Большая грудь, широкий зад

Сыма Лян

Сын Сыма Ку и его третьей наложницы. После того как семью Сыма вырезали японцы, рос у Матери. Убежал из дому, скитался в чужих краях, стал крупным бизнесменом в Южной Корее. С началом реформ вернулся на родину, вложил деньги в строительство. Вёл разгульную жизнь, нажил неприятностей, впоследствии скрылся.

Ша Юэлян

Муж Шангуань Лайди (старшей сестры). Во время антияпонской войны был командиром отряда стрелков «Чёрный осёл». Сдался японцам, стал командиром Бохайского гарнизона, командиром бригады марионеточных войск в Северном Китае. После разгрома бригады батальоном подрывников покончил жизнь самоубийством.

Ша Цзаохуа

Дочь Ша Юэляна и Лайди. Её растила мать вместе с Цзиньтуном и Сыма Ляном. Испытывала глубокие чувства к Сыма Ляну. Скиталась, стала профессиональной воровкой. После возвращения Сыма Ляна в родные края из-за его отказа жениться на ней покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна.

Пичуга Хань

Возлюбленный Шангуань Линди (третьей сестры). Понимал язык птиц, умело ловил их; мастер ушу и прекрасный стрелок из лука. Угнан в Японию на работы, бежал в горы. Пятнадцать лет прожил в пещерах, потом вернулся в Китай, в родные места. Жил в семье Шангуань. Между ним и старшей сестрой, Лайди, которую тиранил Бессловесный Сунь, зародилась любовь. Лайди в драке убила Суня, Пичугу тоже осудили по этому делу. Когда его везли под конвоем на исправительные работы в Цинхай, [6] он выпрыгнул из поезда и погиб.

Мюррей

Шведский миссионер; из-за частых военных смут остался в уезде Гаоми, в дунбэйской [7] глубинке; служил в христианской церкви в деревне Далань, научился бегло говорить по-китайски, хорошо ладил с местными жителями. Полюбил Шангуань Лу, стал отцом Цзиньтуна и Юйнюй. Не выдержав издевательств отряда стрелков «Чёрный осёл», бросился с колокольни и погиб.

Попугай Хань

Сын Пичуги Ханя и Лайди. После гибели родителей рос у Матери. С началом реформ вместе с женой Гэн Ляньлянь основал птицеводческий центр «Дунфан», обманом получил в банке крупную сумму, растратил её; позже осуждён.

Лу Лижэнь

Известен также как Цзян Лижэнь. Позже сменил имя на Ли Ду. Политкомиссар антияпонского отряда подрывников, затем отдельного шестнадцатого полка, начальник и заместитель начальника уезда Гаодун, заведующий агрохозяйством. В трудные времена умер от обострившейся болезни сердца.

Лу Шэнли

Дочь Лу Лижэня и Шангуань Паньди. В детстве жила у Матери, потом родители забрали её к себе в уездный город, чтобы она могла учиться. После начала реформ стала управляющей Даланьским филиалом Индустриального и коммерческого банка, мэром Даланя, осуждена и расстреляна по обвинению в коррупции.

Сунь Буянь

(Бессловесный Сунь)

Старший внук тётушки Сунь, соседки семьи Шангуань, немой от рождения. Был помолвлен с Шангуань Лайди. После того как она сбежала с Ша Юэляном, вступил в батальон подрывников Восьмой армии. [8] Позже взял в жёны Птицу- Оборотня, Шангуань Линди. После 1949 года участвовал в войне в Корее, геройски сражался, вернулся инвалидом. С помощью властей женился на вдовствующей Лайди. Узнав о связи Лайди с Пичугой Ханем, в гневе полез в драку и получил от Лайди смертельную рану.

Цзи Цюнчжи

Учительница Шангуань Цзиньтуна. В 1957 году причислена к «правым элементам». С началом реформ стала первым мэром Даланя; несгибаемая коммунистка.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

С кана, [9] на котором недвижно возлежал пастор Мюррей, было видно, как полоска красного света упала на розоватую грудь Девы Марии и пухлое личико Младенца у неё на руках. От постоянных дождей прошлым летом крыша дала течь, на написанной маслом картине остались желтоватые потёки, а на лицах Девы Марии и Христа застыло отсутствующее выражение. В ярко освещённом окне, раскачиваясь от лёгкого ветерка, повис на тонких серебряных нитях паучок-сичжу. ««Утром приносит счастье, вечером — богатство», — сказала однажды, глядя на такого паучка, эта красивая бледная женщина. Какое мне может быть счастье?» В голове промелькнули привидевшиеся во сне причудливые формы небесных тел, на улице протарахтели тележные колёса, издалека, с болотистых низин, донеслись крики красноголовых журавлей, недовольно заблеяла молочная коза. За окном, шумно тыкаясь в оконную бумагу, хлопотали воробьи. В тополях за двором перекликались сороки — «птицы счастья». «Видать, сегодняшний день точно какой-то счастливый». Сознание вдруг заработало чётко и ясно: в лучах ослепительного света откуда ни возьмись явилась она, эта красивая женщина с огромным животом. Её губы беспокойно подрагивали, словно она хотела что-то сказать. «Ведь на одиннадцатом месяце уже, сегодня точно родит». Пастор мгновенно понял, что стоит за паучком и криками сорок. Он тут же сел и спустился с кана.

С почерневшим глиняным кувшином в руках пастор Мюррей вышел на улицу за церковью и увидел Шангуань Люй, жену кузнеца Шангуань Фулу, которая, согнувшись, мела улицу перед кузницей метёлкой для кана. Сердце заколотилось. Дрожащими губами он еле слышно произнёс: «Господи… Господи всемогущий…», — перекрестился одеревеневшей рукой и, неспешно зайдя за угол, стал наблюдать за этой рослой, дебелой женщиной. Она молча и сосредоточенно сметала прибитую утренней росой пыль, аккуратно выбирая и отбрасывая мусор. Двигалась она неуклюже, но движения были исполнены невероятной силы, и золотистая метёлка из стеблей проса казалась в её руках игрушечной. Собрав пыль в совок, она примяла её большой ладонью и выпрямилась.

Не успела Шангуань Люй свернуть в свой проулок, как позади послышался шум, и она обернулась, чтобы посмотреть, в чём дело. Покрытые чёрным лаком ворота Фушэнтана, самой богатой усадьбы в округе, широко распахнулись, и оттуда выбежали несколько женщин. В каком-то рванье, с лицами, вымазанными сажей. С чего бы так выряжаться фушэнтановским? Всегда щеголяли в шелках и бархате и никогда не появлялись на людях ненапомаженные и ненарумяненные. Из конюшни напротив усадьбы на новенькой коляске с резиновыми шинами и с навесом из зеленоватой ткани выехал кучер по прозвищу Старая Синица. Коляска ещё не остановилась, а женщины одна вперёд другой стали забираться в неё. Кучер присел на корточки перед влажным от росы каменным львом и молча закурил. Из ворот широким шагом вышел старший хозяин Сыма Тин с дробовиком в руках. Двигался он бодро и проворно, как молодой. Кучер торопливо вскочил, не сводя с него глаз. Сыма Тин выхватил у него трубку, пару раз шумно затянулся и поднял глаза к розовеющему рассветному небу.

— Трогай, — велел он, зевнув. — Жди у моста через Мошуйхэ, я скоро.

Держа вожжи в одной руке и кнут в другой, кучер повернул коляску. Женщины у него за спиной громко переговаривались. Кнут щёлкнул в воздухе, и лошади рысью тронулись. Зазвенели медные бубенцы, и коляска покатила, поднимая облако пыли.

Сыма Тин остановился посреди улицы, беспечно помочился, напрудив целую лужу, крикнул что-то вслед удалявшейся коляске и, прижав к груди дробовик, стал карабкаться на придорожную сторожевую вышку три чжана [10] высотой, сооружённую из девяноста девяти толстых брёвен. На небольшой площадке наверху был укреплён красный флаг. Ветра не было, и влажное полотнище безжизненно свесилось с древка. Шангуань Люй видела, как управляющий, вытянув шею, вглядывается на северо-запад. Со своей длинной шеей и выпяченными вперёд губами он походил на пьющего гуся. Белая перистая пелена то проглатывала его, то выплёвывала обратно, а кроваво-красные отблески предрассветной зари окрашивали лицо яркими бликами. Шангуань Люй казалось, что его красное, как петушиный гребень, лицо покрыто слоем солодового сахара — блестящего, липкого, даже глаза режет, если долго смотреть. Двумя руками Сыма Тин поднял дробовик высоко над головой. Донёсся негромкий щелчок: это ударник стукнул о капсюль. Сыма Тин торжественно ждал — долго, очень долго. Ждала, задрав голову, и Шангуань Люй, хотя у неё уже болела шея, а от тяжёлого совка ныли руки. Сыма Тин опустил ружьё и надул губы, как обиженный ребёнок.