Цугуми

– Почему послезавтра? – спросила Ёко.

– Мои родители уехали и вернутся только послезавтра, и сейчас дома никого нет, – ответил Кёити.

– В таком случае, почему бы нам не поместить Гонгоро в будку вместе с Пучем за нашей гостиницей? – предложила Ёко. – Там он будет в безопасности до послезавтра.

– Отличная идея, – согласилась я.

– Если это удастся сделать, то будет замечательно, – сказал Кёити.

И все мы, сидящие вокруг костра, внезапно почувствовали, что нас связывают тёплые, дружеские чувства.

Подняв глаза на Цугуми, которая всё ещё продолжала стоять в оцепенении, Кёити произнес:

– Цугуми, завтра утром я зайду за тобой, и мы вместе пойдём погулять. Собаки будут в одном месте, так что это будет удобно.

– Конечно, – ответила Цугуми и слегка улыбнулась, сверкая освещенными светом костра белыми зубами. Она стояла, протянув свои маленькие, почти детские руки над костром, и тень от длинных ресниц достигала лба.

Я видела, что она всё ещё сердится, но для меня это было чем-то сверхъестественным, ибо впервые в жизни причиной гнева Цугуми была не она сама.

– Если что-нибудь подобное ещё раз случится, – сказала Цугуми, – даже после того, как мы отсюда уедем, я вернусь и убью их.

Несмотря на столь резкие слова, глаза Цугуми оставались ясными, и их спокойное выражение не изменилось. Они были сказаны таким обычным тоном, что все мы некоторое время не могли вымолвить ни слова.

– Это верно, Цугуми, – наконец произнёс Кёити, и я слушала, как эхо от произнесённого им имени «Цугуми» постепенно исчезало в волнах.

Ночь становилась всё темнее, и небо покрылось миллиардами звёзд. Дома никто не знал, где мы, но нам совсем не хотелось покидать эту дамбу. Мы все одинаково любили Гонгоро, а он, как будто чувствуя это, подходил к каждому, обнюхивал, клал свои лапы на колени, лизал наши лица, и, похоже, постепенно начинал забывать тот кошмар, что с ним произошел. Дул сильный ветер, и от его порывов огонь костра колыхался в разные стороны. Временами казалось, что он должен был вот-вот потухнуть, но каждый раз Цугуми бросала в него новый кусок дерева и делала это так непринуждённо, будто выбрасывала мусор, и пламя костра вновь начинало полыхать. Треск от горящего дерева смешивался с шумом ветра и волн и улетал в темноту, которая царила за нашими спинами, а море продолжало посылать на берег свои тёмные воды.

– Как хорошо, что у тебя всё в порядке, – сказала Ёко и встала, обнимая Гонгоро, который сидел у неё на коленях.

Ветер трепал её длинные волосы, и она обернулась в сторону моря.

– Ветер уже холодный. Скоро придёт осень.

Эти слова заставили нас задуматься, и на какое-то мгновение мне больше всего захотелось, чтобы одежда Цугуми не высыхала, костёр продолжал гореть, и все это длилось бы бесконечно.

На следующий день Кёити рассказал, что в городе он встретил одного из тех парней, которые похитили Гонгоро, затащил его на территорию храма и изрядно избил. И хотя он сам был покрыт ссадинами, Цугуми была обрадована этим сообщением. Ёко и я обработали его раны. Гонгоро в это время уже мирно спал с Пучем во дворе соседнего дома.

Ещё один день – и Гонгоро должен был вернуться домой. Ещё один день – и всё было бы хорошо. Однако ночью он вновь был похищен. В это время нас всех не было дома. И тётя Масако рассказала, что услышала лай и бросилась к будке, но калитка была открыта, и Гонгоро там уже не было. Только Пуч в панике прыгал, звеня железной цепью.

Мы, почти плача, бросились на берег, исходили его вдоль и поперёк, на лодке плавали в море, освещая воду, просили наших друзей поискать его в реке и городе. Однако во второй раз нам не повезло. Гонгоро больше не вернулся.

Яма

– Ты вернёшься, пока я ещё буду здесь? – спросила Цугуми, глядя на Кёити остекленевшим взглядом. Выражение её лица было таким печальным, какое бывает у людей, которые сдерживают слёзы.

Кёити улыбнулся:

– Конечно, через два-три дня. – Потеряв Гонгоро, он выглядел как человек, утративший равновесие, как будто он лишился ноги или руки. И он действительно остался в этой незнакомой для него местности без одной из опор.

– Да, ты уже не ребёнок и можешь покинуть своих родителей, – произнесла Цугуми.

Приближался вечер, и лучи солнца играли на поверхности моря. Цугуми и Кёити, разговаривая, шли по дамбе, которая тянулась вдоль берега моря, направляясь к гавани. Мы также пошли проводить Кёити и наблюдали за ними сзади на некотором расстоянии. Ёко была готова расплакаться, а я чувствовала себя странно рассеянной, ощущая на своих щеках дуновения осеннего ветра. На следующей неделе я тоже должна была вернуться в Токио.

Сколько уже раз я видела это сверкающее море с последней полоской яркого солнечного света на западе, которая медленно уступала место вечерней тени.

На пристани было оживлённо от большого количества пассажиров, ожидавших последний в этот день теплоход, который должен был прибыть через несколько минут. Кёити уселся на свой рюкзак, который сбросил на землю, позвал Цугуми и усадил её рядом с собой. Они смотрели в морскую даль, и их сидящие рядом фигуры выглядели несколько удручённо, но вместе с тем были наполнены внутренней решимостью, присущей собаке, ожидающей своего хозяина.

На берег непрерывно набегали остроконечные волны, которые определённо извещали о приближающейся осени. В это время море всегда вызывало у меня в груди давящее чувство, но в этом году оно пронизывало сердце ещё более глубокой печалью. Глядя на расставание Цугуми и Кёити, я машинально то сжимала руками виски, то бросала в море наживку для рыб, которая валялась под ногами, и с трудом сдерживала слёзы, слушая звучавшие с поразительной монотонностью одни и те же слова Цугуми: «Когда вернёшься?» или «Если у тебя появится время, не звони, а лучше на день раньше садись на поезд и приезжай». Ясный голос Цугуми накладывался на шум волн и звучал как поразительно красивая музыка. «Хотя мы и расстаёмся, ты ни на минуту не забывай меня», – дважды повторила Цугуми, будто разговаривая сама с собой.

Рассекая волны, из глубины моря подошёл теплоход. Цугуми встала, Кёити накинул на плечо рюкзак.

– Итак, всего хорошего, – попрощался он, посмотрев в нашу сторону. – Мария, ты скоро уезжаешь, и если мы разминёмся, то тогда до скорой встречи. Когда будет готов наш отель, приезжай и останавливайся у нас.

– Конечно, если ты устроишь мне недорогой номер, – сказала я и пожала ему руку.

– Это само собой разумеется, – ответил он и тепло ответил на моё рукопожатие.

– Кёити, почему бы тебе не жениться на мне? Мы поселили бы в саду отеля множество собак и назвали бы его «Собачий дворец», – предложила Цугуми невинным голосом.

– Надо об этом подумать, – ответил Кёити и горько усмехнулся. Затем он пожал руку Ёко, которая уже была в слезах, и сказал: – Спасибо за заботу.

Матросы установили трап, и пассажиры, встав в очередь, один за другим начали посадку.

– Ну, скоро увидимся, – сказал Кёити и повернулся к Цугуми.

– Если ты попытаешься ограничиться только рукопожатием, я тебя прибью, – неожиданно заявила Цугуми и бросилась к нему на шею.

Это длилось всего одно мгновение. Не вытирая текущие ручьём слёзы, она подтолкнула Кёити к трапу. Он молча пристально посмотрел на неё и последним взошёл на палубу.

Дав прощальный гудок, теплоход начал медленно отходить от пристани, направляясь туда, где граница неба и моря постепенно становилась всё больше размытой, пока не исчезала совсем. Стоявший на палубе Кёити всё время махал рукой, а Цугуми, сидя на корточках, только пристально смотрела, как удаляется теплоход.

– Цугуми! – позвала её Ёко, когда корабль исчез из виду.

Со словами «торжество закончилось» Цугуми встала и со спокойным лицом продолжила говорить, ни к кому не обращаясь: