Кто твой враг
![Кто твой враг](/uploads/posts/books/118985/118985.jpg)
Кто твой враг читать книгу онлайн
«Кто твой враг» Мордехая Рихлера, одного из самых известных канадских писателей, — это увлекательный роман с убийством, самоубийством и соперничеством двух мужчин, влюбленных в одну женщину. И в то же время это серьезное повествование о том, как западные интеллектуалы, приверженцы «левых» взглядов (существенную их часть составляли евреи), цепляются за свои идеалы даже после разоблачения сталинизма.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
И вот, наконец, его введут в такое общество. Перед выходом Эрнст выпил для храбрости.
— Не трепыхайся, — сказала Салли, — ты им понравишься, и еще как.
— Это не имеет значения, — оборвал ее Эрнст. — Меня их мнение не интересует.
Но, сев в такси между Норманом и Карпом — у того с лица не сходила улыбка, — занервничал и, невпопад вмешавшись в общий разговор, выпалил:
— Норман, я хороший плотник. Хотите, я построю вам полки? В подарок.
Норман принялся протирать очки, заерзал на сиденье.
Салли предупреждающе сжала руку Эрнста, но его несло. Он обернулся к Карпу.
— А я и электрик хороший. И теперь буду чинить у вас электричество бесплатно.
В такие минуты Салли особо остро ощущала, до чего ж она — по сравнению с ним — зеленая, до чего ж не битая. И с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.
— Вот мы и приехали, — сказал Норман.
Эрнст заплатил за такси. И ничьих возражений слушать не стал.
Вечер устроили в честь Колина Хортона. Хортон, прогрессивный журналист, только что приехал в Лондон. У Хортона, плотного сложения мужчины слегка за сорок, была узкая шишковатая голова, лоснистые черные волосы и черные, плоские, как шляпки гвоздей, глаза. Нортон подозревал, что скромность была его профессиональным приемом, таким же, как меканье в поисках нужного слова у радиоведущих. Но журналистом Хортон — отрицать не приходится — был квалифицированным и при других политических взглядах наверняка занимал бы сейчас большой пост в одном из крупных общественно-политических еженедельников.
— Сегодня в такси со мной произошел весьма знаменательный случай, — рассказывал Хортон. — Шофер узнал меня по фотографиям в газетах и отказался взять плату за проезд. Каждого, кого выжили из Америки, сказал шофер, он в любой день повезет бесплатно. После всех надругательств, которые мы с женой, — жену он означил тычком трубки, — претерпели в Америке, я был растроган до глубины души. А рассказываю я об этом вот почему: думаю, всех вас обрадует, что наш отпор надвигающемуся фашизму нашел отклик среди рабочего класса…
Норман отошел к бару.
— Мне просто не терпится посетить страны народной демократии, — сказал Хортон. — Какое же это счастье — побывать в стране, где слово «мир» — не ругательство.
— Кстати, — сказал Карп, — я непременно должен познакомить вас с Эрнстом. Он из Восточной Германии. Надо думать, вам двоим есть о чем поговорить.
Сонни отвел Нормана в сторону.
— Ну-ка объясни, — сказал он, — чего ради ты привел в мой дом этого поганца?
К ним, сияя улыбкой, подошла Белла.
— Норман, Испания пошла тебе на пользу. Ты выглядишь просто прекрасно.
— Ты знала, — спросил Сонни, — что он приведет этого поганца?
— Я навязал его Белле, — сказал Норман. — Хотел познакомить с тобой. Думал: вдруг ты поможешь ему с работой.
Винкельман побагровел.
— Я кто, по-твоему? Иисус Христос?
— Послушай, Сонни, ты же его не знаешь. Он…
— А на кой мне его знать? И ты всерьез просишь меня, еврея, принимать этого нацистского гада?
— Он — не нацист.
— Не слишком ли многого ты просишь? — спросила Белла.
— Послушай, — сказал Сонни, — Белла тебя любит. Что бы тебе ни понадобилось: деньги, баба, лучший психиатр в Лондоне — только попроси, и все у тебя будет. Но если тебе понадобилось, чтобы я вел себя, как — этого еще не хватало — христианин, играй в эти игры у себя дома, милок. А здесь — территория на все сто процентов антиамериканская и еврейская.
— Не ерепенься, — сказал Норман.
— Попроси меня о чем-нибудь, — гнул свое Сонни. — Проверь меня.
— Он тебя дразнит, — сказала Белла.
— Пошли. — Сонни провел Нормана в кабинет, выписал ему чек на двести фунтов.
— Зачем ты привел меня сюда? — спросил Норман. — С деньгами я мог бы и подождать.
— Нас слушала Джои. Ты же не хочешь, чтобы Чарли знал — так ты мне сказал, — что его сценарий будешь переписывать ты.
— Ты думаешь, она что-то слышала?
— Нет.
— Джои все видит насквозь.
— Да брось, эта дамочка видит насквозь разве что своего мужа — заметил, как она буравит его глазами. Слушай, а что ты можешь сказать о Чарли?
— Ты это о чем?
— Дрейзин говорит, что он даже в «Красных каналах» [79]не числится.
— Будь спокоен. Я Чарли сто лет знаю.
— Меня интересует одно: с какой стати он уехал сюда, раз вполне мог заработать на жизнь в цивилизованной стране.
— Он попал в черные списки — вот с какой. А что его не внесли в «Красные каналы», так он недостаточно крупная фигура.
Вернувшись в гостиную, Сонни познакомил Нормана с Джойс Дрейзин. Завтра у Джойс предполагался обед с ее литагентом.
— Завтра, — сказал Боб Ландис, — я намерен подыскать другого аналитика. Этого мои шутки не смешат.
— А я завтра обедаю с возможным инвестором, — сказал Бадд Грейвс. — Если дело выгорит, будет о чем вам рассказать.
— Ты бы поменьше налегал на эти обеды, — сказал Чарли.
Бадд Грейвс походил на арбуз, который вот-вот лопнет.
— Чарли прав, — сказал Ландис. — Еще пара-другая таких обедов, и вся королевская конница, вся королевская рать не смогут Бадда, не смогут Грейвса собрать.
— Если завтра дело выгорит, — снова начал Бадд Грейвс, — я…
— Чарли, — прервал Грейвса Ландис, указав на Салли и Эрнста, — что стряслось? Я-то думал, это сливочно-белое тело приберегают для Нормана.
— Вот и Норман так думал.
— Как хотите, а Норман, он не вполне кошерный, — сказал Бадд Грейвс.
— Но его сценарии раскупают, — сказал Чарли, — ведь так?
— Делов-то, — сказал Ландис. — Все мы — поденщики. И каждый, кому не лень, способен навалять такую лабуду и толкнуть ее. Но Норман, он среди нас своего рода Иона [80].
Как же, как же, подумал Чарли. Каждый может толкнуть такую лабуду. Спасибочки вам. А я не могу ничего толкнуть, потому что не пишу лабуды, и не исключено еще и потому, что моя фамилия — не Липшиц.
— Расскажи мне о Саллином дружке, — попросил Ландис.
— Он — немец, — сказал Чарли. — Из Восточного Берлина. «Выбрал свободу».
— Кто его привел? — вскипел Грейвс. — Норман?
Эрнст был тут, там, везде. Стоило достать сигарету, как Эрнст подскакивал с зажженной спичкой. Стоило допить рюмку, как Эрнст хватал ее и кидался за другой. Стоило завязаться спору или флирту, и тут Эрнст подлетал с тарелкой, навязывал — как нельзя более некстати — закуски.
Чем враждебнее к нему относились, тем больше он рвался угодить и тем большим прилипалой представал. Салли, как можно более мягко, пыталась угомонить его, убедить, что вечеринка это тебе не гонки, но он не мог угомониться. Салли услышала, как кто-то обронил: «Типичный немец», и в ожидании неминуемой стычки убито опустилась в кресло.
На этот раз Винкельман припас, кроме Хортона, и других примечательных лиц. Ему удалось залучить одного англичанина с женой. Не бог весть какого кинорежиссера, сэра Джеймса Дигби, и его жену — начинающую актрисульку. Прорвись на прием к южным плантаторам двое издольщиков, впечатление они произвели бы примерно такое же.
Норман слышал, как Винкельман сказал Плотнику:
— Нет, ты посмотри на ее буфера, — и зашептал что-то ему на ухо.
— Да ты что, — плотоядно облизнулся Плотник. — Не может быть.
Валери Дигби — ее тугие жаркие груди были наполовину высвобождены, наполовину забраны черным кружевом платья — расточала улыбки, подначивая окруживших ее пузанов; вызов принял Боб Ландис, высокий, весь в твиде, одно слово, писатель. Боб погнался за ней, как за бабочкой, и, загнав в угол, загородил спиной. Норман с завистью наблюдал за ним.
С Бобом он познакомился в 1939-м, в Нью-Йорке. В тот вечер, когда Норман попал к Бобу, между ним и его подружкой, худущей брюнеткой, театральным декоратором, развертывалась жестокая ссора. Боб получил предложение поработать летом в Катскиллах [81]— писать репризы. Брюнетка грозилась уйти от него, если он на это пойдет. Но Боб был по уши в долгу, содержал мать и всё твердил, что его книге только на пользу, если он на пару месяцев оторвется от нее. По мере того как ссора разгоралась, в квартиру, где горячей воды и той не было, набивалось все больше и больше народу, и на самом накале ссоры, когда гульба уже шла вовсю, ссора, несколько притушенная шуточками и остротами гостей, вдруг угасла.