Сестра Ноя (СИ)

Приближалось главное событие года – весенний бал. Все девочки школы за несколько месяцев готовились к торжеству: шили платья, придумывали прически, «делили мальчиков», сбрасывали лишние килограммы, насмерть боролись с прыщами, драили зубы до голливудской белизны. Отец с премии с обычным ворчанием выделил дочерям деньги на вечерние платья. Маша, как всегда, пыталась отказаться и обойтись перешитым маминым, но тут папа возмутился и заставил Марину проследить, чтобы Маша купила приличное платье и не вздумала «напяливать старушечье, с рюшками, в горошек».

Сестры обошли самые лучшие магазины и только в самом дальнем и не очень‑то популярном нашли то, что нужно: Маринке – крохотное красное платьице для коктейлей, Маше – льняной сарафан в русском стиле, с вышивкой. Консультант салона с полчаса уговаривал Марину купить для Маши именно этот сарафан:

— Послушайте, девочки, – напористо доказывала стильная женщина лет тридцати, – во–первых, лён – это очень модно и престижно. На Западе такие вещи стоят огромные деньги… А во–вторых, Маше необходимо одеваться в русском стиле, потому что это именно её стиль. Никаких американских шмоток в стиле Барби, никаких французских обтягивающих и обнажающих! Маша несет в себе чисто русскую красоту, и это необходимо подчеркнуть!

— Послушайте, – возражала Марина, – но ведь это не вечернее платье. В таком сарафане впору коров доить и траву косить, а нам с сестрой нужно мужчин с ног валить.

— Ничего подобного! – настаивала на своём консультант. – Все элементы вечернего платья здесь налицо, но еще имеется и тонкая стилизация под народный имидж. Вы не представляете, как такие вещи популярны на Западе! И самое главное – это платье–сарафан очень к лицу вашей сестре. Оно будто специально для неё сшито!

Маша во время этой пламенной дискуссии молча стояла и смотрела на себя в большое зеркало во весь рост. Оттуда на неё смотрела русская красавица с огромными сияющими глазами, румянцем, нежной улыбкой – вся такая притягательная… Маша с удивлением рассматривала себя и вспоминала каждое слово, сказанное ей грустным красавчиком. А ведь пожалуй в его словах есть доля правды, подумала она и… совсем уж смутилась.

«Усталые, но довольные» возвращались сестры домой. Во дворе их встретило неожиданное многолюдье. Теплая солнечная погодка выгнала домоседов на улицу. Бабушки и молодые мамаши с малышней оккупировали детскую площадку с песочницей, качелями, каруселями. Мужчины грохотали костяшками домино за длинным столом под старыми липами. Юные спортсмены бегали по футбольному полю, прыгали по волейбольной площадке, гоняли на роликах и самокатах по асфальту. У гаража, вокруг сверкающего «крайслера» кучковались «мажоры» – эти стильно одетые молодые люди в свой кружок никого не впускали, высокомерно поглядывая на окружающих.

А вблизи подъезда, на скамейке, где недавно сидели Виктор с Машей, – на той же скамейке пили пиво местные хулиганы во главе с Фрезером. Маша не обратила на эту компанию внимания. Они часто сидели тут и никогда сестер не задевали. А тут Фрезер пристально рассмотрел Машу с ног до головы, что‑то тихо сказал, парни заржали по–жеребячьи. Главарь встал, сделал несколько шагов в их сторону, властно подозвал девушек и хрипло сказал:

— Маша, пора и тебе заплатить налог. Готовься!

— Какой еще налог? – спросила Маша у сестры, но та её увела в сторону.

— Я тебе дома все объясню, – прошелестела Марина и дернула Машу за рукав: – Пойдем отсюда…

Голубка

О, голубка моя!

Будь со мною, молю,

В этом синем и пенном просторе,

В дальнем, родном краю!

(«La Paloma» («Голубка»)

кубинская песня, пер. С.Болотин)

Во дворе появилась белая голубка. Она казалась облитой светом, будто чистое непорочное сияние исходило от белоснежного оперения. Откуда, из какой приличной голубятни, из какой достойной семьи сбежала эта чаровница? Может быть, поссорилась с женихом или на родителей обиделась, а может, заскучала и погналась за приключениями? Никто не знал. Дворовые сизари – эти крылатые бродяги, дети с мамашами и бабушками, отроки с отроковицами, юноши с юницами – все принялись её опекать. Серые голуби стаей сопровождали беляночку в круговых облетах территории, охранным эскортом окружали её приземления и по очереди представлялись, надувая грудь, сотрясаясь телом от восторженного воркования:

— Мадемуазель, разрешите засвидетельствовать вам своё почтение! Вы так божественно прекрасны! Я жизнь готов положить к вашим мохнатым ножкам – только прикажите!..

— Ах, оставьте, голубчик, – фыркала блондинка, – я слишком дорожу свободой. Впрочем, может быть, когда‑нибудь, в других обстоятельствах…

Дворник Руслан даже собственноручно изготовил и подвесил на старой липе домик с кормушкой. Только белокурая капризница вела себя независимо, с легким отчуждением, как баронесса в обществе простолюдинов, и принимать ухаживания вовсе не спешила. Полетает по кругу, разомнется слегка, то на черной ветви столетнего вяза посидит, то на белом изгибе плакучей березы, то на свой домик запрыгнет, то в кустарнике прогуляется. А иногда на травку и песочек среди людей опустится, поворкует, поклюет крошки от батона, распушит хвост по–павлиньи, но стоит кому‑нибудь приблизиться, как вздрогнут белые крылья, и вмиг унесется голубка подобно огненной стреле прочь от земли, подальше от двуногих, поближе к небу.

Только с двумя землянами голубка поддерживала дружеские отношения. Трижды в день из второго подъезда Серого дома пожилая дама в бусах и кружевном переднике выводила на прогулку золотистого лабрадора и кошку голубой русской породы.

— Господа, я зайду за вами через полчаса, – обращалась она к животным.

— Хорошо, мэм, в назначенное время мы будем ожидать вас в обычном месте, – отвечали они, степенно удаляясь на променад.

Эта парочка всегда держалась вместе. Кошка, ревниво фыркая, отгоняла от своего друга девочек, а пёс – интеллигентным рычанием – мальчишек. Когда эта странная парочка завершала обход своей территории, по традиции устраивалась погреться на солнышке. Пёс ложился на бок, кошка сворачивалась голубым клубочком у его широкой палевой груди, и оба принимались издавать приглушенные звуки, полные истомы и удовлетворения. В такую минуту иногда слетала с небес голубка. Она сначала чуть в отдалении приглядывалась к землянам, потом бочком, бочком, как бы невзначай, подпрыгивала поближе и, наконец, вспархивала и усаживалась на спину собаки. Кошка, не прекращая урчания, слегка приподнимала симпатичную мордочку и косила на птицу зеленым глазом, а пёс и вовсе никак не реагировал. То ли представители элитных пород признают друг в друге ровню, то ли между ними существует сословная взаимопомощь, только они подружились.

Но как часто случается в жизни, нечто прекрасное привлекает к себе не только дружелюбие, но зависть и похоть. Так с некоторых пор во дворе появилась ворона, которая вела себя нагло и агрессивно. Она отбирала корм у голубей, преследовала белую голубку и даже раз напала на ребенка, ударив малыша огромным клювом в макушку. И неизвестно чем бы закончилось это нападение, если бы Руслан вовремя не закричал и не отогнал нахалку.

— У нас завелась бешеная ворона, – пожаловался он Виктору, который как всегда энергичным шагом пересекал двор, – эта птица–шайтан нападает на детей и голубей.

— Не волнуйся, Руслан Ибрагимович, мы её прогоним, – сказал тот и вошел в свой подъезд.

Рано утром Руслан подметал двор. Он любил свою работу. Она перешла ему по наследству от отца, тому – от деда… Особенно ему нравились утренние часы, когда он остро чувствовал необходимость своего труда, когда с удовольствием наводил чистоту, орудуя инструментами, и готовил двор к появлению первых жильцов. В ранние утренние часы он чувствовал себя принцем маленького королевства. Он был главным. Ему подчинялись собаки и кошки, птицы и насекомые, к нему тянулись цветы и каждый листик дерева. Дворник поливал растения, срезал засохшие ветви, подкладывал удобрения… С ним вежливо здоровались первые жильцы, выходившие из подъездов. Оглядывались, любовались порядком и чистотой и вежливо так: «Доброе утро, Руслан Ибрагимович!»