История моей жены. Записки капитана Штэрра

— Я ведь тоже не виновата, что такая дурная уродилась, — тихонько проговорила она, и в глазах ее блеснули слезы.

Сам-то я никогда не плачу, не так меня воспитали (не знаю, что за бес распроклятый запретил мужчинам плакать), но при этих словах ее со мной такое приключилось!.. Словно приступ какой-то: почему, отчего — до сих пор в толк не возьму. Налетел порыв силы необоримой, того гляди сердце наружу выскочит. Стыдно признаться, но я разрыдался.

Помнится, был там дощатый забор, видимо, хлев заграждающий, потому как свиньи по ту сторону забора хрюкали. И чем громче они хрюкали, тем отчаяннее я рыдал. Все это происходило на узкой, поросшей травою проселочной дороге.

А она, жена моя, застыла на дороге и даже слова не вымолвила. По-моему, она тоже украдкой плакала; сужу по тому, что когда я поднялся на ноги, розы были аккуратно сложены на траве, а платочек Лиззи был насквозь мокрый. Она комкала его, поднося к безмолвному рту.

— Не плачьте, Жак, — выговорила она наконец, все еще беззвучно всхлипывая. На сей раз она не высмеяла меня, принеся тем самым бесконечное облегчение моему сердцу.

В ту же самую пору потепления наших отношений произошла неожиданность: однажды вечером мы повстречали мисс Бортон. (Будем называть ее так, ибо истинного имени этой барышни я все равно не смогу открыть: та самая юная мисс, которая в страшную ночь, в разгар пожара на корабле обняла меня, заявив во всеуслышание о своих нежных чувствах.) Мы с женой заглянули в Оперу, хотели изучить репертуар — мне подумалось, что стоило бы сходить туда разок, — а тут эта мисс поднимается по ступенькам нам навстречу, вся в сиянии огней и, должен признаться, своей юной прелести. Я сразу же ее узнал. Более того, попадалось мне где-то старинное изображение Девы Марии юных лет, когда восходит она по ступеням храма и до того грациозно, очаровательно… Так вот, барышня напомнила мне ту давнюю картину: воплощенная юность, бесплотная воздушность. На ней было зеленоватое платье вроде как из тюля и сияющая брошь в виде звезды на груди, а на голове — широкополая, перехваченная лентой шляпа, колышущаяся в такт ее походке. И сама походка, тоже чуть колышущаяся, еще больше подчеркивала уникальность этого дивного создания. Уникальность и одиночество, не тоскливое, но исполненное неслышной музыки. При виде нас она чуть дара речи не лишилась от изумления.

— Капитан, — мечтательно произнесла она, словно погруженная в некий сияющий огнями сон. — Капитан, оказывается, вы в Париже?

Я замялся с ответом, поскольку, понятное дело, не рассчитывал, что после происшедших событий она снизойдет до разговора со мной.

— Как поживаете? — в растерянности поинтересовался я. — Оправились ли от потрясения? — Словом, всякие глупости.

Однако она очень быстро преодолела свое смущение и ничуть не затруднилась с ответом. Как еще можно поживать, если не в радости, ведь она встретила добрых знакомых, а в Оперу сейчас не пойдет, всего лишь хотела приобрести билет на завтра… Язычок ее работал без умолку, и я едва не забыл представить мисс моей супруге.

Но мисс сама подошла к ней и, с чувством полной уверенности в себе устремив знойный взгляд на мою крошечную жену, обратилась к ней, притом по-французски:

— Мадам — супруга капитана, не так ли?

Очень трогательно было наблюдать, как Лиззи, неизменная поклонница всего прекрасного, погрузилась в созерцание этого отрадного глазу зрелища. У нее очень кстати оказался в руках миниатюрный букетик роз, тотчас же подаренный новой знакомой.

— Это вам! — сказала моя жена. — Прелестное создание!

Они мигом сблизились. Расцеловались (такой прыткости со стороны английской мисс я даже не предполагал), взялись под ручку и, более не церемонясь со мною, направились к авеню де л’Опера.

Я, вполне довольный таким исходом дела, поплелся за ними.

— Жак! Жак! — восклицает моя жена через какое-то время. — Куда же ты подевался? Знаешь, мисс Бортон от тебя в восхищении! — со счастливым смехом оповещает она весь свет.

— Ах, что вы говорите? — смутилась барышня.

— Я от души горжусь тобой! — не унимается моя жена.

Разумеется, я попытался изобразить улыбку.

— Впрочем, стоит ли скрывать, если все это правда! — наконец завершила спор мисс Бортон и тоже рассмеялась, после чего вновь взяла Лиззи под руку.

— Разве она не прелесть? — восхитилась моя супруга.

— Прелесть, да еще какая! — поддакнул я.

Как видите, я угодил в весьма дурацкое положение. К чему мне эти славословия? А жена моя сияла, возбужденная пикантной ситуацией.

— Мисс Бортон завидует мне, — шепнула она, к примеру, когда мы садились в кабриолет, решив вместе провести вечер. Ей казалось странным, что я вообще могу иметь успех у кого-то, или же сие обстоятельство было приятно ей?

«Ничего страшного, — думал я. — Пусть, по крайней мере, услышит, как другие меня превозносят. К тому же похвалы расточает столь нежный ирландский цветок».

Следует заметить, что об истории с мисс Бортон я ведь даже и не упоминал жене. Должно быть, это и усилило эффект неожиданности. Барышня, судя по всему, не преминула рассказать ей обо всем — не только о пожаре, но и о прочих вспышках-возгораниях (самоироничные натуры склонны к подобным откровениям), поскольку дамы еще долго шушукались после ужина, во время которого я за соседним столиком обсуждал свои насущные дела с двумя важными чиновниками. (Судьба случайно свела нас в ресторане «Круассан», где мы ужинали.)

Вся эта история произвела на мою супругу значительное впечатление — это я сразу заметил по ряду признаков. А дома тому было весьма странное продолжение.

Жена запоздно сидела вместе со мной, терпеливо выслушивая мои разглагольствования по поводу разных дел. Я обрисовал ей свое положение: переговоры с важными господами и планы на будущее, упомянув, конечно, и перспективу устройства в спасательную компанию. И она, подперев кулачками свою кудрявую головку, даже лобик морщила усердно, до того ей хотелось вникнуть в сказанное… Послушно поддакивала: да-да, мол, ее очень интересуют мои дела, однако чувствовалось, что мысли ее блуждают далеко. И вдруг она вынырнула из глубины, даже лицо ее прояснилось, как у человека, наконец-то сообразившего, что к чему.

— Простите, Жак, мне пришла в голову мысль, и я должна сразу же ее высказать.

Я слегка усмехнулся. Неужто над моими делами она ломает свою хорошенькую головку?

— Предупреждаю, я буду откровенна, — продолжила она. — Как приличествует в подобных случаях и как ведете себя со мною вы. Ведь сколь бы ни был изворотлив ваш ум, но в сердце своем вы человек искренний…

Я снова улыбнулся.

— Если и дальше так дело пойдет, есть надежда, что со временем вы меня узнаете. Однако выскажите же наконец свою мысль!

— Видите ли…

— Смелее! — подбадриваю ее я.

— Какая вам радость от меня? — с тоскою смотрит она мне в глаза.

— Мне от вас очень много радости, — не задумываясь отвечаю я. — Не верите? Господь свидетель, жизнь с вами мне в радость. — А сам думаю: «Ну, вот и результат появления барышни!»

— Я старею, — говорит она, и глаза ее наполняются слезами. Затем прорвались и слова. — Что вам проку от меня? — и тон уже задиристый. — А девушка эта чудо как хороша. Отчего бы вам не жениться на ней, Жак?

Я по-прежнему улыбался, надеясь обратить разговор в шутку.

— А вы? Разве вы мне не жена?

— Черт бы побрал такую жену!

До сих пор все в порядке. После случившегося следовало рассчитывать на подобную сцену. Я даже радовался, что до этого дело дошло. Ведь если женщина настолько огорчена появлением молодой соперницы, этому следует только радоваться.

И я не стал тратить порох понапрасну, что, пожалуй, оказалось ошибкой. Возражал лениво, не слишком убедительно, и сомнений ее не развеял.

— Полно вам, будет! — приговаривал я тоном легкого превосходства. — Что вы к ней прицепились, она же еще ребенок!.. — Ну, и дальше в таком духе. Смешно слушать подобные глупости, зеленые девчонки не в моем вкусе и никогда меня не интересовали. (Что, впрочем, неправда.) И потянулся было ее обнять. Но какое там! Жена и вовсе взвилась на дыбы.