Толстая тетрадь

Все так; но при этом самая, может быть, любопытная и привлекательная черта романа Кристоф заключена именно в его литературности. Объективность «точно описанных фактов» на поверку оказывается иллюзией; запрет на использование «приемов» сам обращается в прием; стилистический аскетизм Клауса-Лукаса — лишь средство структурировать распадающуюся реальность, противостоять хаосу, искусственно привнося в него логику и порядок, а значит — еще одна ложь, другая, третья… В последнем романе трилогии постаревшего героя спрашивают: «Пишете ли вы о том, что было в действительности, или выдумываете?» — и он вынужден признаться: «Я… пытаюсь писать, как все было в действительности. Но в какой-то момент рассказ становится невыносимым именно в силу своей правдивости, и тогда приходится исправлять. Я… пытаюсь рассказывать свою жизнь, но не получается, не хватает мужества, мне слишком больно. Тогда я начинаю приукрашивать, описываю вещи не так, как они происходили, а так, как мне хотелось бы, чтобы они произошли».

В сущности, история Клауса-Лукаса, заполняющего страницы толстой тетради для того, чтобы найти ответ на главный вопрос: « Ктопишет?» — это универсальная метафора творчества в его отношении к действительности. «Может быть, я сочиняю все эти истории потому, что не могу написать свою собственную историю», — говорит писательница в одном из интервью.

Кстати, о «собственной истории». Венгерка по происхождению, Агота Кристоф родилась 30 октября 1935 года. Ее детство и юность, прошедшие в городке Кёссег у самой австрийской границы (в романе — Маленький Город), пришлись на годы участия хортистской Венгрии во Второй мировой войне, бомбежки и голод, советскую оккупацию и последовавшее за тем установление нового порядка; все это так или иначе отразилось в «Толстой тетради». В 1956 год, т. е. в год кровавых «венгерских событий» (смотри вторую часть трилогии — роман «Доказательство»), Кристоф и ее мужу удается уехать во французскую Швейцарию, где писательница живет до сих пор. В Венгрии у Аготы Кристоф остался брат («Когда я его навещаю, мы все время говорим друг другу «мы», например: «А помнишь, как мыпотеряли кошку?» Мы все делали вместе, так что люди, обращаясь к нам, заговаривали сразу с обоими» Узнаете?).

В семидесятые Кристоф начала писать по-французски небольшие пьесы для радио («Джон и Джо», «Ключ от лифта», «Хмурый час» и др.), повествующие о разобщенности и взаимонепонимании более или менее условных персонажей. (После мирового успеха трилогии о близнецах пьесы Кристоф были переизданы и обрели сценическое воплощение на сценах итальянских, немецких и даже японских театров.) В 1986 г. появляется «Толстая тетрадь», которая сразу приносит писательнице громкую известность; за нею последовали «Доказательство» (1988) и «Третья ложь» (1991). В последнем к настоящему времени романе Кристоф «Вчера» (1995) главным героем вновь выступает эмигрант, ценой напряженных и рискованных усилий стремящийся воскресить прошлое; как видим, круг тем, занимающих писательницу, остался прежним — изгнание, поиски себя, поведение человека перед лицом «страшного мира».

Трилогия о близнецах переведена на двадцать с лишним языков, включена в университетские и даже школьные программы (в самом деле, трудно придумать лучшее чтение для начинающих изучать французский!) и снискала целый ряд престижных литературных премий в разных странах. Одним из самых заметных событий Авиньонского фестиваля 1999 года стал спектакль «Близнецы» в исполнении чилийского театра «Ла Троппа» — инсценировка «Толстой тетради» средствами театра марионеток. В том же году о своем намерении экранизировать трилогию объявил датский режиссер Томас Виттенберг, известный отечественным любителям кино по фильму «Семейное торжество». Напомним, что Виттенберг — один из участников движения «Догма», провозгласившего отказ от всякого рода технических ухищрений и спецэффектов, «наплывов» и «затемнений», грима, искусственных декораций, компьютерной обработки кадра и т. д. Излишне пояснять, что книга Аготы Кристоф написана, в сущности, по аналогичным принципам — и оттого экранизация обещает быть особенно интересной

Всеволод Новиков

ТОЛСТАЯ ТЕТРАДЬ

Приезд к бабушке

Мы едем из Большого Города. Мы провели в дороге ночь. У нашей Матери красные глаза. Она несет большую коробку, а у нас двоих по маленькому чемодану с одеждой плюс большой словарь нашего Отца, который мы несем по очереди, пока не устанет рука.

Мы долго идем пешком. Дом Бабушки далеко от вокзала, на другом конце Маленького Города. Здесь нет ни трамваев, ни автобусов, ни машин. Проезжает только несколько военных грузовиков.

Прохожих мало, в городе тихо. Слышен звук наших шагов; мы идем молча, Мать посредине, мы по бокам.

Перед дверью в сад Бабушки Мать говорит:

— Подождите меня здесь.

Мы немного ждем, потом входим в сад, огибаем дом, прячемся под окном, из которого слышны голоса. Голос нашей Матери:

— У нас нечего есть, нет ни хлеба, ни мяса, ни овощей, ни молока. Ничего. Мне их не прокормить.

Другой голос говорит:

— И тут ты вспомнила обо мне. Десять лет не вспоминала. Не приезжала, не писала.

Мать говорит:

— Вы же знаете почему. Я любила отца.

Другой голос говорит:

— Да, а теперь вспомнила, что у тебя еще есть мать. Приехала просить помощи.

Наша Мать говорит:

— Для себя я ничего не прошу. Я просто хочу, чтобы дети пережили эту войну. Большой Город день и ночь бомбят, еды нет. Детей эвакуируют в деревню, к родственникам или к чужим, все равно куда.

Другой голос говорит:

— Так и отправила бы их к чужим, все равно куда.

Наша Мать говорит:

— Это ваши внуки.

— Мои внуки? Да я их никогда не видела. Сколько их?

— Двое. Два мальчика. Близнецы.

Другой голос спрашивает:

— А куда ты дела остальных?

Наша Мать спрашивает:

— Кого остальных?

— Суки рожают по четыре-пять щенков сразу. Одного-двух оставляют, остальных топят.

Другой голос очень громко смеется. Наша Мать ничего не говорит, и Другой голос спрашивает:

— У них хотя бы есть отец? Насколько я знаю, ты не замужем. На свадьбу меня не приглашали.

— Я замужем. Их отец на фронте. Уже шесть месяцев никаких вестей.

— Так можешь поставить на нем крест.

Другой голос снова смеется, наша Мать плачет. Мы возвращаемся к калитке сада.

Мать выходит из дома вместе со старой женщиной.

Мать говорит:

— Вот ваша Бабушка. Вы поживете немного у нее, пока не кончится война.

Наша Бабушка говорит:

— Это может быть долго. Но я их заставлю работать, не бойся. Здесь даром не кормят.

Наша Мать говорит:

— Я буду посылать вам деньги. В чемоданах лежит одежда. В коробке простыни и одеяла. Ведите себя хорошо, дети. Я вам напишу.

Она целует нас и, плача, уходит. Бабушка громко смеется и говорит нам:

— Простыни, одеяла! Белые рубашки и лакированные башмаки! Я-то научу вас жизни!

Мы показываем язык нашей Бабушке. Она смеется еще громче и хлопает себя по ляжкам.

Бабушкин дом

От Бабушкиного дома до последних домов Маленького Города пять минут ходьбы. В другую сторону идет только пыльная дорога, ее перегораживает шлагбаум. Дальше ходить запрещается, стоит солдат. У него есть автомат, бинокль, во время дождя он прячется в будку. Мы знаем, что за шлагбаумом, в лесу, расположена секретная военная база, а за базой граница и другая страна.

Вокруг Бабушкиного дома сад, за садом река, дальше лес.

В саду растут разные овощи и фруктовые деревья. В одном углу крольчатник, птичник, свинарник и сарай для коз. Мы попробовали влезть на спину самой большой свинье, но удержаться невозможно.