Влюбленный саботаж

Пекинский аэропорт: нет сомнений, это другая страна.

По неясным причинам наш багаж не прибыл вместе с нами. Нужно несколько часов ждать в аэропорту. Сколько часов? Два, четыре, а может быть двадцать. Одна из прелестей Китая в его непредсказуемости.

Прекрасно. У меня есть время осмотреться. Я прогуливаюсь по аэропорту с инквизиторским видом. Меня не обманули: эта страна сильно отличается от Японии. Не могу точно сказать, в чём разница. Здесь все некрасиво, но такой некрасивости я ещё никогда не видела. Наверное, есть какое-нибудь слово, чтобы описать это убожество, но я его пока не знаю.

Мне интересно, что скрывается за словом «коммунизм». Мне пять лет и моё чувство собственного достоинства слишком велико, чтобы спрашивать об этом у взрослых. В конце концов, научилась же я говорить без посторонней помощи. Если бы мне пришлось спрашивать о значении каждого слова, я бы до сих пор не овладела речью. Я сама поняла, что «собака» означает собаку, а «злодей» значит злодей. Не понимаю, зачем мне нужен кто-то, чтобы понять ещё одно слово.

Тем более, что, скорее всего, в нём нет ничего сложного. Есть тут что-то особенное, и я пытаюсь понять, что именно: все люди одеты одинаково, свет такой же, как в больнице Кобе, а ещё…

Но не будем спешить с выводами. Коммунизм здесь, это ясно, но не стоит слишком легко давать ему определение. Это дело серьёзное, ведь речь идёт о слове.

И всё-таки что же здесь самое странное?

И тут силы покинули меня. Я легла на плиточный пол аэропорта и быстро уснула.

Просыпаюсь. Не знаю, сколько времени я спала. Родители все ещё ждут багаж, и вид у них слегка удручённый. Мои брат и сестра спят на полу.

Я забыла про коммунизм. Мучает жажда. Отец даёт мне денег, чтобы я купила себе попить.

Прогуливаюсь туда-сюда. Здесь нет разноцветных газированных напитков, как в Японии. Продают только чай. И я делаю вывод: «Китай — это страна, где пьют чай». Ладно. Подхожу к маленькому старичку, который продаёт это пойло. Он протягивает мне кружку обжигающего напитка.

С огромной кружкой я сажусь на пол. Чай на вкус крепкий и очень необычный. Такого я никогда не пробовала. За несколько секунд он опьяняет меня. Это моё первое в жизни опьянение, и оно мне очень нравится. В этой стране меня ждут великие дела. Я прыгаю по аэропорту и верчусь, как юла.

И вдруг, я сталкиваюсь нос к носу с коммунизмом.

Когда прибывает багаж, на улице уже темно.

Мы едем на машине, вокруг нас бесконечно странный мир. Время близится к полуночи, улицы широки и безлюдны.

У родителей все ещё удручённый вид, а брат и сестра удивлённо озираются вокруг.

От теина у меня в голове настоящий фейерверк. Стараясь не выдать себя, я дрожу от возбуждения. Все кажется грандиозным, начиная с меня самой. Мысли играют в голове в чехарду.

Я не чувствую, что мой экстаз неуместен. Я оторвана от Китая Банды Четырёх, и этот отрыв продлится три года.

Машина прибывает в гетто Сан Ли Тюн. Гетто окружено высокими стенами, а стены — китайскими солдатами. Здания похожи на тюрьму. Нам отведена квартира на пятом этаже. Лифта нет, а лестничные площадки залиты мочой.

Поднимаемся наверх с чемоданами. Мать плачет, а я понимаю, что было бы невежливо показывать сейчас мою радость, и сдерживаю себя.

Из окна моей новой комнаты Китай выглядит до смешного убогим. Я снисходительно гляжу на небо и прыгаю на кровати.

«Мир — это всё, что имеет место», сказал Витгенштейн.

Если верить китайским газетам, в Пекине имели место разного рода поучительные события.

Проверить это было невозможно.

Каждую неделю дипломатическая почта доставляла в посольства национальные газеты. Статьи, посвящённые Китаю, походили на новости с другой планеты.

Циркуляр ограниченного тиража распространялся среди членов китайского правительства, а также, по нелепой необходимости соблюдать гласность, среди иностранных дипломатов: его печатали там же, где и «Народный ежедневник», и новости в этих двух изданиях сильно различались. Этими новостями не приходилось гордиться, и их нельзя было выдать за «настоящие»: во времена правления Банды Четырёх создатели разных новостей зачастую сами путались в них. Для иностранного сообщества тем более было трудно разобраться в этой путанице. И многие дипломаты признавались, что, в сущности, они ничего не знали о том, что происходит в Китае.

Отчёты, которые они писали в свои министерства, были верхом литературного творчества за всю историю их карьеры. Много писательских талантов родилось тогда в Пекине.

Если бы Бодлер [12] знал, что там, «где-то вдали от этого мира» он столкнётся с этой гремучей китайской смесью правды, лжи и полулжи-полуправды, уверена, он не стал бы желать этой встречи с таким пылом.

В 1974 году живя в Пекине, я не читала ни Витгенштейна, ни Бодлера, ни «Женмин Жибао» [13].

Я мало читала, у меня было слишком много дел. Пусть читают эти бездельники взрослые. Надо же их чем-то занять.

А у меня были дела поважнее.

Был конь, занимавший три четверти моего времени.

Была толпа, которую нужно было восхищать.

Была репутация, которую нужно было сохранять.

И легенда, которой надо себя окружить.

Но важнее всего была война. Ужасная и яростная война в гетто Сан Ли Тюн.

Возьмите ватагу ребятишек самых разных национальностей, заприте их вместе в ограниченном бетонированном пространстве и оставьте без присмотра.

Весьма наивен тот, кто полагает, что ребятня сразу подружится.

Наш приезд совпал с конференцией на высшем уровне, на которой было решено, что Вторая Мировая война закончилась неудачно.

Нужно было всё переделать, тем более, что ничего с тех пор не изменилось, и немцы, как были врагами, так и остались.

Уж кого-кого, а немцев в Сан Ли Тюн хватало.

Кроме того, последней мировой войне не хватало размаха, а в этот раз армия союзников состояла из всех возможных национальностей, в том числе чилийцев и камерунцев.

Однако, среди нас не было ни американцев, ни англичан.

Расизм тут ни при чём, всё дело в географии.

Война ограничивалась территорией гетто Сан Ли Тюн, а англичане жили в старом гетто под названием Вай Чжао Та Лю. У американцев была своя резиденция, где они жили вместе с их послом, неким Джорджем Бушем.

Отсутствие представителей этих двух наций в наших рядах нас нисколько не тревожило. Можно было обойтись и без них. Но нельзя было обойтись без немцев.

Война началась в 1972 году. В этом году я поняла кое-что очень важное: никто в жизни так не нужен, как враг.

Без врагов человек — жалкое существо, а его жизнь — тяжкое испытание, полное уныния и скуки.

Враг же подобен мессии.

Одного врага достаточно, чтобы человек воспрял духом.

Благодаря врагу это несчастье под названием «жизнь», становится эпопеей.

Христос был прав, говоря: «возлюби врага своего».

Но он делал из этого нелепый вывод, что нужно примириться со своими врагами, подставить левую щеку и так далее.

Как бы не так! Если помириться с врагом, он станет другом.

А если больше не будет врагов, придётся искать новых. И опять все сначала.

Так далеко не уедешь.

Значит, нужно любить своего врага, но не говорить ему об этом. А главное, ни в коем случае не мириться с ним.

Перемирие это роскошь, которую человек не может себе позволить.

И доказательство тому — новые войны, которыми всегда кончается мирное время.

Мир вредит человечеству, война же влияет благотворно.

А значит, нужно философски смотреть на некоторый вред, наносимый войной.

Ни одна газета, ни одно информационное агентство и ни один учебник истории никогда не рассказывали о мировой войне в Сан Ли Тюн, которая продлилась с 1972 по 1975 год.