Потерянный среди домов

– Харпер, – сказал я, – старушка думает, что мне стоит устроить вечеринку.

Брат просунул голову в дверь:

– Да?

– Да.

– А что ты об этом думаешь?

– Не знаю. У тебя есть друзья?

– Парочка.

– Тогда берись за дело. Пригласи эту шикарную девицу из Епископской школы? С большими титьками? Как ее зовут?

– Масси. Эвелин Масси.

– Не могу поверить, что ей только пятнадцать.

– Но это так и есть.

– Она напоминает мне Мерилин Монро. С голосом маленькой девочки.

– Точно. Но она не впишется в нашу толпу.

– Это девушка, к которой я хотел бы подкатить. Ты когда-нибудь подкатывал к кому-нибудь, Саймон? – Харпер не стал ждать, что я отвечу. – Мне она нравится. Я бы не отказался с ней выпить.

– Пожалуйста.

– Годится, – сказал он, наконец отвлекшись от образа Эвелин Масси.

– Устроить вечеринку?

– Да.

– Почему?

– Ну ты проводишь с ними все время, Саймон. Поэтому совсем не плохо устроить вечеринку. Таким образом люди не будут думать, что ты – большой трахнутый пупс.

– Пища для размышлений, – сказал я, и мы оба рассмеялись.

– Я отправляюсь смотреть телевизор, – сказал он.

– Что там?

– Всякая хренотень.

– Отлично.

К тому времени, как пришла пора отправляться спать, я решил, что это действительно неплохая идея, эта вечеринка, я имею в виду, ничего страшного. Мне даже стало казаться, что это моя собственная идея. Я влез в пижаму, почистил зубы и раз сто посмотрел на себя в профиль в зеркало, а потом вернулся обратно в спальню. Сунул в рот фиксатор. На вкус он был немного противный, потому что пролежал в ящике с утра, но я сполоснул его в стакане воды и решил, что сойдет.

Харпер уже был в кровати и слушал радио.

– Я думаю, я это сделаю, – сказал я.

– Ух-ух, – ответил он, не обращая на меня никакого внимания.

– Может быть, я приглашу Эвелин Масси.

На этот раз он не стал огрызаться.

– Я намерен послушать это. – Этобыл бейсбольный матч. Я нырнул в кровать и открыл книгу. «Битлз», глянцевая обложка.

Харпер включил свет.

– Спасибо, – сказал я.

Он подождал минутку и ответил:

– Не за что.

Все было отлично, кроме того, что я проснулся в четыре утра и сердце прыгало в груди. Я был полон самых ужасных предчувствий. Я лежал моргая, пытаясь понять, в чем дело. Потом до меня дошло. Вечеринка. Это была самая поганая идея на свете, никто не придет, только три уродливых сопляка, и я останусь там на потеху всей школе. Вечеринка, на которую никто не пришел. Честно говоря, я не мог себе представить ничего ужаснее. Я лежал в темноте, думая, какая дерьмовая мысль с этой вечеринкой, думая о том, как отвертеться от этой затеи без особой патетики. В довершение всего за окном не было темно. Я ненавидел, когда вот так начинало светать, депрессивное движение серого по небу, все вокруг еще темное и уютное, а свет потихоньку крадет все это, делает снова нормальным и плоским. Я слышал, как в конце улицы лаяла собака, мистер Блюштейн выпустил свою шавку. Он делал это каждое утро в полшестого, дождь ли, сияет ли солнце. Вот так попал, подумал я. И с мыслью, что я попал, я уснул.

Самое забавное, что, когда, несколько часов спустя, прозвенел будильник, я чувствовал себя отлично, вообще не тревожился, солнце сияло в небе, был ясный весенний день. Парень, это идиотизм, подумал я. И отправился в школу с мыслью, что в конце концов, может быть, все-таки стоит устроить вечеринку.

В тот момент, как я добрался до конца улицы, на футбольном поле зазвенел звонок. Это означало, что у меня пять минут, чтобы добраться до своего шкафчика, бросить книги в коридоре и присоединиться к молитве. Погано было начинать день вот так, нервничая и сбиваясь с дыхания, когда подол рубахи свисает из штанов, но никто не хотел опаздывать, потому что это означало, что тебя выстроят у кабинета Вилли Орра (он преподает латынь с тех пор, как стоит эта школа) и безо всяких вопросов за просто так оставят после уроков. Я успел на свою скамью как раз вовремя, как раз когда все ребята с грохотом поднимались и лучшие начали утренний парад к центральному проходу, а Фэйри Флинн наяривал на органе. Они взобрались на сцену, старший учитель ступил на подиум, мы склонили головы, я закрыл глаза, и мы произнесли Божию молитву, некоторые из ребят подглядывали, но не я, я всегда боялся, что меня поймают с открытыми глазами. Мы уже начали петь гимн, когда я заметил мальчишку-британца, пробиравшегося по дальнему проходу. Он придерживал мелочь в кармане, чтобы не звенела, закусив нижнюю губу, чтобы дать понять учителю, что он знает, что это трахано плохо – явиться так поздно. Это был английский мальчишка с великолепным акцентом, его голос звучал словно голос королевы. Я не знал его имени, но мы вроде бы кивали друг другу, встречаясь в коридорах. Правду сказать, я немного его стеснялся, он был похож на кинозвезду с этим его акцентом, и он играл в первой крикетной команде, хотя и был моего возраста. Я подумал: может быть, мне стоит пригласить его на вечеринку. Во всяком случае, это даст мне повод о чем – то с ним поговорить.

К тому времени, как приблизился перерыв, я проголодался, и более того, я все еще не сделал домашнюю работу по физике, так что я пошел в ларек и купил себе шоколадный пончик и пакетик шоколадного молока. О боже, на вкус это было восхитительно, я даже почувствовал слабость от удовольствия. Потом я поговорил с парочкой ребят, и тут прозвенел звонок. Закончилось все дело тем, что я явился в кабинет физики, так ничего и не выучив. У нас была хромовая башка на месте учителя – здоровый парень с грудью вроде бочонка и лысой головой. Я поднял руку и задал вопрос прежде, чем он успел положить свои книги. Иногда это срабатывало, ты бомбардировал парня вопросами, так что, когда дело доходило до домашней работы, он чувствовал, что уже достаточно от тебя услышал и спрашивал кого-нибудь другого. Итак, он ответил на мой вопрос, но потом заявил:

– Поскольку вы так разговорчивы сегодня утром, мистер Олбрайт, почему бы вам не сообщить нам о пер – вой проблеме скорости.

– Ну, я не совсем готов, сэр, – сказал я.

– Что такое?

– Этот конкретный раздел.

– Вы хотите сказать, что вы не сделали домашнюю работу.

Он к тому же был ничтожеством.

После обеда я увидел в коридоре английского парня.

– Я устраиваю маленькую вечеринку, – сказал я.

Сердце колотилось, но я все равно его пригласил. Он был очень польщен. Вблизи он, правда, оказался не таким уж ослепительным. Немного притворный и напыщенный, словно копировал своего папочку или что-то в этом роде, словно знал, что его долг – производить на людей впечатление в чужой стране, и он играл эту роль до конца.

– Ужасно мило с твой стороны, – сказал он. – Другой бы парень не осмелился.

Понимаете, что я имею в виду. Словно я полное дерьмо. Но я боялся, что он увидит по моему лицу, что я чувствую, и поэтому принялся ржать, как гиена, мотая головой, как будто он сказал самую смешную вещь, которую я слышал в своей жизни. Должно быть, мы являли собой своего рода блестящее зрелище. Отойдя в сторону, я испытал что-то вроде тошноты, словно я был сделан из фольги. Черт побери, подумал я, это все пончик.

Но это была отличная афера, эта история с вечеринкой. Мгновенная сила.

Возьмем, к примеру, Джорджа Хару. Он был в двенадцатом классе, на год старше меня. Играл в хоккейной команде, и я ненавидел его с тех пор, как он сказал какую-то пакость о моем умении забивать голы. (Правду сказать, шайба нагоняла на меня страх.) В любом случае как-то вечером прошлой зимой я играл принимающим. Я был в команде Джорджа и, естественно, принял шайбу, а когда наши ребята выиграли по очкам, стал носиться по катку с воплями: «Мы выиграли! Мы выиграли!» Джордж дождался, когда я заткнусь, а потом сказал: «Что ты подразумеваешь под словом «мы»?»

Понимаете, что я имею в виду. Настоящий козел, но он был больше меня и вульгарный, костлявое лицо без выражения, прилизанные волосы – он в чем-то пугал меня. Он походил на такого сорта парня, который может разбить тебе губу и не чувствовать потом из-за этого никаких угрызений совести. В любом случае, по очевидным причинам, я не особенно выказывал, какое питаю к нему отвращение. Другими словами, я говорил ужасные вещи о нем,но никогда емулично. В конце концов, со своей стороны я имел для этого средства. Он слышал, как я сказал кое-что по пути в гимнастический зал, и факт в том, что я немного повысил голос, проходя мимо него, так чтобы он не пропустил ни слова. Он мог быть хорош на хоккейной площадке, но он жил чертовски далеко от школы, и иногда я видел, как он смотрит на меня из окна отцовской машины, когда я болтаю с девчонками из Епископской школы. Позже в тот день, уже после спортивных занятий, я вырвался, словно ураган, в боковую дверь школы, и там стоял Джордж, ожидал на парковке, когда отец его заберет. Он выглядел в своем роде таким одиноким, пиная ногой школьную сумку, убивая время, словно парень, у которого впереди ничего нет, так что я испытал к нему даже что-то вроде прилива сочувствия.