номер, отдохнул. Вечером пил шампанское. Сильно охмелел. Утром болела голова. Велел принести водки и маринадов. Голова прошла, но настала сонная слабость. Целый день валялся в постели, так и заснул к вечеру. Поздним утром спустился в ресторан. В газете прочел, что в пансионе m-me Рудневой от внезапной эпидемической горячки скончалась вся семья известного писателя такого-то.Свои немалые состояния жена и дети перед смертью завещали ему.

ende gut – alles gut СЕРДЕЧНЫЕ СОСУДЫ

Этот случай произошел в середине 1960-х в доме творчества писателей «Малеевка» под Москвой. Это в районе Дорохова.

Что такое дом творчества писателей в те поры? Тот же дом отдыха, но чуть более удобный. Номера одноместные или двухместные – для писателя и его жены. Большой письменный стол у окна. Сортира и душа, правда, нет, только раковина в комнате. Ну, широкие коридоры, холлы, читальня с газетами и книгами. Столовая, бильярд. Большой парк с чистыми дорожками.

В коридорах на белых матовых шарах-светильниках написано черными буквами: «Тише! Шум мешает работать!» Почти как на «Мосфильме». Там в коридорах и на дверях павильонов было: «Тише! Снимает твой товарищ!»

Почему-то смешно.

Но я опять отвлекся.

Так вот, в середине 1960-х в «Малеевку» приехал поработать и слегка отдохнуть один довольно популярный писатель. У него недавно был инфаркт, и ему хорошо было пожить недельки три на свежем воздухе.

Об этом рассказала его жена. Она привезла его в «Малеевку», но сама с ним не осталась. У нее были какие-то дела в Москве. Жена рассказала, что у него недавно был инфаркт, и попросила супружескую пару из соседнего номера быть к нему повнимательнее. Просто последить, как он себя чувствует. Вдруг ему ночью станет плохо. Тогда он позовет или стукнет в стену, а они вызовут врача.