Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

— Ты сейчас выглядишь еще смешнее обычного.

Ее ивриту с правильными гортанными модуляциями Джозеф завидовал и напрасно пытался подражать, Спереди донесся сухой начальственный тон Шимона:

— Тише вы там!

— Почему? Мы что — на похоронах?

— Ну так ори, пока не лопнешь, — проворчал раздраженно Шимон. Он сидел в напряженной позе с поднятыми коленями.

— И буду орать. Пусть знают, что мы едем. Все равно узнают. Мы едем в Галилею!

Ее голос зазвенел, и она начала знакомый мотив — песню галилейских пионеров:

Джозеф подпевал, по-прежнему свисая вниз головой, но особенно зловредный толчок машины повалил его набок и заставил судорожно схватиться за брезент. Голос Дины сорвался.

— Ты в порядке? — спросил Джозеф.

— Да. — Она слегка притихла от встряски. Но через минуту взволнованно закричала

— Погляди, погляди, это наши?

Далеко впереди, немного левее, появляясь и исчезая, замелькала яркая точка. Немногим более яркая, чем крупные звезды, она была красной, и ее ритмичное мигание выражало какой-то смысл. Казалось, что она висит в воздухе, но присмотревшись, можно было различить там, вдали, слабые прозрачные контуры холма.

— Попробую сориентироваться. Где Полярная звезда?

— Проведи линию через две крайние звезды Большой Медведицы.

— Помолчите, — послышался голос Шимона. — Я читаю сообщение.

Затаив дыхание, они смотрели на далекую красную точку. Вспышка, тьма, вспышка, вспышка и долгая тьма. Бесконечная, гнетущая тьма, затем опять вспышка и вспышка — точка и тире. Грузовик дрогнул и остановился. Водитель, где-то под ними, наверно, тоже читал сообщение. Вдруг он дико завопил прямо в ночь и так резко рванул вперед, что чуть не вывалил их вон.

— Ну, ну? — нетерпеливо крикнула Дина. — Скажи, ради Бога, в чем дело?

Фигура Шимона впереди, казалось, стала еще напряженней и прямей. Знакомым им резким движением он одернул штанины и заговорил своим обычным агрессивным тоном, но в голосе его зазвучали новые, глубокие интонации:

— Отряд самообороны без сопротивления занял пункт. Выставлены посты, начали окапывать территорию.

— Аллилуя! — закричала Дина, вскочила, и секунду продержавшись на ногах, рухнула на Джозефа. Они покатились к середине кузова. Джозеф видел, что лицо девушки залито слезами. С минуту он надеялся, что То, Что Надо Забыть, потеряло над ней власть. Но она тут же села и с дрожью отстранилась от него.

— Извини, Джозеф.

— Не надо извиняться, — ответил он мягко.

— Вы, наконец, заткнетесь? — пробурчал Шимон.

Они замолкли. Мотор гудел. Грузовик делал резкий рывок, потом гуденье затихало, колеса крутились вхолостую, взрывая песок, затем машина двигалась дальше. Джозеф лежал в прежнем положении, раскинув руки, лицом к лицу с Млечным Путем. Его мысли обращались к Дине, в отчаянии оставляли ее, он думал о Шимоне, с его прямыми плечами, с его хриплым, сдавленным голосом, который слышался минуту назад. Слова о захвате пункта вырвались из него будто под действием огромной силы. Джозеф поражался, как может человек жить в таком постоянном напряжении всех своих чувств. Сам он в серьезные мгновения всегда ощущал, будто он плохой актер, — даже тогда, когда рядом не было зрителей. Даже сейчас.

Задний грузовик подъехал вплотную и включил фары на полную мощность. Резкий луч осветил лицо Шимона, а три их тени возникли на шершавом склоне в вади. Как в гигантском теневом театре, задвигались их головы и плечи, вздымаясь и опадая на камнях. Потом фары погасли, и все снова стало выглядеть по-прежнему.

Джозефа удивляло, что и в такую ночь ему в голову лезли совсем ненужные мысли. Уж сейчас-то он мог бы отнестись к себе серьезно — так, как к нему относятся другие, а не с привычной самоиронией. Время действовать, а не копаться в себе. Миру будут ведомы наши дела, а не бесплодные мысли…

Небольшая стая шакалов, которая незримо сопровождала автоколонну, принялась беспричинно и как-то неубедительно подвывать. Грузовик сделал поворот, и внизу, на равнине, стали видны фары передних машин, продвигающихся вперед медленно, осторожно, но неустанно.

«Да, — размышлял Джозеф, — мы восстановим Галилею, входит это в планы Бога или нет. Моя беда в том, что, участвуя в драме, я все время осознаю этот факт своего участия в ней. Арабы бунтуют, англичане, бросая нас на произвол судьбы, умывают руки. Нас ждут полторы тысячи акров камней на вершине холма, посреди арабских деревень. Вокруг ни одного еврейского поселения, и в придачу ко всему — малярийные болота. Но когда еврей возвращается в Страну, видит камень и говорит: „Этот камень — мой“, — то автоматически щелкает пусковая кнопка, не действовавшая две тысячи лет».

Он заметил, что отлежал правую руку, и помахал ею в воздухе. «Черт возьми, не исключено, что вся идея Возвращения ни что иное как романтическая феерия. И если меня убьют, я даже не узнаю, погиб ли я в трагедии или в фарсе. Но так или иначе, чувство, которое вызывает эта страна, реально. Самое реальное из пережитых мною чувств. Смешно. Об этом надо будет поразмыслить, если выдастся время».

Он повернулся, чтобы взглянуть на Дину. Она тоже лежала на спине, под прямым углом к нему, на некотором расстоянии, закинув руки за шею. Профиль мягко вырисовывается при свете звезд, губы приоткрыты в улыбке. Она тоже думает о месте, к которому они приближаются. Она побывала там год с лишним назад, еще до того, как эту землю купил у арабов Национальный фонд [5]. Она не помнила точно, какой это холм. Все холмы Галилеи похожи друг на друга, их очертания плавны, будто формы женского тела, только ребра-камни выступили наружу оттого, что земная плоть размывалась дождями и развевалась ветром в течение долгих веков запустения. И хотя Дина ничего толком тогда не запомнила, она знала, что это был прелестный холм, и вот они едут, чтобы сделать это место плодородным как встарь. Они удобрят истощенную землю, залечат гнойники болот и покроют наготу холма нарядом деревьев и кружевом террас. Будут расти фиги и маслины, перец и лавр. Маки и цикломены, подсолнечники и розы Шарона. Прежде всего мы построим частокол, сторожевую вышку и палатки, душевую, столовую и кухню. Потом появятся мощеная дорога, коровник, овчарня и детский сад. Затем жилые дома. Через два года у нас будет столовая из стекла и бетона, читальня, бассейн и театр на открытом воздухе. Это будет чудное место, и назовут его Башня Эзры. Оно поможет мне одолеть То, Что Надо Забыть, у меня будет ребенок, и еще ребенок. А им ничего не нужно будет забывать. Может, их отцом будет Реувен, а может, Джозеф. Или Авель, или Джозеф. О, я их всех люблю, даже Шимона. Я люблю наш холм, люблю камни, люблю звезды…

Шимон сидел выпрямившись в передней части кузова, уперев локти в колени. Он думал об отрывке из книги Исайи, на который он случайно — а, может быть, и не случайно — наткнулся прошлой ночью: «Дикое и заброшенное место будет им радо; и возрадуется ж пустыня».

«Мы идем, — шептал он про себя, — мы пришли, мы вернулись».

Джозеф фыркнул.

— В чем дело? Ты тронулся? — спросила Дина, садясь. Ну скажи?

— У тебя испортится настроение, — ответил он, давясь от смеха. — Скажу, когда приедем.

— У меня испортится настроение, если только перевернется грузовик.

— Но в этом-то и дело! Посмотри. — Он взял Динину руку и завел ее под край брезента. — Чувствуешь?

— Ящики, корзины. Ну и что?

— Совершенно верно. Эти корзиночки мне хорошо известны. В них яйца домашнего производства!

Дина несколько принужденно рассмеялась. К самодельным ручным гранатам большого доверия не испытывал никто. Известно было, что они способны взрываться в самый неподходящий момент. Офицер английской полиции выразился о них так: «Слишком нервные, типично еврейские гранаты».