Ковчег

— Внемли мне, ибо я Господь твой. Никогда не поклоняйся лживым богам.

Ной одиноко стоит в саду, обнесенном каменными стенами. В саду много фонтанов, его пересекают дорожки, усыпанные цветным гравием. Ной вдыхает аромат незнакомых цветов. Он ищет источник гласа Божьего и видит перед собой на дорожке муравья — черного, меньше ногтя, который упорно вершит свой путь. Каждый раз, когда глас Божий наполняет голову Ноя, муравей прижимает заднюю часть туловища к земле и шевелит жвалами.

— Я повелеваю. Подчиняться же или нет — решать, тебе.

Что-то с этим Богом не так, но что именно, Ной понять не может. Он мнется.

— Ужель усомнился ты в мощи Моей?! — громко кричит муравей.

— Конечно же нет, Господи, — выдыхает Ной. — Я всегда верно служу Тебе.

Он падает на колени и нечаянно давит костлявой коленкой Господа Бога Яхве.

— Господи?..

От муравья осталось только мокрое место. Ной вытирает размазанного муравья со своей коленки, и тут его рука замирает.

— Бог умер! — издает Ной скорбный вопль. — Я убил его!

— Правда?

Ной поворачивается. Теперь он не в саду, а на берегу огромного горного озера. Его окружают мрачные скалистые вершины, мечами вздымающиеся в небо. Чистый горный воздух щекочет нос. По озеру плавает белый как шелк черноголовый лебедь.

— Я Яхве, Господь Бог твой, — гнусаво произносит лебедь. — Взгляни на Меня и отринь лживых богов.

— Я так и сделал, — с трудом произносит Ной. Ему кажется, Богу должно быть об этом известно. — Я давно отринул их и с тех пор навеки принадлежу Тебе.

Господь Бог Яхве некоторое время плавает на мелководье, топорща перья. Его шея грациозно выгнута. Вокруг Ноя невиданные деревья густо покрываются листвой, потом листья желтеют, скручиваются и опадают на землю.

— Если ты говоришь правду, покажи Мне свою преданность. Сослужи Мне последнюю службу.

— Все что попросишь, Господи, — говорит Ной.

— Боюсь, что ты неискренен, — гундосит Бог. — Душа желает, но ты…

— Я сделаю все что угодно! — кричит Ной. Он никогда не был так искренен, желание исполнить волю Бога наполняет все его естество. — Все что попросишь!

— Тогда оставь Меня в покое. Я не желаю, чтобы ты Меня впредь беспокоил.

Лебедь дает Ною мгновение осмыслить прозвучавшие слова, после чего мощным взмахом крыльев медленно, неуклюже поднимается в воздух, как будто ему больше нравится водная стихия, чем высота небес. Некоторое время лебедь кружит над замершим в одиночестве Ноем, потом улетает прочь, исчезая среди вздыбленной выси гор.

— Господи! — кричит Ной, воздев руки. — Не оставляй меня!

Над ним смеется эхо:

— Не оставляй меня!

— Я исполнил все, что Ты повелел, но Ты оставил меня! Что же Ты тогда за Создатель?

— Видать, ненадежный.

Ной в смятении. Теперь он стоит в пустыне, его окружают пески, нещадно палит солнце. Перед ним выгибается львица, ее морда упирается в лицо Ноя, желтые глаза горят злобой.

— Внемли Мне, своему Господу Богу. Поклонишься не Мне, а иным богам, и будешь уничтожен.

— Я никогда… — заикаясь, произносит Ной. — Я бы не…

— Приведи хотя бы одну причину, почему Мне не следует убить тебя прямо сейчас.

В голове у Ноя помутилось:

— Господи?..

— Ты слышал, что Я сказал.

Ной собирается с духом:

— Я не совершил ничего дурного, Господи. Я невинен как агнец.

— Все мы знаем, что происходит с агнцами, — зевает Бог. Клыки сверкают на солнце как сабли. Ной чуть не падает от изнуряющей жары, в пустыне ни былинки, ни пятнышка тени. — Агнцев едят волки. Или люди. Так или иначе, их приносят в жертву.

— Я исполнил все, что Ты повелел, — говорит, запинаясь, Ной. Он пытается унять поднимающуюся в нем волну негодования. — Все, что Ты хотел. А теперь Ты мне угрожаешь? Не очень-то справедливо.

— Как смеешь ты говорить мне о справедливости?! — ревет Господь Бог Яхве голосом, влажным от слюны и крови. — Справедлива ли тварь, живущая в джунглях? Справедливы ли люди, утверждающие, что властвуют над всеми животными, обитающими в лесах, воздухе и море? Когда ты говоришь о справедливости, ты молишь об особом отношении к тебе, но ты его не заслуживаешь.

С этими словами львица кидается на горло Ною.

Ной кричит и размахивает кулаками, но у Бога сильные челюсти.

Глава седьмая

ХАМ

Занятие отвратительное, но оно заставляет меня сконцентрироваться и помогает успокоиться. Мне никогда не нравилось постоянно жить среди людей, особенно сейчас, здесь, среди этих. Словно я никогда не уезжал из дома. Я знаю, они моя семья, но от этого не легче, а только хуже. Кощунство так думать? Грязные тела, множество глаз с одним и тем же немым вопросом: «Мы из-за тебя погибнем?» Естественно, вслух они задают его иначе: «Ну как, Хам, она держится?» или «Течи есть?» или, мой любимый, «Она выдержит?», хотя на самом деле в мыслях у каждого: «Мы выживем? Или нам придется погибнуть, потому что ты, Хам, плохо сбил балки или неправильно подогнал брусья на носу?»

Поэтому я спускаюсь вниз и осматриваю корабль. Он набит обезумевшими тварями, которые могут меня разорвать или переломить мне хребет. На осмотр уходит немало времени, я пробираюсь мимо клетей с обезьянами, которые кидают в меня дерьмом, не обращаю внимания на фыркающих и топочущих газелей, которые опускают рога, целясь мне пониже спины. Да уж, работка — не позавидуешь! Я спускаюсь вниз, щурясь от мерцающего света лампады в руках, чтобы найти протечку между стыками, или лужу там, где ее быть не должно, или трещину, которая появилась, оттого что гиппопотамы слишком сильно двинули задницами по переборке. Если я не успею заделать щель деревом или замазать ее липкой смолой, нас ожидает быстрая смерть. Пока я работаю, меня обдает вонючим дыханием какая-то из многих омерзительных тварей, толкущихся за моей спиной. Приятно, сил нет. Время от времени я прохожу мимо каюты с больным отцом, стонущим Яфетом и остальными домочадцами, готовыми осыпать меня вопросами. Я иду мимо них и карабкаюсь наверх, выбираюсь на свежий воздух под дождь и ветер. Постояв там хотя бы немного, я начинаю верить, что, может быть, все будет хорошо.

Мы в плавании целый месяц. Несколько дней назад ливень унялся, и сейчас накрапывает мелкий дождь. Вокруг нас вода, много воды, и она находится в постоянном движении, однако буря, бушевавшая, как раненый зверь, уже в прошлом, поэтому можно спокойно бродить по палубе, не опасаясь падения, если, конечно, удастся не поскользнуться на птичьем помете. Никогда в жизни не видел столько птиц. Я думал, их сотни, пока не решил в качестве эксперимента посчитать тех, что сидели на поперечном ограждении в пятьдесят локтей длиной. Я обнаружил, что на нем уместилось больше двух сотен чаек, крачек, мухоловок, зимородков, перевозчиков, уток, зябликов — названий остальных я просто не знаю. Теперь помножьте эти две сотни на длину палубы — триста локтей, и вы получите представление о том, что за птичник мы везем.

Я вытягиваю вперед палец, и на него садится крошечная птичка, размером не больше кузнечика, ее перья отливают зеленой медью. У птички нелепый длинный клюв.

— И что же ты ешь? — спрашиваю я.

Она ерзает у меня на пальце и молчит.

Стайка птиц взмывает в воздух и снова садится — на палубу выбралась Илия. Она подтаскивает к борту ведро с навозом и опрокидывает его в воду.

Интересно, чей это был навоз? Верблюда? Муравьеда? Антилопы-гну?

Мою жену напугать сложно, нет такого животного, к которому она боялась бы подойти. После того как началась эта кутерьма, я обнаружил в ней такие черты характера, о которых раньше даже не подозревал. И они мне нравятся.