Сколь это по-немецки
Сколь это по-немецки читать книгу онлайн
Уолтер Абиш — один из наиболее оригинальных и известных экспериментальных писателей США. За свой второй роман «Сколь это по-немецки» (1980) получил Фолкнеровскую премию. Характерное для Абиша рафинированное, экономное пользование языком, формальные эксперименты, опускающиеся до уровня алфавита, четко вырисовываются в сборнике рассказов «В совершенном будущем» (1975).
Все произведения публикуются в России впервые.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Когда двери лифта раздвинулись, все мы выглянули наружу. На стене напротив висела бронзовая табличка с цифрой восемь. Но можно ли было на нее положиться? На Хильде надето нечто без рукавов из светлой вискозы. Кроме того, у нее с собой довольно изящная, но весьма объемистая сумочка. Ни Теренс, ни Кардинал, глазея на сумку, еще не пришли ни к какому заключению по поводу ее содержимого. Она была достаточно велика, чтобы разрушить весь блеск их вечера. В отличие от меня на них обоих были накрахмаленные белые рубашки. Никто не принял бы их по ошибке за землекопов. Они выглядели как мрачные деловые люди, занятые своим обычным делом. Оба с надеждой вглядывались Хильде в лицо и пытались прочесть, что оно говорит, а чего не говорит. Будучи деловыми людьми, они никак не решались прийти к какому-либо заключению относительно ее перспективности и потому немного колебались, что делать дальше. Меня зовут Хильда, сказала Хильда, и у меня есть подруга, которая живет в 1804-м номере. Она выложила эту информацию, как только мы добрались до их комнаты. Теренс и Кардинал обменялись быстрыми взглядами. 1804-й влек за собой еще одно наполненное всевозможным риском путешествие, но они решили, что за черт… Ее зовут Марта, сказала Хильда, и по будним дням она управляет симпатичным маленьким бутиком на Лексингтон-авеню. Встречал ли я ее, гадал я, пока мы поднимались на лифте на восемнадцатый этаж. 1804-й оказался точно таким же, как и комната, которую мы только что покинули. Две спаренные кровати, цветной телевизор, стенной шкаф, ворсистый белый ковер, сбоку от каждой кровати на крохотном комодике по лампе для чтения, вид на Нью-Джерси и репродукция «Артиллеристов» Руссо. Я заглянул в ванную. Скользнул взглядом по белому кафелю стен. Белый кафель моего детского счастья. Не будет ли возражать Марта, если я приму душ. Уже восемь дней, как я не был в душе. На Марте были тесно облегающие брюки. Ее улыбка, пожалуй, казалась чуть более ушлой, чем у Хильды. И Теренс, и Кардинал, оба, должно быть, сочли ее нервирующей, поскольку крепче вцепились в свои портфели. Они были начеку. Улыбка Марты наполняла их неясными предчувствиями. Ранее они уже встречались с подобной улыбкой. Будьте как дома, сказала Хильда. Марта смешала им выпивку. Она сказала, что не против, если я приму душ. Да воздастся вам за великодушие, сказал я.
С выпивкой в одной руке, портфелем в другой, Теренс и Кардинал стояли у окна, уставившись на Нью-Джерси, и отпускали подобающие замечания. Нью-Джерси выявляет в людях наихудшее… а также их объединяет. Будьте как дома, сказала Хильда. Мы и чувствуем себя как дома, сказал Кардинал и осторожно присел на одну из кроватей — близнецов, по-прежнему вцепившись в свой портфель. Ему было слышно, как я мурлыкаю что-то в душе. Возможно, мой неожиданный поступок насторожил его, поскольку, как мы все знаем, приятное и самое что ни на есть привычное часто может скрывать смертельно опасный барьер. Единственный барьер между мною и моим счастьем, размышляла Хильда, это мое прошлое. Но прошлое отнюдь не барьер для того, что я намереваюсь сейчас сделать. Когда она разделась и затем припала нагишом к белому ворсистому ковру, сделано это было отнюдь не под влиянием Теренса или Кардинала. Она поступила так потому, что, прильнув к земле, лучше всего могла преодолеть любой барьер, который мог перед ней внезапно возникнуть. Барьеры препятствуют личной инициативе. Теренс беспомощно уставился на Кардинала, оба в недоумении, что же делать. Они уставились на Хильду, затем на ее подругу Марту, потом опять на Хильду, словно этим необъяснимым поступком она превратилась в барьер… не загораживала ли она им выход… Дайте ей только время, сказала Марта. Ее муж занимается текстилем, а квартплата поднялась до четырех с полтиной в месяц. И теперь они запаздывают с выплатой за машину. Эта информация помогла мужчинам отчасти расслабиться… они повнимательнее присмотрелись к Хильде… у нее были и в самом деле великолепные ноги и самая что ни на есть привлекательная фигура… но ее неожиданный поступок возложил на них обязанность ответить. По полтиннику с каждого, объяснила Марта. Пятьдесят долларов? Теперь они и в самом деле смутились. Куда я их завел. Они, пожалуй, чувствовали в конечностях некоторую одеревенелость. Должно быть, дело в питье, решил Теренс… должно быть, эту необычную скованность вызвало что-то в питье.
Откуда я знаю, что все это и в самом деле имело место, пока я не спеша плескался в душе. Я знаю это потому, что Хильда рассказала мне все до последней детали… Я слушал спокойно, дивясь, что меня от этого не коробит… Хильда, жена моего лучшего друга. Когда я часом позже примчался на восьмой этаж, Теренс и Кардинал уже съехали. Нет ли для меня сообщений, спросил я у клерка за конторкой. Нет, сказал клерк. В таком случае, решил я, почему бы мне не подняться на лифте обратно на восемнадцатый этаж. Позже, ближе к вечеру, я зашел за франкфуртером в «Цум-Цум». Голоден я не был, но мне подумалось, что будет приятно для разнообразия послушать, как кто-то говорит на иностранном языке, на языке, которого я не понимаю.
Хильда остановилась перед магазином и изучила все выставленные на витрине предметы. Это был шикарный маленький магазинчик, и каждый предмет в витрине был расположен таким образом, чтобы выявить одновременно и безупречный вкус владельца, и роскошь самого предмета. Заглянув в магазин, Хильда мельком заметила обслуживающую покупателя молодую женщину. Женщина за прилавком была похожа на Хильду. Несколькими годами моложе, но сходство, как казалось Хильде, имелось несомненное. Зайдя в магазин, Хильда спросила у молодой женщины, не та ли оформляла витрину. Да, сказала женщина. Не вы ли тогда заказывали и все эти прекрасные платья. Да, сказала женщина. Тогда вы, наверное, здесь хозяйка. Да, сказала женщина, но у меня есть ни во что не вмешивающийся партнер, который помогает с бухгалтерией. Я всегда хотела иметь маленький магазинчик наподобие этого, задумчиво заметила Хильда.
С этого момента Хильда раз в несколько дней непременно заходила и покупала что-нибудь, в чем в действительности не нуждалась. Она накупила уйму шелковых шарфов и блузок, и перчаток, и зонтик, только чтобы иметь возможность поболтать с управляющей магазином молодой женщиной… Со временем женщина узнала, как зовут Хильду, где Хильда живет и на что тратит свое время. Она также стала откладывать что-нибудь особенное, шарф или блузку, для Хильды, зная, что они ей понравятся.
Вы ведь не замужем? спросила Хильда женщину. Нет, ответила та. Хильде до смерти хотелось задать еще несколько вопросов, особенно о безгласном партнере, но было еще рано. Она еще недостаточно долго пробыла в клиентах. Может быть, еще через несколько недель можно будет без опаски задать следующие вопросы.
Язык барьером не является. Язык дает людям возможность при всех обстоятельствах справляться с меняющимся миром, он к тому же позволяет им заниматься любого рода деятельностью, не вызывая ненужного противодействия со стороны своего непосредственного окружения. Язык также облегчает задачу мужчине и женщине, которые хотят сойтись после нескольких лет разлуки. Ясно, что без языка это было бы почти невозможно. Далее, язык позволяет выразить возобновившийся интерес к какому — либо предмету, хобби или личности, интерес, который вполне может оказаться лишь предлогом для другой, куда более насущной надобности.
Меня на самом деле не занимает язык. Как писателя меня в основном занимает смысл. Что, например, означает быть писателем в контексте нашего общества. С одной стороны, в этом обществе чуть ли не само собой разумеется, что писатель независимо от пола, независимо от возраста, независимо от политических убеждений, независимо от благосостояния или географического местоположения будет использовать язык, на котором говорит большинство населения этой страны. Будет использовать слова, которые наполняют дни и ночи этих людей непереносимым напряжением и страхом. В этом отношении писатели исполняют жизненно важную задачу, они воскрешают слова, которые почти полностью затерты своего рода намеренным пренебрежением и общей скукой. Писатели сплошь и рядом способны привнести в слово свежее значение и этой инъекцией оживить мозговые клетки читателя, подкармливая мозг информацией, которой он в действительности не требует. К примеру, я не так давно оживил пару миллионов мозговых клеток, ссылаясь на барьеры. Барьеры появляются в моих писаниях куда чаще, чем того заслуживают. Сейчас это слово опять постепенно становится новым. Я чувствую, что между нами барьер, опять может сказать женщине мужчина и быть понятым. Явно предполагается, что это утверждение произведет слегка угрожающее впечатление. Предполагается также, что оно выражает и прямую угрозу: Подтянись-ка, сука, а не то я двину тебе по роже… Женщины, как всегда, пытаются в ответ отыскать барьер, упрекая за его существование самих себя, свою близорукость, свое неумение стряпать.