Почему ты меня не хочешь?

– Прости, – хриплю я наконец в трубку. – Не знаю, что на меня нашло.

– А я знаю, – воркует Купер.

Боже мой, как неловко. Может, я и не собираюсь снова встречаться с Купером, но вовсе не хочу, чтобы он считал меня свиньей в полном смысле этого слова.

– Не будем об этом, – говорю я, прочищая горло, которое все еще побаливает. – Чем занимаешься?

– Вспоминаю нашу ночь, – вкрадчиво шепчет он.

– Хм, – уклончиво отвечаю я.

– Я знаю, что это было... – В его голосе снова слышатся похотливые нотки.

– Хм? – повторяю я, поскольку все еще не решаюсь изъясняться словами.

– Тот странный звук...

– Прости, – быстро перебиваю я, – мне нездоровится. Больна. У меня горло болит. Иногда мне трудно дышать.

– Ерунда, – ласково говорит он. – Этот звук я уже слышал. Догадываешься когда?

– Нет, – почти шепотом, сжимаясь от страха, отвечаю я. Что бы он сейчас ни сказал, я наверняка снова не смогу сдержать смех.

– Когда ты кончала, – рычит он. От шока я чуть не роняю трубку.

– Что? Что ты сказал? Купер довольно смеется.

– Когда ты кончала, – повторяет он, – то есть когда у тебя был оргазм, ты хрюкнула.

– Не хрюкала я!

Господи, этот мужик что, совсем свихнулся?

– Уверяю тебя, хрюкала.

– Может быть, у меня и был оргазм, Уильям, но я не хрюкала. Что за вздор? Надо же додуматься до такого. Полный маразм! Не было, не было этого!

– Ты и сейчас, только что, тоже кончила, так ведь? – продолжает он, игнорируя мои бурные возражения.

– НЕТ!!! – ору я в полной ярости. – Нет, нет и еще раз нет! Какого черта! Я не кончала. Так, хрюкнула нечаянно. И могу тебя уверить, что я никогда, слышишь, никогда не хрюкаю во время оргазма. Какая абсурдная мысль! Как ты вообще смеешь звонить мне и говорить такие мерзости, будто я визжу свиньей во время оргазма? Как ты посмел, Уильям?

– Успокойся, – отвечает Купер. – Я всего лишь сказал правду, которая мне известна.

Все это время я в бешенстве носилась взад и вперед по комнате, а теперь сижу, оцепенев от ужаса.

– Уильям?

– Миссис Мидхерст?

– Зови меня Стелла. В конце концов, мы с тобой трахались.

– Это я прекрасно помню.

– Послушай, ты серьезно? В твоих словах есть хотя бы грамм, унция, крупинка правды? – Я почти готова расплакаться.

– Что ты, сама того не замечая, хрюкнула в момент, скажем так, кульминации нашего акта?

– Да, – шепчу я.

Сама того не замечая? Не замечая?

– Боюсь, что да, – весело отвечает Купер. Трубка падает у меня из рук – прямо как в кино.

– Стелла? – доносится голос Купера с пола. – Алло?

Я поднимаю трубку.

– Клянись жизнью, клянись своим членом.

– Клянусь, – с готовностью отзывается он. – Но на твоем месте я бы не стал так расстраиваться. Некоторые женщины вообще могут обмочиться во время оргазма, а одна наша общая знакомая вопит, как осел. Я знавал немало девушек, которые в такой момент кричат “папа”. Обычно они из Клапама.

– Мне кажется, – говорю я, отчаянно пытаясь вернуть себе хотя бы часть достоинства, – что я бы об этом знала. Ведь это же мое собственное тело и мои собственные звуки.

– Скорее всего. Вообще-то я позвонил, чтобы пригласить тебя на ужин.

– А что ты имел в виду под “сама того не замечая”? Что я хрюкала и хрюкала не переставая?

– Нет, насколько я помню, только один раз. Я знаю один итальянский...

– Я тебе перезвоню. Мне надо идти. – У меня от напряжения желудок свело и в голове зашумело.

Боже мой!

Я хрюкаю во время оргазма. Все пропало.

Думаю, за всю свою жизнь мне еще никогда не было так стыдно. Однажды, еще в детском саду, я описалась и даже сейчас, тридцать пять лет спустя, все отчетливо помню: ярко-желтая струйка звучно стекала на линолеум. Тогда мне было очень стыдно. Да, признаюсь, иногда я была не слишком добра и тактична с другими людьми, но по крайней мере меня после мучила совесть. По отношению к своим родителям у меня тоже двоякие чувства, но, право слово, никто не любит своих родителей безоговорочно. Ничто, ничто из всего мной совершенного в этой жизни не могло бы повлечь такого нелепогонаказания. У Господа Бога там что, совсем крышу снесло?

Я забираюсь в постель – потому что ничего другого в голову не приходит, и выпиваю успокоительного. Первая мысль – позвонить всем мужчинам, с которыми я когда-либо спала, и спросить напрямую. Пока действует успокоительное, шок будет не таким сильным. Но я не знаю их телефонов, за исключением номеров Доминика и Руперта. Доминик сейчас спит в Токио, а Руперт будет здесь завтра. Вот когда приедет, тогда и спрошу.

Этого просто не может быть. Иначе кто-нибудь уже обязательно сказал бы мне.

Обязательно.

Боже мой.

Мне приходится выбраться из своей берлоги, потому что надо покормить Хани – Мэри только что привела ее из детсада (сегодня я была бы не в силах вынести присутствие Марджори). Она сидит за обеденным столом и лепит колечки из пластилина (“Ой, улитки”), пока я стою у плиты и разогреваю курицу карри с рисом, которую вчера приготовил Фрэнк. У меня до сих пор сводит желудок и подмышки от ужаса чешутся нестерпимо. Я готова расплакаться. Нет, честное слово. Мало того, что я горю от стыда, я теперь никогда больше не смогу заниматься сексом.

Нет, не совсем так. Есть, конечно, выход. Можно выучить азбуку глухонемых и найти себе подходящего партнера. Лучше еще и безрукого – чтобы он не мог написать правду обо мне. Но разве найдешь этих безруких глухонемых, когда надо. Я уже почти рыдаю.

– Эй, – окликает меня Фрэнк, входя в дом из сада. – Что случилось? Отчего такое печальное лицо? Привет, милая, – говорит он Хани, потрепав ее по пухленькой щечке.

– Пйивет, – радуется она.

– Нормальное лицо, – отвечаю я и натянуто улыбаюсь, дабы подтвердить, что я в прекрасном расположении духа и счастлива, как воробей в весенний день, чик-чирик! – Как дела на работе, дорогой?

– Фозерингтон из отдела финансов – такой зануда, – отвечает Фрэнк (всегда-то он понимает шутки). – Тут для меня хватит или мне бутер перехватить? – Потом заглядывает в холодильник: – Сок?

– Да, пожалуйста, достань для Хани. Еды полно, и вообще – ты же ее готовил, так что имеешь на нее полное право.

– Отлично. – Фрэнк достает тарелки и надевает Хани клеенчатый нагрудник. – Готовишься к завтрашнему вечеру?

– А что будет завтра вечером?

– Завтра вечером будет пятница, Стелла, и мы с тобой идем развлекаться.

– Ах да. – Я вспоминаю, как обрадовалась, когда Фрэнк предложил мне пойти с ним на вечеринку и научить искусству флирта. Сейчас кажется, что это было тысячу лет назад, в далеком прошлом, до того, как моя сексуальная жизнь потерпела крах.

– Сначала намечается тусовка в Шордиче, потом вечеринка в Сохо, а потом, если тебе к тому времени еще не надоест, можно податься на Олд-стрит.

– Знаешь, приезжают папа и Руперт. Мне неловко оставлять их одних.

– Стелла, – сурово говорит Фрэнк, – я сам слышал, как ты их предупреждала, что вечером тебя дома не будет.

– М-м-м, – облизываюсь я, – потрясающе вкусно. Ты добавил сюда кардамон?

– Да, и корицу.

– Ты здорово готовишь. – Я наваливаю себе еще риса. – А почему ты никогда не готовишь для своих женщин?

– Потому что еда их не интересует. И не увиливай.

– Хорошо. Насчет завтра. Я не знаю, Фрэнки, смогу ли пойти.

– Почему? И почему ты такая красная?

– Потому что переполнена благодарностью и уважением к тебе.

Фрэнк закатывает глаза.

– Правда, Фрэнк, насчет завтра я еще не решила.

– Дорогая, ты падаешь в моих глазах.

– Я могу встречаться только с глухими, – шепчу я, опуская голову. – Или с безрукими немыми. Да все нормально, и похуже бывает. Фрэнк, у тебя нет знакомых глухих мужчин? Пожалуйста, это очень важно. Правда, это сильно сужает круг поиска партнера.

– Ты что, обкурилась? – спрашивает Фрэнк. – Несешь какую-то чушь.

Я смотрю на Хани, которая пытается одной рукой есть рис, а второй гладить пластилиновую “улитку”.