Исав насытившийся. Записки циничного гурмана

Наличие столетних курильщиков и стодвадцатилетних алкоголиков, вне всякого сомнения, чрезвычайно важно для правильной оценки влияния табака и алкоголя на организм.

Но когда я сейчас в очередной раз слышу про обнаружение у 40 % признанных по стандартам ЕЭС «здоровыми» моллюсков возбудителя гепатита А, а у 56 – вызывающего воспаление слизистой желудка ротавируса, то в очередной раз рассказываю всякому желающему слушать, что последние тридцать лет кушаю всевозможных моллюсков во всевозможных ресторанах, ресторанчиках и забегаловках и за все время только дважды подхватил сальмонеллез. Оба раза в весьма высококлассных немецких заведениях, где устриц держали не во льду, а в воде. «Морские бритвы» в Лиссабоне, вываленные прельщения посетителей ради прямо под солнце на все утро; «морские сердечки»[103] и «морские улитки» в Барлетте, где с утра пораньше на шаткой стойке в порту раковины кололи куском черепицы и подавали на тарелках, прополосканных в грязной воде; дешевейшее, воняющее аптекой «вонголе» в тайской закусочной или обычные «североморские» мидии, вечно продающиеся с приоткрытыми раковинами, – все это я покупал, ел и нисколько не пострадал. Думается мне, дело не столько в среде обитания моллюсков, сколько в крепости иммунной системы едока.

*

Ну, казалось бы, какие тайны у шоколадной промышленности? Правда, себя они не рекламируют и конкурсы на рабочие места публично не объявляют. Но может, и нужды им в этом нет?

А в чем у них есть нужда, я пытался узнать, пожелав с месяц тому назад добавить к переведенной мною книге Мортонов главку о швейцарской шоколадной промышленности. План я составил простой: сперва войти в контакт с фабрикой «Сухард» в Блуденце, потом – с «Шокосвисс» в Берне, а напоследок наведаться в пару кондитерских и Музей шоколада.

Даме, ведающей на фабрике «Сухард» связями с общественностью, я звонил раз десять – но пробиться к ней так и не смог. В конце концов мне позвонила ее секретарша и предложила выслать список вопросов, которые я хочу задать госпоже ведающей сношениями, факсом. Я выслал – и четыре дня спустя услышал вожделенный голос по телефону. Но удача моя обернулась чистой случайностью, – трубку госпожа подняла, по-видимому, чисто рефлексивно, факса моего прочесть она не смогла в силу нехватки времени и чрезвычайной занятости, а на просьбу сообщить мне адрес «Шокосвисс» ответила сурово: «Вы звоните в австрийскую фирму!» (которая, вообще-то говоря, давно принадлежит «Филипп Моррис»). Я смиренно переспросил, и она смилостивилась: разрешила мне позвонить чуть позже секретарше, которая для меня этот адрес отыщет (само собою, я мог позвонить и прямо в Берн и узнать в тамошней справочной, что «Шокосвисс» именно там, ясное дело).

Что уж тут говорить о других вопросах, заданных в моем факсе, к примеру: «Не мог бы «Сухард» предоставить какие-нибудь фотоматериалы о своей продукции и ее производстве?»…Об этом и речи не шло. Ну, если они не хотят попасть в единственную на сей день популярную книгу о шоколаде, их дело. Жаль только, что и «Шокосвисс» не снизошел на мои нижайшие просьбы поделиться со мной их страшными тайнами…

*

Заведующая Фельдеровским архивом[104] привела с собой ко мне на обед Ларса Густаффсона. Я приготовил только то, что у меня всегда получается: карпаччо, перец, фаршированный овечьим сыром и итальянской ветчиной, и «оссобуко» с черным рисом. Мы поболтали за «Гайя-Барбареско» о том, как не дать «оссобуко» свернуться в трубочку при изготовлении, а также о свободе воли, Илье Пригожине (с кем Ларе частенько сиживал за одним столом в университетской столовой) и о компьютерах (у приверженного подобной технике Ларса была только старенькая «Квадра», и он искренне восхитился моему «Пауербуку 540с»). А позднее, под хмельком, помянули и неприличную в Австрии тему – смерть (говорили о друге Ларса Свене Дельбланке, умершем от костоеды). Любопытно, что, когда я предложил к кофе виски, Ларе сразу ответил: «Нет, я до шести – ни капли виски в рот, ни в коем случае». Но я усилил натиск, доставая все новые спиртосокровища и отсчитывая услышанные «нет-нет», пока в конце концов восемнадцатилетний «Макаллан» не стал последним королевским доводом. И тогда Ларе продемонстрировал на практике гибкость свободной воли непредубежденного разума: и принципы, и запланированные на после обеда важные дела вполне могут уступить очередь напитку, ждавшему своего часа так долго.

*

Сейчас в наших местах бестселлеры – книги о грибках. Они, так сказать, будто на дрожжах растут. Я прочел уже две (первую можно рассматривать как популярное переложение второй) и постиг причину их популярности. Если б грибков не было, следовало бы их изобрести как универсально возможную причину ипохондрии. Грибки вездесущи, врачи толком не знают, что с ними поделать, синдромы поражения грибками смутны и неопределенны. Все мы, когда приходит время, становимся унылыми и депрессивными, нас ни с того ни с сего мучает одышка, и с сексом не все в порядке… а вдруг это все из-за грибков? И незачем в себе копаться, все это – инфекция, так что пускай этим врачи и занимаются!

*

Когда мне в силу тех или иных причин приходится несколько дней подряд кушать в высококлассных форарльбергских ресторанах (чего я по возможности стараюсь избегать, чтобы не разбудить страсть Исава), в гастродневнике моем – полный застой. Про форарльбергскую кулинарию, и высокую, и низкую, писать, оказывается, решительно нечего. Еда вовсе не плоха и сервис вполне в рамках, курьезами или несообразностями радует редко. Однообразная теплая серость.

*

Наблюдал в гостиничном ресторанчике на углу трапезующее сообщество пяти индивидов, один из которых отличался прямо-таки невероятными телесными размерами. При его виде вспомнилась старая шутка насчет того, что таким лучше на приморском пляже не показываться: если они лягут погреться под солнышком на песочке, тут же объявятся активисты «Гринписа» и попытаются спихнуть их туши в море, приняв за выбросившихся на берег китов. Этот исполин вдобавок и одет был во все белое, так что при взгляде на него приходилось бороться с капитаном Ахавом[105] в себе. Другой исполиныш (с которым я, кстати, знаком) одет был во все черное, и вместе они напоминали колоссальные шахматные фигуры на невообразимой невидимой доске, накрывшей весь город. Какие именно фигуры, я определил не сразу, сперва подумав про пешки, – видимо, место слонов в моем воображении уже прочно заняли киты.

Пока я, размышляя о том, что ожирение вовсе не всегда связано с чревоугодием, тихонько усмехался своей тарелке с требухой, сообщество дружно уверяло расхваливавшего десерт хозяина: «кайзершмаррн», дескать, им уже не осилить, да и пора идти. Но вдруг в покрытой белыми тканями жировой массе пробудилась жизнь. Гигант сверкнул крошечными глазками и, издав писклявый хитренький смешок, заявил, что положит, с общего разрешения, на свою тарелочку еще маленький кусочечек (он так и сказал: «тарелочку» и «кусочечек»). «Кусочечек» этот напомнил мне золотое правило Мисс Пигти: «Не покушайся на то, что больше твоей головы».

*

Ни в каком магазинчике деликатесов нынче не найти того, что предлагают в лавках диетических продуктов. Видел там не только спельту[106] со ржаным шротом, но и гималайский шафран, и трюфеля, и гулявник, и кедровые орешки, бальзамический уксус и маковое масло. Впрочем, при тех ценах, какие обычно бывают в магазинах диетпродуктов, подобному не слишком удивляешься.

*

Прекрасная возможность очередной раз предаться духовному разврату: видел в «Доротеуме» тибетскую ритуальную чашу из человеческого черепа, оправленного серебром. Я когда-то хотел купить такой на аукционе в Линдау, чтоб подавать в нем черную икру.

Эх, и смотрелось бы прекрасно (чаша как раз нужного размера и формы), и чувствовал бы себя лучше, вкушая дающее жизнь из символа смерти, да и следующую мою книгу имел бы полное моральное право назвать хлестко: «Икра из черепа». Согласитесь, звучит получше, чем «Человек с макарониной».