Повести и рассказы

Сегодня он пришел к Чан Мину, преследуя две цели: во-первых, он хотел заставить Чан Мина заявить, будто он не знает, что Бай Хуэй била его мать, и тем самым оградить себя от неприятных последствий; во-вторых, он хотел еще больше углубить разрыв между Бай Хуэй и Чан Мином.

Поначалу он задавал Чан Мину ничего не значащие вопросы о работе, учебе и личной жизни, а потом вдруг как бы мимоходом и скороговоркой спросил:

— Ты знаешь Бай Хуэй? — И его близко посаженные друг к другу глаза вперились в Чан Мина, Сопровождавший Хэ Цзяньго человек выхватил блокнот и приготовился записывать ответы Чан Мина.

Чан Мин вздрогнул, и это не ускользнуло от пронзительного взгляда Хэ Цзяньго.

— Знаю, — сказал Чан Мин, изо всех сил пытаясь взять себя в руки.

— А как вы познакомились? — Хэ Цзяньго торопился воспользоваться замешательством собеседника и поэтому быстро сыпал вопросами.

— Тогда в парке, она упала в воду. А я спас ее…

— Это мы и без тебя знаем. Какие у тебя с ней отношения?

— Случайное знакомство.

— Сколько раз она приходила к тебе? — спросил Хэ Цзяньго. Рядом скрипел пером стенографист.

— Раз десять.

— Когда вы перестали встречаться?

— Спустя два-три месяца после того, как мы познакомились.

— Почему?

— Потому что… — Чан Мин на миг задумался. — Она перестала приходить ко мне — вот наше знакомство и прекратилось.

Хэ Цзяньго и сам отлично знал причину их разрыва, но он не хотел, чтобы ему говорили правду.

— О чем вы разговаривали?

— Говорили очень мало.

— Ты слышал о том, чтобы она участвовала в избиениях?

Чан Мин опешил и, боясь выдать себя, опустил голову и замолчал. А Хэ Цзяньго из опасения, что Чан Мин скажет правду, добавил:

— Она говорит, что никого не била.

— Этого… этого я не знаю.

Губы Хэ Цзяньго расплылись в улыбке, и он удовлетворенно кивнул. Именно такого ответа он и ждал.

— Как умерла твоя мать? — наседал он на Чан Мина.

— Ее… избили до смерти!

— Кто ее избил?

— Несколько человек из четвертой школы. Ревком четвертой школы знает об этом случае и сейчас расследует его.

— Ее били только в четвертой школе?

— Не знаю.

— А Бай Хуэй ее не била? — снова задал Хэ Цзяньго свой главный вопрос.

— Нет, не била.

Хэ Цзяньго встал, взял у стенографиста блокнот, проверил записи и подал блокнот Чан Мину.

— Взгляните, пожалуйста. Если здесь все правильно, подпишите и приложите печать.

Чан Мин положил блокнот на стол и молча стоял, опустив голову. Когда он снова поднял голову, Хэ Цзяньго увидел, что его лоб покрылся испариной, а в глазах стояли слезы. Хэ Цзяньго понял, как тяжело было Чан Мину, но не подал виду.

— Скажите, пожалуйста, где она? — спросил Чан Мин, помолчав.

— Кто?

— Бай Хуэй.

Хэ Цзяньго в упор посмотрел на него и спросил:

— А ты не знаешь?

— Не знаю. Иначе не спрашивал бы вас.

— Тогда тебе и не нужно знать.

В комнате воцарилась тишина.

— А для чего понадобились мои показания? — спросил Чан Мин.

— Извини, но о секретной работе особого отдела не положено говорить. Мы верим твоим словам, верим, что все заверенное твоей рукой правда. За время нашей короткой беседы я почувствовал, что ты не можешь обманывать партию. Надеюсь, ты всегда будешь таким. А что касается Бай Хуэй, — заговорил ледяным тоном Хэ Цзяньго, — ты вряд ли увидишь ее.

— Она… что с ней?

— Мы не можем тебе сказать. Но прошу тебя поверить, что мы желаем тебе добра.

По лицу Чая Мина Хэ Цзяньго понял, что цель его визита достигнута, встал и сказал Чан Мину, что он может идти. На обратном пути Хэ Цзяньго попросил своего спутника никому не рассказывать об их сегодняшнем визите. Потом он прибежал домой, сел за стол и написал длинное письмо Бай Хуэй.

К северу от Чжанцзякоу на несколько сотен ли тянется безводная, гладкая, пустынная степь. Степь совсем плоская, лишь изредка попадаются небольшие углубления, похожие на чашу. Сквозь мелкий рыжеватый песок пробивается зеленая поросль; по ней там и сям бродят молочно-белые стада овец. Под утренним солнцем трава кажется голубой и издалека напоминает огромное озеро, в котором отражается голубое небо. А стада овец — странствующие по небу облака. По степи разбросаны конусы юрт и современные деревянные дома. Больше ничто не нарушает безлюдье и романтический покой степных просторов.

Здесь расположены десять уездов, входящих в аймак Шилин-Гол. Центр аймака — небольшой городок Шилин-Хото. К северу от городка возвышается холм высотой метров триста-четыреста, по форме он точь-в-точь напоминает юрту. Поэтому и прозвали его гора Обо, что значит «юрта». Одиноко возвышающийся среди гладкой, как лист бумаги, степи, он издали бросается в глаза.

В мае погода здесь совсем как весной во внутреннем Китае. Яркое солнце прогревает воздух. Все вокруг сверкает, как чисто вымытое стекло, и трава весело зеленеет. Высоко в небе поют жаворонки. Самих птиц не видно, и только их звонкие, как колокольчики, трели льются с высоты. На горе цветут абрикосы и персики, их аромат смешивается с запахами свежей степной травы, а ветер разносит их по всей округе. И хотя эти запахи едва ощутимы, здешние жители очень чувствительны к ним. Эти запахи несут им воспоминания о милом их сердцу прошлом… В это время года на вершину горы приходит много людей. Они смотрят на бескрайнюю степь, и зелень убегающей за горизонт травы так же далеко уносит их мысли. Даже те, кто приехал издалека, любуются раскинувшейся перед ними картиной. Они тоже могут отдаться потоку мыслей и вернуть к жизни образы, скрытые в глубинах их памяти…

Чан Мин простоял на вершине горы два часа. Вниз он спустился, лишь когда солнце уже садилось за горизонт. В рукавах куртки он унес с собой немного пьянящего степного запаха. Он вернулся в гостиницу на главной улице городка, вошел в свой номер. Много дней вторая койка в комнате пустовала, но сейчас на ней покоился коричневый саквояж, свидетельствовавший о том, что в комнату въехал новый жилец. Потом Чан Мин заметил, что на столе лежали печенье, фрукты и железнодорожный билет, завернутый в записку. Он сразу сообразил, что товарищи из местной ремонтно-тракторной станции уже купили ему билет на завтрашний поезд и собираются повидаться с ним на вокзале. Печенье и фрукты они принесли ему в подарок.

Несколько месяцев тому назад здешняя ремонтно-тракторная станция попросила завод, где работал Чан Мин, прислать им в помощь на полгода хорошего техника. Руководители завода решили послать Чан Мина. Меньше чем за три месяца Чан Мин сумел все наладить. Завтра он собирался ехать домой.

Он собрался было перекусить, когда дверь распахнулась и на пороге вырос крупный мужчина с черным кожаным мешком за спиной. Он шел прямо на Чан Мина, по его раскрасневшемуся лицу было видно, что он выпил. Глаза, нос, рот, уши — все на его лице было очень большим. Он протянул свою ладонь и крепко сжал руку Чан Мина. Ладонь была теплая, толстая и пухлая, словно бурдюк с горячей водой.

— Меня зовут Ма Чанчунь, а «Чанчунь» пишется теми же иероглифами, что и город Чанчунь. Ты можешь звать меня стариной Ма. Я певец, работаю в Шэнъяне.

Ма Чанчунь сбросил мешок на койку, рядом положил шляпу. Его густые черные волосы спутались, как клубок проволоки, отдельные пучки волос стояли торчком, словно говоря: «Нас не сломить!» Он достал сигареты, предложил одну штуку Чан Мину. Чан Мин отвернулся, давая понять, что не курит.

Ма Чанчунь очень любил поговорить и болтал без умолку. Рассказывал он все больше о себе.

— Я раньше пел лирические песни, а сейчас? — громыхал он. — Сейчас лирика не в почете, нужно не петь, а кричать, кричать что есть мочи, и чем громче, тем лучше. А еще лучше — греметь как гром, чтоб публика оглохла! Вот я и приехал сюда — в степи как ни кричи, а голоса все равно не хватит. Ха-ха, это я шучу. Я отнимаю хлеб у наших крикунов ультрареволюционеров! Ну, браток, что со мной можно сделать за такие слова?