Карлики-великаны

Лаврикова и прочих проинформированных пришлось спешно ликвидировать, а на добычу и вывоз брюликов (в том-то и прелесть, что алмазы даже огранять не пришлось, уже обработанные в породе лежали, да такой чудной огранки – пирамидкой!) Папа кинул нанятых через третье лицо контрабандистов Касимсотов. Всего-то делов – раз в месяц заглянуть в заброшенную штольню, нагрести мешочек камушков – и в Ацетонию переправить.

Те и переправляли. Что-то, конечно, в их карманах оседало, но и услуга не из дешевых.

И вот теперь Большой Папа подозревал, что кидают его все. И не просто все, а ВСЕ! Даже исключительно толерантный Донт Факми, которому Вальдемар платил не в пример больше, чем всему Верховному

Совету.

И все-таки… Хэдэншолдэрс чувствовал себя гением. Иметь целую страну, пусть и такую ублюдочную, как Соседский Союз, – это вам не каждый сможет. Ничего, и не таких обламывали. Хочешь, чтобы все было сделано как следует – сделай это сам. Пора в дорогу.

Твердое небо может принадлежать лишь одному человеку. И вы его знаете.

– Вам ничего не кажется? – Люлик посмотрел на спутников.

– Мы скоро прибудем? – нетерпеливо приплясывали на мостике сестры.

Что ни говори, а они соскучились по родине. – Соседский Союз скоро?

– А это вам что на носу, Еппония, что ли? – психанул Биркель. -

Хоркайдо уже!

Сестры не поверили.

– А где смог? Смога не видно!

– О! – капитан задрал к небу указательный палец.

Большинство пассажиров не вникло в суть проблемы. Зато Биркель разорялся почем зря:

– Вот уроды! Ни хрена не хотят работать.

– Что случилось? – не понял Факми.

Лысюка объяснила, что Архипелаг Гулак с давних пор славился знатным каменноугольным туманом, настолько густым, что порой люди терялись в смоге без вести. А теперь – посмотрите направо, посмотрите налево – тумана нет не то что каменноугольного, но и вообще никакого.

– И что сие значит? – Донт, похоже, не на шутку затупил.

– Это значит, что все фабрики, заводы и вообще всё на Архипелаге перестало работать. Ни одна сволочь на работу не вышла.

Правда, в голосе Нямни угадывался скорее восторг, чем возмущение.

Такого массированного гражданского неповиновения она не видела ни разу в жизни, было чем восхититься.

Но самое главное – она, несмотря на патологическую глупость, как-то сумела понять, что причиной всеобщей забастовки был Мумукин.

– Любимый… – прошептала Лысюка в сладкой истоме.

– Кто? – в один голос спросили Люлик и Факми.

– Не вы.

В порту творилось что-то несусветное. Там волновалась толпа с красными тряпками, на которых что-то было написано.

Биркель посмотрел в бинокль – и не поверил глазам.

– Одно из двух: или тут все с катушек съехали, или мы на верном пути.

– Дай сюда. – Капитан отобрал у брата оптику и воззрился на встречающих.

Сначала он ничего не понял. Народ на берегу радовался, махал руками, в воздух взлетали шапки и чепчики, кумач весело полоскался на ветру…

А потом Люлик обратил внимание на текст транспарантов.

“МИР! ТРУД! МАЙ!” “ИЮНЬ, ИЮЛЬ, АВГУСТ!” “ЯНКИ, УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ!”

“ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ!” “КОСИ И ЗАБИВАЙ!” “СПАСИБОЧКИ!” “СОСИ БЕНЗИН!” “ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!”

Подобного бреда старший Касимсот еще не встречал. То есть, конечно, жизнь в Соседском Союзе нельзя назвать образцом здравого смысла, но не настолько же!..

– Им тут что: голову напекло? – спросил капитан.

– Ты еще левее возьми, – посоветовал Биркель.

Люлик взял. На огромном куске фанеры кривыми буквами было написано:

“МУМУКИН, ВОЗВРАЩАЙСЯ СКОРЕЙ!”

В это время на корме возопил Димон Скоряк:

– Верую! Верую!

На вопль обернулся младший Касимсот.

– Люлик, – деревянным голосом окликнул он брата, – они не встречают, они провожают.

– Кого?

– Его.

Капитан оторвался от окуляров и глянул в противоположную сторону.

Там на горизонте виднелся огромный человек, и море было ему лишь по пояс.

– Это Бог! Я нашел Его, – прошептал Донт. – Давайте за ним.

– Ты совсем рехнулся? – Биркель в испуге поглядел на Факми. – Он нас потопит. В лучшем случае.

– Верую!

Донт поморщился – голос у паладина сладкозвучием не отличался. Он смотрел, как за линией горизонта скрывается бог Дью, которого он неоднократно “делал”, и чем дальше удалялся великан, тем меньше хотелось убийце кого-то преследовать и вообще кому-то служить.

– Убью этих двоих – и всё, ухожу в отставку.

Присутствующие напряглись: многие держались попарно, и далеко не все знали, кого собирался лишить жизни красивый ацетонец.

Касимсоты, например, знали, что убивать Факми собирался Мумукина с

Трефаилом, но даже они поежились.

Спустя час карательная экспедиция высадилась на Хоркайдо.

Собственно, где именно находится дверь, через которую в Соседский

Союз попали великан и карлик, стало ясно сразу же, как только диссиденты достигли Курилльских островов. На расчистившемся небе явственно проступал контур дверного проема, размером как раз под Власа.

Сложность заключалась в том, что остров Укко оказался обнесен по периметру внушительной стеной, а по периметру стены дымили крупнокалиберные орудия.

– Как мы туда попадем? – бился в истерике Мумукин. – Военным про гиганта мысли и отцов демократии не скажешь, им документы нужны.

– Можно тайком подобраться, – предложил Влас.

– Как? – взрослые открыли рты.

– Тайком, – смутился великан. – На цыпочках.

– Незаметно? – уточнил Трефаил. – Сзади?

Мальчик кивнул:

– Я даже сам могу, если вам трудно.

– Нельзя, – покачал головой Сууркисат. – Мал еще.

– Это он-то мал? – продолжал причитать Тургений. – Если малыша заметят со стены, начнется третья мировая война.

Астроном пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме, а потом робко спросил:

– Простите, а первые две когда имели место быть?

– Никогда, – признался Мумукин. – Но когда военные увидят мальчишку, они об этом забудут.

– Как же они его увидят? Мальчик ведь сказал – незаметно, – растерялся ученый.

– Батя, ты на него внимательно посмотри – тебя ничего не смущает? – возмутился Тургений.

Хольмарк оглядел подростка.

– Уши грязные? – догадался он.

Мумукин вознес руки к небу:

– И этому человеку я обещал премию…

Спор прервал Трефаил:

– Ша, слово предоставляется гиганту мысли.

Тургений пытался оспорить звание, да и Прохердей со своей манией величия не прочь был присвоить титул, но Сууркисат красноречиво кивнул на водное пространство, и оппоненты обратились в слух.

– У нас есть два варианта дальнейших действий: либо мы идем открыто и провоцируем вооруженные силы на боевые действия, либо совершаем партизанский рейд по тылам условного противника. Оба варианта одинаково неприемлемы, поэтому предлагаю третий: идти открыто, но ночью, когда нас не будет видно.

– Гениально, – съязвил Громыхайло. – Вы умны, как моя пятка.

Но умное слово “геноцид” быстро успокоило Прохердея.

Ночи дожидались на соседнем островке, который и названия-то не имел.

Влас допытывался, почему острова назвали Курилльскими, и в конце концов Ванзайц объяснил пытливому отроку, что вулканическая активность в этом районе некогда была крайне высока, и острова, которые, по сути, являются вулканами, до сих пор выпускают время от времени клубы дыма, будто курят. Как бы в подтверждение лекции, остров вычихнул высоченный фонтан сажи, земля под ногами дрогнула, и путешественники спешно убрались прочь.

– Теперь Еппонии не поздоровится, – потер руки Мумукин.

– Почему? – удивился Влас.

Последовала короткая лекция о цунами, которые случаются в Еппонии, едва чихнет какой-нибудь курилльский остров. Мальчик только головой покачал – злорадства Тургения он не понимал и не разделял. Он сказал, что плохо радоваться чужой беде. На это Прохердей ехидно прокряхтел: