На цыпочках через тюльпаны (СИ)

В комнату, со стуком и по очереди, заглядывают: мама, папа, Трой, папа, Трой. Снова, мама, мама, папа, мама, Трой. Я говорю им, что хочу отдохнуть, а, оказывается, отдыхаю третий день подряд.

И в таком же темпе пролетела целая неделя.

Ломит все тело, тяжело было дышать, шевелиться. Или просто лень.

Нередко за эту неделю, я вспоминал ту девчонку, с рваными джинсами у колен. Наш пятиминутный разговор, а потом длительная тишина, в обнимку. Но столько в тишине было красноречия.

Про прогулку

- Дерьмо, - Трой читает вслух запись на листе. Я сдергиваю с лица одеяло и смотрю на брата, он расплывается в довольной улыбке.

Трой уже давно вышел из того возраста, когда им все умилялись, но сам почему-то продолжал косить под несмышленыша. Главное, чтобы не заигрался, а то вырастет мамсиком.

- Пошли гулять, ты обещал показать мне плотину!

- Пф… - фыркаю я и, перевернувшись на другой бок, мямлю. – Ты ее сто раз видел.

Но брат и не думает отступать. Он садиться на край кровати и тычет пальчиком в спину.

- Да ладно тебе, пошли, - мой брат – святая простота.

- Ты видишь, я болею.

- Я тоже, - он демонстративно кашляет в кулак.

- Отвали.

- Я маме скажу. Ты с моего дня рождения обещал, - скулит Трой.

- Нытик, - усмехаюсь, не поворачиваясь в его сторону.

- Ну, пожалуйста.

- Нет! Мне тяжело.

- Ничего тебе не тяжело, тебе просто плевать. Я маме скажу, - выпалил брат.

- Говори, - так же угрюмо и безразлично отвечаю.

- Ну и умирай тут, - кричит Трой, бьет меня кулачком, и убегает из комнаты, хлопнув дверью. Сейчас придет мама или папа.

Или мама, или папа скажут, чтобы я погулял с братом, это пойдет мне на пользу. Пока еще тепло, надо выходить и дышать осенью.

Про плотину

Плотина – наваленная куча веток, пресекающая путь худенького ручейка в нашем лесу. Трой почему-то любит это место, да и многие дети его возраста часто тут ошиваются, так сказать, место сходки малолеток.

У брата есть любимое занятие, свое личное. Каждый раз как мы сюда приходим, он со скрупулезностью самого настоящего бобра находит новые ветви и аккуратно укладывает их на самую макушку уже большой плотины.

- Когда ты умрешь, я ее сломаю, - признается он, с гордостью рассматривая плотину, точно свое детище.

Когда Трой говорит о моей смерти - в последнее время все чаще и чаще - это выглядит по-своему смешно. Нелепо слышать такие заявления из уст младшего братишки, поэтому смерть кажется детской забавой. С Троем рядом мне не так страшно.

- Зачем? – спрашиваю, рассматривая плотину, она мне никогда не нравилась.

- Не знаю.

Глупый вопрос, глупый ответ. Вопрос, чтобы поддержать разговор, ответ, чтобы от него избавиться.

- Иди, играй, - отпускаю и сажусь на мелкую траву у толстенного дуба.

Трою и не нужен был повод. Кажется он рванул к своей любимице еще до того, как я что-то сказал.

Честно признаться, родители правы, на свежем воздухе чувствуется легкость, а в лесу так и вообще уверенность, что все это страшный сон и скоро он кончится. Тем более, сегодня на редкость теплый день.

По моей руке ползет пугливая божья коровка, часто-часто перебирает ножками по завитушкам и линиям на ладони. Путешествует от пальца к пальцу, потом набычивается, поднимает задницу и взлетает, теряясь из поля зрения. Кажется, она полетела направо. Смотрю в сторону - та самая девчонка из больницы, помахав рукой в знак приветствия, направляется ко мне.

У нее красная кофта с серебристой анархией, весело сверкающей на лучах осеннего солнца. На этот раз не рваные джинсы, а клетчатая красно-черная юбка, доползающая до самых пяток.

- О, привет, - тепло улыбается она. – Под деревом не занято?

Я подвигаюсь и смущенно отвечаю:

- Не ожидал тебя здесь увидеть. Как дела?

Она села рядом, облокотившись на ствол дерева, и вытянула ноги.

- Нормально. Твой брат? – кивает в сторону Троя, который как раз взгромождал новую палку на вершину плотины.

- Угу.

На этот раз молчать вовсе не хотелось. Но, как назло, все возможные темы для разговора начинались лейкемией и заканчивались ей же. И мне кажется, что девчонку мучило то же негодование.

- Угораздило нас, - тоскливо шепчет она, не отрывая взгляда от работы Троя.

- Да уж. Ты здесь недалеко живешь? Никогда раньше тебя не встречал, переехали недавно? – спрашиваю почти безразлично, пытаясь подражать отцовскому хладнокровию.

- Да нет, живу тут давно. Может, встречал, но не обращал внимания, мы, наверное, учились в разных школах, - охотно ответила девушка.

- Наверное.

Короткая пауза. Трой, точно древний шаман, плясал возле жертвенного алтаря, плотины. Смешно наблюдать за игрой брата, он здорово поднимает настроение.

- Знаешь, я хотела сказать тебе спасибо. Ты мне тогда очень помог, - тихо признается моя собеседница.

Немного смущаюсь, но ответа не нахожу.

- Кстати, как тебя зовут? – неуверенно интересуюсь.

- Михаль.

- Хм. Необычное имя.

- Не вижу ничего необычного, - смеется она. – Я родилась в Израиле, там это имя распространено.

- Ясно. А я Феликс.

Девушка отводит взгляд от брата и улыбается, так тепло и искренне, что я тоже улыбаюсь ей в ответ.

- Приятно познакомиться, Феликс, - как-то таинственно шепчет она.

Трой украдкой поглядывал на меня и Михаль и кидал мне якобы незаметные знаки, вызывая на щеках игру румянца.

Про точки

… - я ставлю точки.

Много точек.

Точки, точно сыпь, проказа, саранча! Они повсюду. Вся стена в маленьких точках.

Зачем? – Перемены. Селезенкой чувствую.

Из головы не лезет Михаль. Наше с ней знакомство, наверное, хорошо сказалось на обоих. Вернувшись домой, я чувствовал небывалый подъем, так хорошо давно уже не было. Но главное - удалось, наконец, забыть о болезни.

И лишь сегодня вновь ощутил то недомогание, терзавшее последние месяцы, ту тошноту, усталость и головную боль. В моей крови явно было пониженное количество хорошего настроения.

Но вот, в руках номер ее телефона,… точнее на руке, записанный красной гелиевой ручкой, чудом не стерся – знак? А набрать, позвонить, что сказать? – в мыслях точки. Я решил ставить точки до тех пор, пока не придет какая-нибудь идея.

«…»

До сих пор не пришла. Голова точно воздушный шар, либо лопнет, либо взлетит.

Стук в дверь.

Раньше родители не стучали, они просто входили, не боясь меня потревожить. Но зачем сейчас? Зачем надо стучать?

Отец. За это время он немного осунулся. Отрастил глупую бородку, которая кое-где была щедро истыкана седыми волосками.

Он обводит взглядом мою комнату, но по поводу запачканной стены молчит.

- Сын, может ты что-нибудь хочешь?

Весь прикол в том, что чем больше я чего-то там хочу – тем лучше. Если я чего-то хочу, значит, на то есть моя воля, стремление, цель. Поставленная цель, сугубо в родительском понимании, закаляет желание жить, ну и, конечно, по мнению мамы, Господь Всемогущий в кой-то раз не позволит забрать такое юное дитя. Мне приходиться выдумывать для себя нужду, чтобы родители не поднимали кипеша.

Однажды я отказался, так они зачем-то начали по очереди тащить в мою комнату все, что попадалось под руку. И с глазами игрока в покер отговаривались одними и теми же скупыми словами:

- Я думала, тебе понадобиться стакан воды.

- Телевизор в комнате пригодится.

- Книги.

- Цветы.

- Икона!

Странность века – исполнять желания умирающего человека. Зачем? Легче ему от этого уже не станет. Зачем, например, этим бедолагам покорять Альпы или прыгать с парашютом? Это не нужно. Мне точно. Хотя… постойте-ка.

- Пап, ты можешь дать мне денег? – интересуюсь, не отрывая взгляда от стены.

- Денег?! – озадачивается отец. Вероятно, он ожидал услышать что-нибудь другое.