Брайтонский леденец

— Душа бабенка.

— Душа, — повторил юноша. — Тебе-то не стоило бы говорить о душе.

Его ненависть снова вернулась к Хейлу. Он залпом выпил грейпфрутовый сок.

— Я здесь только по делам службы, — сказал Хейл. — Всего на один день. Я — Колли Коббер.

— Ты — Фред, — возразил юноша.

— Ладно, — ответил Хейл, — я — Фред. Но в кармане у меня карточка, по которой ты можешь получить десять монет.

— Знаю про твои карточки, — сказал юноша. У него была светлая гладкая кожа, покрытая легким пушком, а выражение глаз безжалостное, как у старика, в котором уже умерли все человеческие чувства. — Мы читали о тебе в газете, — продолжал он, — сегодня утром, — и вдруг захихикал, как будто до него только что дошел смысл какого-то грязного анекдота.

— Можешь получить одну карточку, — предложил Хейл. — Вот, возьми этот «Мессенджер». Прочитай, что здесь сказано. Можешь получить весь приз. Десять гиней, — сказал он. — Тебе надо будет только заполнить и послать этот бланк в редакцию «Мессенджера».

— Так, значит, тебе наличных денег не доверяют, — заметил юноша, а в другом зале Лили запела:

— Господи Иисусе, неужели никто не может заткнуть рот этой шлюхе! — воскликнул юноша.

— Я дам тебе пятерку, — предложил Хейл. — Это все, что у меня есть при себе. И еще мой обратный билет.

— Билет тебе не понадобится, — сказал юноша.

Юноша в бешенстве вскочил со стула и, дав волю злобному порыву ненависти — к песне ли? к своему ли собеседнику? — швырнул пустой бокал об пол.

— Этот джентльмен заплатит, — сказал он бармену и хлопнул дверью маленького зала. И тут Хейл осознал, что они хотят убить его.

Посыльный все еще спал, Хейл смотрел на Лили из пустого сверкающего бара и думал: «Я должен выбраться отсюда, я должен выбраться отсюда»; он смотрел на нее печально и без надежды, как будто сама жизнь была только там, в общем зале. Но он не мог уехать, ему нужно было выполнить свою работу, начальство там, в «Мессенджере», очень требовательно, это хорошая газета, за нее следует держаться, и в сердце затеплился огонек гордости, когда он подумал о том, какой длинный путь он уже прошел; продавал газеты на углах, был репортером за тридцать шиллингов в неделю в маленькой местной газетке с десятитысячным тиражом, затем пять лет работал в Шеффилде. Будь он проклят, сказал он себе в порыве храбрости, подогретой еще одной рюмкой виски, если позволит банде запугать его и из-за этого потеряет работу. Что они могут сделать, пока он окружен толпой? Они не посмеют убить его среди бела дня при свидетелях, он в безопасности среди пятидесяти тысяч приезжих.

— Иди-ка сюда поближе, одинокая душа.

Сначала он не понял, что она обращается к нему, но потом увидел, как все лица в общем зале, улыбаясь, повернулись в его сторону; вдруг он представил себе, как легко могла бы банда разделаться с ним здесь, где нет никого, кроме спящего посыльного. Чтобы перейти в общий зал, незачем было выходить на улицу, для этого достаточно было только сделать полукруг, пройти через три двери и пересечь следующий зал «Только для дам».

— Что бы вы хотели выпить? — спросил он с порывистой благодарностью, подходя к полной женщине. «Она могла бы спасти мне жизнь, если бы позволила побыть с ней», — подумал он.

— Рюмку портвейна.

— Один портвейн, — заказал Хейл.

— А вы разве не хотите выпить?

— Нет, — ответил Хейл, — я уже достаточно выпил. Боюсь, меня развезет.

— Ну и что же, ведь сегодня праздник. Выпейте пива за мой счет.

— Не люблю пива.

Он взглянул на свои часы. Час пополудни. Из головы не выходила программа, которую он должен выполнить. Надо оставлять карточки на каждом отрезке маршрута, газета таким образом проверяет его; если он начинает работать кое-как, это всегда становится там известно.

— Пойдем куда-нибудь перекусить, — умоляюще сказал он.

— Послушайте-ка его, — обратилась она к своим друзьям. Ее грудной, насыщенный портвейном смех разносился по всем залам бара. — Как он осмелел, правда? Я просто ушам своим не верю!

— Не ходите, Лили, — отговаривали они. — Он ненадежный.

— Я просто ушам своим не верю, — повторила она, прищурив один глаз, добродушный и ласковый, как у коровы.

Есть способ заставить ее пойти. Хейл когда-то знал этот способ. За тридцать шиллингов в неделю он мог бы подружиться с ней, он нашел бы подходящее слово, подходящую шутку, чтобы увести ее от приятелей и уютно посидеть с ней где-нибудь в кафе. Но сейчас он забыл, как это делается, и не мог найти нужный тон. Ему нечего было сказать, он повторил только:

— Пойдем перекусим.

— Куда же мы пойдем, сэр Гораций? В «Старый корабль»?

— Да, — подхватил Хейл. — Если хотите. В «Старый корабль».

— Слышите? — сказала она, обращаясь ко всем посетителям всех залов, к двум старушкам в черных чепцах, сидевшим в «зале для дам», к посыльному, все так же одиноко спавшему в маленьком зале, и к полдюжине своих приятелей. — Этот джентльмен приглашает меня в «Старый корабль», — повторила она притворно жеманным тоном. — Завтра я буду в восторге, но сегодня меня уже пригласили в «Грязную собаку».

Хейл уныло направился к двери. «Парень, наверное, еще не успел предупредить других. Можно позавтракать спокойно», — подумал он, но тот час, который ему еще предстояло пробыть в Брайтоне после завтрака, был страшнее всего. Женщина спросила:

— Что с вами? Вам нехорошо?

Он перевел глаза на ее пышную грудь; эта женщина была для него как прибежище, как спасительный полумрак, как сгусток житейского опыта, здравого смысла; он взглянул, и у него заныло сердце; но в этом маленьком циничном костлявом существе с обкусанными ногтями и пальцами в чернилах шевельнулась гордость и стала его поддразнивать: «Ах так? Назад, в материнское лоно… она будет тебе матерью… сам ты не можешь постоять за себя…»

— Нет, — ответил он. — Я не болен. Я совершенно здоров.

— У вас какой-то странный вид, — сказала она ласково-озабоченным тоном.

— Я совершенно здоров, — повторил он. — Просто я голоден.

— Почему бы вам не перекусить здесь? — спросила женщина. — Вы не могли бы сделать ему сандвич с ветчиной, Билл? — И бармен подтвердил: да, он мог бы сделать сандвич с ветчиной.

— Нет, — сказал Хейл, — мне надо идти.

Идти. По набережной. Как можно быстрее смешаться с толпой и все время смотреть направо, налево и назад, то через одно плечо, то через другое. Нигде не было видно ни одного знакомого лица, но ему от этого не стало легче. Он думал, что будет в безопасности, затерявшись среди людей, но теперь толпа, окружавшая его, стала казаться ему густым лесом, в котором туземцам легко устраивать засады и разить своим отравленным оружием. Впереди ему ничего не было видно за человеком в летнем костюме, шедшим как раз перед ним, а обернувшись, он уперся взглядом в ярко-красную блузку. Три старые дамы проехали в открытой, запряженной лошадьми коляске; приятный стук копыт замер, словно унося с собой спокойствие. Вот какую жизнь еще ведут некоторые люди.

Хейл пересек дорогу и ушел с набережной. Здесь было меньше народу, он мог шагать быстрее и уйти дальше. На террасе «Гранд-Отеля» пили коктейль, там был изящный тент в ложно-викторианском стиле, увитый лентами и цветами и залитый солнцем, и какой-то человек, по-видимому, сановник в отставке — серебристая седина, напудренные щеки и старомодное пенсне; — сидя над бокалом шерри, медленно и с достоинством провожал уходившую от него жизнь. По ступеням «Космополитена» спускались две шикарные кокотки с яркими медно-рыжими волосами, в горностаевых накидках; близко наклонив друг к другу головы, они, как попугаи, резкими голосами поверяли друг другу свои секреты.