И стал тот камень Христом

— Кто он таков? Чего от нас хочет? Какие помыслы, праведные или нечестивые, им завладели?

(Может, он влиятельный саддукей [1], скинувший свои красивые одежды, чтобы потрудиться до седьмого пота да искупить свои потворства иноземцам; может, он сын или внук саддукеев, богатых священнослужителей, обрядившийся нищим отшельником, чтобы скрыть свое желание завладеть их землями? Или это фарисей [2], обуянный патриотизмом и религиозным пылом, фанатик-буквоед, жаждущий представить себя самим Христом, чтобы обратить в жизнь свои туманные представления о справедливости? Или это ессей [3], спустившийся из своей подоблачной обители, чтобы в открытую проповедовать целомудрие плоти и общность благ как выражение душевной чистоты, которая необходима, чтобы достойно встретить Учителя справедливости? Или это зелот [4] с кривым кинжалом за кожаным поясом, наемный убийца, непокорный и страшный, который витиеватыми речами прикрывает намерение поднять мятеж, ради чего он и живет на свете?)

Старый Иаков заговорил снова:

— Нет, и не то и не другое. Да, он мог быть знатным саддукеем, если бы пожелал, ибо кровь его — чистый сок великого священного древа, его кость — от костей Аарона и Надава, а рукам его дано приумножать и порабощать, если бы к господству мирскому были направлены его склонности. Мог он быть и уважаемым фарисеем, который испил чашу мудрости в храме и в синагогах, и, будучи человеком набожным по природе, потянулся бы к несчастным, жаждая их любви. Мог он быть и ессеем, чистым и непорочным, ибо ненавидит богатство, рабство и войну и влечется к целомудрию, труду и учению. Мог быть и упрямым зелотом, ибо не знает страха и с охотой дал бы себя прикончить за свои убеждения. Но нет, он и не то и не другое, дети мои, он — сам пророк Илия во плоти, возвращения которого мы так долго ждали. Он — здесь, могущественный и прозорливый, как Илия; упорный враг идолопоклонства и лжи, как Илия. Он — глас, вопиющий в пустыне, предсказанный Исаией в его Книге пророчеств. По прошествии пяти столетий молчания и мрака явился в пустыне израилевой настоящий пророк. Он очищает от камней и крапивы путь Мессии, идущего вослед. А заодно очищает наши души той светозарной водой, которой нас крестит.

Фома, рыбак с рыжей квадратной бородой, снова засомневался:

— Никак он хочет отмыть наши души от грехов, окуная наши тела в гнилые заводи Иордана, в верблюжьи лужи и в ослиную жижу?

Гамалиил, садовник, добавил в свою очередь:

— Я слышал, как на базарах левиты [5] говорили, что обряд погружения в речную воду с просьбой простить прегрешения существовал уже в давние времена в других верованиях, среди других народов.

Терпение старого Иакова было крепостью неприступной. Он погладил свою белую, как хлопок, бороду, сделал два шага в сторону сомневающихся и заметил:

— Крещение от рук пророка не упоминается ни в одной книге, разве лишь в прорицаниях Иезекииля, где сказано, что Бог очистит людей, употребив для того безгреховность воды. Не важно, что сегодня — это грязная вода Иордана, а завтра — невинно-чистая вода источников, ибо не пальцы Крестителя ее источают, дабы отмыть человечье тело, а служит она ему, дабы в своем же теле вызрел другой человек. Иоанн берет наши раскаяния, смывает грехи наши водой крещения и выпускает нас в иную жизнь.

Мисаила-водоноска под конец добавила:

— Сильнее его взгляда только его голос — это ураган, который срывает с нас платья; его голос — трубный глас, который волнует наши души, но его голос — это и свирель, которая нас утешает.

(Его голос — как рев рабов, устрашающий господ; как праведная молния, карающая разбойников; как заря, разгоняющая лесную темень. Мисаила проползла бы на коленях всю пустыню, если бы так было нужно, чтобы послушать его речи.)

И тут все приумолкли, словно опомнившись, ибо солнце уже село, о чем возвестило воркование горлицы, а на западе разлилась молочно-розовая река. Люди вместе потянулись вниз среди пустынных земель и островерхих скал. Старый Иаков тащился сзади, то бормоча псалмы, то сетуя на жизнь. Со дна ущелья поднималась густая спираль дыма — там метался огонь костра. Заглушая шум реки, возносясь над гудением толпы, гремел голос Иоанна Крестителя:

— Я — глас вопиющего в пустыне, чистый голос разума и крови; я — грохот грома, возвещающий о сильных ливнях; я — дуновение ночи, которая взыграет всеми огнями и красками над скалами, где кузнецы Господни куют рассвет.

Я — голос, разносимый ветром, я сам ветер, который свищет в песках, дабы восславить приближение Царства Божьего, ибо уже видимы его неповторимые черты, ощутимы волны его аромата и слышна победная дробь его барабанов, различима амброзия его снеди, уловимо совершенство его духовного образа Я — глас вопиющего в пустыне; наследный голос других голосов, уже мертвых; тысячекратный голос, который снимает с вас гнет грехов ваших, ибо лишь очищение ваших сердец приведет вас на празднество в Царство Божие. Я возвещаю вам пришествие Царства Божьего, которое уподобится морю равенства, разливающемуся по земле правдой и справедливостью. Я возвещаю вам явление огнища, которое испепелит дом ростовщика, и топоров, которые вырубят корни деспота, и каменьев, которые размозжат череп предателя. Стервятники в ярости склюют глаза и требуху всех, кто превратил свой народ в орудие притеснителей, свою власть — в ярмо для несчастных, свою религию — в бич, свой род — в секиру.

Я говорю вам, что высокомерие — это трава ядовитая, что спесь — это аспид, затаившийся в щелях души, что дух касты — это гиена, пожирающая доброту человеческую.

Мы — сыны Авраама, это истина, но слеп тот, кто не ведает, что десница Божья может сделать и так, чтобы дети Авраама родились на скалах, дети Иакова — в грязи, дети Моисея — на поленнице, если будет на то его святая воля.

Ни место, где родился, ни цвет кожи не есть те добродетели, что спасут человека от геенны огненной, а спасение его — тот крохотный улей, где согревается его сердце, где голубой фитилек пробуждает в нем совесть.

Более достойны быть в лоне Господа Бога голодный араб, оборванный вавилонец, нищий египтянин, чем богатый и могущественный израильтянин, если он приумножил свои богатства, ложно толкуя Святое писание, и укрепил свою власть, заведомо искажая написанное, дабы погубить обездоленных.

Клубок змей, воедино свитых сластолюбием и алчностью, злопыхательские уста, брызжущие слюной наговора и лжи; хищные руки, окропленные слезами бедняков и кровью невинных; лицемерные святоши, смердящие блевотой пьяниц и затхлым потом всех блудниц, не вам принадлежит слава Израиля, которым вы завладели; не вам называться сынами Сиона, который вы так бесчестите.

Царство Божие близко, я возвещаю о нем, в радости и упоении, и предупреждаю вас — да не войдут туда ни разбойники, ни злоумышленники, ни кровопийцы, ни воры, ни совращатели.