Aprositus (Ненайденный)

– Надо попробовать.

– Обязательно попробуй! – сразу одобрил сосед, незаметно перейдя на «ты» и выуживая из кармана впередистоящего кресла металлическую фляжку. – Ты откуда будешь?

– Из Москвы.

– И я из Москвы.

– А на Тенерифе где останавливаешься?

– В Лос Гигантесе, – ответил Герман. – Это где-то на юге.

– Знаю такой город, как же. Минут двадцать от Лас Америкаса. Там ещё эти знаменитые скалы отвесные, чуть ли не Восьмое Чудо Света, и пляжи черного цвета с вулканическим песком. Были мы там, – здоровяк отвинтил крышку на фляжке и призывно кивнул. – Ну что, за знакомство?

– Да я не пью, – примирительно улыбнулся Герман.

Раньше признаваться в том, что он не пьёт, Герману было как-то неудобно: известно, как в России относятся к тем, кто спиртного не употребляет. Потом отказываться от приглашений опрокинуть по стаканчику он привык, и иногда даже стал преподносить это, как одно из своих достоинств. Тем не менее, после его отказа обычно звучала одна из двух банальных фраз: «Что так, болеешь чем?», либо «И не куришь, поди?». На последний вопрос Герман всегда дружелюбно кивал и, смеясь, отвечал: «Такой я весь положительный, аж самому противно!» Как правило, отношения с приглашающим после этого сразу восстанавливались. Но сегодняшний его здоровяк-сосед оказался оригинальней.

– Молодец, – уважительно, хотя и слегка непонимающе взглянув на Германа, сказал он. – А я вот пью.

И он с удовольствием вылил себе в рот какую-то темноватую жидкость. Герман уловил знакомый коньячный аромат.

– «Мартель VSOP», мой любимый. Всегда в дьюти-фри им запасаюсь.

– Хороший коньяк. Я тоже его раньше любил. Его и «хеннеси».

– «Хеннеси» тоже ничего, но я – только «мартель» и только «VSOP». Ни «XО», ни «VS», именно «VSОР»! – довольно крякнув, он проглотил ещё одну ароматную порцию любимого напитка, аккуратно завернул крышечку и протянул Герману свою огромную ладонь. – Меня Андреем зовут.

– Герман, – представился Герман. – Будем знакомы.

– Герман? – обрадовался здоровяк, не выпуская руку Германа из своей ладони. Рукопожатие у него было крепким и теплым. – У меня двоюродного брата Герой зовут!

Видно было, что точки соприкосновения с любым собеседником Андрей находил играючи. Он, наконец, разжал свою руку и поудобней развернулся к Герману.

– Так, а ты чего на Канары один летишь? На Канары надо с дамой ехать, то-сё, – игриво подмигнув, он кивнул головой в сторону спящей справа от него девушки. – Ну, или с женой, на худой конец.

Он засмеялся. Шутка не показалась Герману достаточно удачной, но обсуждать семейные ценности было некстати и лень.

– Жена не смогла поехать, – ответил он. – У неё работа. Да и старшая дочь на лето в Англию едет английский изучать. Жена с ней уезжает, так что на Тенерифе вместе поехать не получилось.

– А, вон что, – здоровяк сделал серьёзное лицо. – Ну, может, оно и к лучшему. Сможешь познакомиться с какой-нибудь Кармен или Люсией. Ну, или, не дай Бог, с её доном Педро.

И он снова захохотал. Смех у Андрея был сиплый и неслышный, как у астматика. При этом смеялся он заразительно. Лишний раз Герман убеждался в том, что все толстяки – люди весёлые, причём, чем человек тучнее, тем добродушнее. На сомнительные шутки обижаться не хотелось, и Герман дружелюбно улыбнулся в ответ.

– Да нет, вы знаете, мне тут романов никаких не надо.

– Да Бог с ними с женщинами, Гера, забудь про них на недельку, – не замечая Германова «вы», примирительно улыбнулся здоровяк. – Ты самое главное, знаешь, что сделай?

– Что?

– На вулкан поднимись!

– На Тейде?

– Я тебе обещаю: не пожалеешь! Высота – 3.718 метров! Весь остров – как на ладони!

– А вы поднимались? – Герману не нравились экстремальные развлечения, но в меру экстремальные он иногда себе позволял, поэтому на тенерифский вулкан подняться как раз планировал.

– Было дело. Хотя до кратера не дошел. Но в этот раз не полезу: во мне весу сто двадцать кило! Какой там вулкан! Да и деньги платить надо – двадцать евро, билетик в оба конца. В один конец не продают! – заразительно засмеялся он.

– Обязательно туда заберусь, – уверенно сказал Герман.

В тот момент он ещё не знал, что подниматься на самую высокую точку Испании, в кратер вулкана Тейде, ему действительно придётся, причем, совсем скоро.

ГЛАВА 2

Монах Брендан поднялся до зари. По его убеждению, так он делал всегда, с первого дня своей жизни. Он вставал затемно, чтобы встретить рассвет и произнести первую на тот день молитву. Глядя на светлеющую линию горизонта, он ждал самый первый, крохотный луч солнца, который нарождался неожиданно, затем стремительно расширялся, отвоёвывая у темноты всё новые и новые просторы, заливая светом округу и, наконец, превращался в ослепительно яркий, розовый в утренней дымке круг.

С таким же первым лучом солнца Брендан родился на свет. Двадцать восемь зим назад на восходе солнца в приземистой, выложенной из серых обточенных камней лачужке бедняка Финнлуга родился четвёртый ребёнок. Финнлуг и его жена были обычными ирландскими крестьянами, промышлявшими ловлей лосося, и никогда в жизни не покидавшими родного Трейли. Их небольшая деревушка, окружённая рвом и частоколом для защиты от ночных разбойников, огласилась первым воплем новорожденного, который кричал так пронзительно, что поднял на ноги всю округу и всполошил коров, мирно дремавших здесь же за частоколом.

– Он будет певцом или проповедником, – сказал тогда аббат Джарлат.

Когда Брендану не исполнилось и года, родители отдали его в монастырь в Кайлиди, к настоятельнице Святой Ите, которая с тех пор стала ему матерью и кормилицей. Монастырь стоял на высокой горе и по утрам Святая Ита уводила его на вершину, где они встречали солнце и совершали утренние молитвы. Брендан смотрел вокруг и думал о том, что лежало там, за горизонтом? Какие неведомые дали? Какие неизвестные города? Какие незнакомые люди? Тогда и появилась у него мечта однажды утром облачиться в дорожный балахон, собрать походный мешок, положить в него библию, грубого помола круглый хлеб, бутыль с монастырским пивом и пуститься в путь.

Сегодняшнее утро, забиравшееся утренней морской прохладой под согретый телом влажный балахон, вдруг напомнило ему те рассветы из детства. Совсем как тогда, небо было чистым и безоблачным и казалось, ещё немного, и Брендан увидит ангелов в этих нежно-голубых небесных просторах.

Монах сложил вместе сухие, холодные от ночной прохлады ладони перед грудью, упёрся безымянными пальцами в кончик своего носа, как он обыкновенно делал, поднял глаза навстречу солнцу и начал молиться.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

На другом конце света, в далёкой теперь Ирландии, в этот утренний час за него, должно быть, молился и аббат Джарлат. В день, когда Брендан покинул Святую Иту и приехал в школу монахов Джарлата, он отправился осматривать окрестности. Он вышел к морю и побрёл вдоль скал, отважно нависавших над берегом. Один из утёсов показался ему настолько своим и знакомым, что Брендан подумал, будто бывал здесь множество раз. Возможно, он видел его во сне. На этом утёсе он устроил себе укрытие.

Брендан стал часто приходить туда. Целыми днями он сидел наверху и смотрел на воду. Он смотрел на воду так долго, что сам становился водой. Он плыл над водой, словно облако и видел себя, сидящего в сером монашеском балахоне на уступе, видел свой монастырь и аббата. Он улыбался себе, маленькому человеку, накрытому, как колпаком, копной рыжих волос, с узкими плечами и всклоченной бородой. Его улыбка обнаруживала рот с таким количеством зубов, что аббат иной раз шутил: «Они мешают ему говорить». Поэтому Брендан улыбался мало. Короткие ноги и большая голова делали его похожим на скирду сена. А на босых, изрезанных острыми камнями ступнях, можно было читать карты пройденных им троп и дорог.

Брендан быстро научился различать волны. Некоторые были похожи на молодых барашков, мирно пасшихся у берега. Другие были дозорными, проверяя побережье перед приходом большой широкой волны. Третьи были темны и свирепы, обрушиваясь на скалы всей своей мощью и обдавая Брендана тысячей соленых брызг. Тогда Брендан прятал саднящие от порезов ступни под себя.