Путь к смерти. Жить до конца

Пролог

— Я не хочу умирать, — сказала наша дочь Джейн, когда в свои двадцать пять лет узнала, что у нее рак. Она прожила всего несколько месяцев и доказала, что, умирая, не обязательно переживать тот ужас, что рисует нам воображение. Обычно смерть считают поражением, но смерть Джейн стала своего рода победой — в битве, выигранной у боли и страха. Свой триумф Джейн разделила с теми, кто помогал ей в этом. Это стало возможным благодаря новому подходу англичан к заботе об умирающих.

Когда ей впервые предложили лечь в хоспис, мы колебались. Мы не могли рисковать, подвергая дочь в конце жизни испытаниям. Но мы узнали, что хоспис, который ее принял, не был экспериментальным. Это было отделение Государственной службы здравоохранения, бесплатной и общедоступной. Хоспис располагался на территории одной из оксфордских университетских клиник.

Джейн, как все мы боясь смерти, страшась небытия, каковым она считала смерть, была убеждена, что ни наука, ни религия ничем не могут ей помочь. Но приезд Джейн в хоспис все изменил. Она смогла перенести самый трудный период своей жизни безболезненно и спокойно. То, что могло стать ужасающим, невыносимым, прошло так легко, как только было возможно для нее и для нас. Она встретила свой конец, окруженная любовью, отдав все моральные долги и достойно завершив жизненный путь. Мы запомнили не только боль и ужас, но и спокойную улыбку, умиротворенность дочери. Она была готова к тому, что должно было произойти, приняв смерть без прежнего страха.

Все это сделал для Джейн и для нас хоспис — ведь в нем больного и его семью воспринимают как единое целое, и так относятся ко всем, кто обращается туда за помощью. Джейн очень просила нас написать о хосписе для того, чтобы другие могли воспользоваться нашим опытом.

«Хосписов должно быть больше, и каждому надо знать о них», — говорила она. Джейн надеялась, что боль и страх, знакомые многим, можно облегчить, как это произошло с ней.

Когда мы рассказывали историю Джейн нашим друзьям, они в ответ делились с нами собственными переживаниями в тот период, когда у них умирали родственники и друзья. И зачастую это выливалось в перечисление ужасных физических и моральных мук. Люди говорили об одиночестве, страхе, о небрежении медперсонала в больницах, где нет ни возможности, ни времени заниматься умирающими. Они говорили о скорби и чувстве вины, возникающем, когда умирающий не сказал, а близкие не услышали его последних слов.

— У вас все было не так, — говорили нам. — Джейн, наверное, была человеком совсем особым.

Мы с беспокойством замечали, что, рассказывая о последних днях дочери, создаем вокруг нее ореол святости. Джейн не была образцом добродетелей, и от наших друзей мы этого не скрывали. Но надо ли писать обо всем для людей незнакомых? Нужно ли говорить о натянутых отношениях и разногласиях, которые были в семье, пока мы не нашли этот хоспис? Но, повторяли мы себе, когда человек умирает, в каждой семье возникают свои трудности, и, возможно, наш рассказ поможет другим.

А потом кто-то сказал:

— Напишите все, как вы рассказали.

Так мы и поступили.

Наша статья появилась в «Гардиан» и «Вашингтон пост», а потом и во многих других газетах мира. В ответ пришла лавина писем — более десяти тысяч читателей хотели знать, что это за хосписы, где их найти, как их можно создать. Спрашивали, какой же была Джейн, сумевшая спокойно встретить смерть, и каково пришлось нам, ее семье.

Мы прожили в Вашингтоне десять лет и только лето проводили в Англии, где Джейн училась в университете, а потом работала учительницей. Ее старший брат Ричард уехал в США учиться и остался там. Мы поселились в Вашингтоне, так как Виктор был обозревателем газеты «Вашингтон пост». Теперь он оставил работу в газете, а Розмари свою керамику, которой она в основном занималась, когда дети выросли. Мы вернулись в Англию, чтобы написать эту книгу. Мы расспрашивали врачей и остальной персонал хосписа. Они вспоминали свои разговоры с Джейн и то, как она себя вела. Мы говорили с друзьями дочери. И как бы снова прожили последние пять месяцев ее болезни. Это было трудно. Когда у нас опускались руки, мы говорили друг другу — вспомни о хосписе. И опять принимались за дело.

Глава 1

Началось это июльским утром 1975 года.

Мы проводили лето в своем английском доме Дэри-коттедж в одной из деревень Бакингемшира. Наша сверхсамостоятельная дочь Джейн поселилась двадцать третьего июля поблизости, в старом доме, где раньше жили рабочие фермы.

В то утро Розмари вышла позвать Джейн и залюбовалась чудесным пейзажем. Все выглядело безмятежно, и Розмари остановилась, чтобы подольше насладиться.

Войдя в дом, она увидела, что дочь уже встала и шлепает по старому неровному полу босиком — в помещении она всегда ходила без обуви. Джейн подняла правую ногу…

— Что это, по-твоему, мам?

— Выглядит как-то чудно, — отвечала Розмари. — Давно это у тебя?

Джейн, поколебавшись, медленно ответила:

— Точно не знаю. Сначала было маленькое пятнышко, а потом стало расти.

Розмари всегда чувствовала настроение дочери и поняла, что спокойный тон Джейн скрывает ее глубокую озабоченность.

— По-моему, тебе следует показаться доктору Салливану, — мягко сказала мать.

Она думала, дочь станет возражать, но Джейн выпалила:

— Он говорит, надо лечь в больницу, где мне это вырежут.

Розмари посмотрела на живое, привлекательное лицо дочери — порой оно казалось лицом умудренной жизнью женщины, а порой — еще совсем юной девушки. Не в привычках Джейн было, не сказав ни слова, обращаться к домашнему врачу. Розмари еще раз посмотрела на черно-красное пятно. Конечно, беспокоиться нечего — небольшое пятнышко и далеко от главных жизненных органов — сердца, легких, глаз…

— Помнишь, такое же пятно было у меня около уха? Его в два счета убрали. Сходишь со мной в больницу? — попросила Джейн мать. — Там всегда такая скучища!

Это было так непохоже на дочь, которая с тех пор, как выросла, всегда держалась самостоятельно. Розмари начала беспокоиться.

В больнице Джейн вошла к доктору одна. Она уже нервничала — ведь пришлось ждать целый час, пока подошла ее очередь. Дочь резко критиковала систему приема больных, когда людям приходилось терять так много времени. Наконец, совсем раскипятившись, она вошла в кабинет. Вышла оттуда в слезах.

— Доктор сказал мне, надо пробыть у них два дня.

Возникло легкое чувство тревоги.

— Что он еще сказал?

— Они сделают анализы. — Джейн испуганно взглянула на мать.

— Я спросила — может, это рак, но врач ответил, что он этого не говорил.

Рак. Сразу подумали обе.

Больше Джейн ничего не сказала, но ночью в дневнике записала: «Узнав, что у меня, возможно, растет раковая опухоль, я страшно испугалась. Несколько мгновений меня терзала мысль о смерти и о том, как жить, зная, что скоро умру. Кажется, что на самом деле ничего подобного не может случиться».

Через неделю Джейн положили в местную больницу. Она ужаснулась, узнав, что после операции ей придется пробыть там целую неделю. Врачи сказали, что ей вырежут черное пятно и возьмут кусок кожи с бедра, чтобы закрыть рану. Результаты исследований станут известны через десять дней.

Джейн узнала, что пересадка живой ткани очень болезненна, особенно на ногах. Ее об этом не предупредили, жаловалась она, но, невзирая на боль, отказалась принять валиум. Транквилизаторов она принимать не хотела и записала в дневнике: «Удивительно (подумать только!) видеть, как человек, когда с ним обращаются, словно с ребенком, начинает и чувствовать и вести себя, как ребенок. Я хочу восстать против такой беспомощности, такого существования, когда с тобой обращаются, будто с вещью».

Джейн сказали, что после операции ей придется пробыть в больнице с неделю. А на другой день она сердито говорила нам:

— Теперь говорят десять дней. Почему же они не мог ли решить сразу?