Жемчужная Тень

Прошло много лет с тех пор, как я сшила платье для бабушки и стала зарабатывать своим ремеслом. Моя репутация превосходной портнихи постоянно укреплялась, поэтому я уже не кроила ткань сама по бумажным выкройкам, а нанимала в помощь закройщиков и модельеров. С такой работой никто не справляется лучше мужчин, заказчики тоже обычно предпочитают их. За годы у меня сменилось немало и тех и других. Я так и не вышла замуж за кого-нибудь из них, хотя не раз была близка к такому союзу. Чутье подсказывало мне, что ни с закройщиком, ни с модельером связывать себя на всю жизнь не стоит. Мода меняется каждый сезон, из года в год. А закройщики и модельеры нередко зацикливаются на моде какого-то одного периода и перестают развиваться; их лучшие времена остаются в прошлом. С другой стороны, швеи никогда не выходят из моды, я всегда была и останусь особенной швеей. Для бархата годятся швы, которые совсем не подходят для шифона, а я придумывала даже способы сшивания гипюра — так, чтобы швов вообще не было видно. В последнее время я выписывала иголки из Франкфурта, нитки — из Лондона. Моим новым увлечением стал поиск тканей по всему миру.

Так я и приехала в Комо за шелком, успев выстроить вполне комфортные для меня отношения с эксклюзивной клиентурой. Как и мои ткани, мои заказчики прибывали ко мне со всего мира, среди них были даже жены послов из Восточной Европы. На берегу озера Комо я увидела выставленный на продажу живописный дом, решила поселиться в нем и открыть новую мастерскую.

Теперь, когда сшитые вручную платья обеспечили мне широкую известность, мне понадобилась защита, если угодно, прикрытие. Чтобы сшить вручную вечернее или свадебное платье, нужно немало времени, поэтому я не могла отвечать на телефонные звонки миллионерш и секретарш, желающих сделать очередной заказ. От обычных горничных и помощниц по дому толку было мало, выяснилось, что подкупить их проще простого. Они впускали в дом посторонних или звали меня к телефону как раз в тот момент, когда я прокладывала круговой шов или обрабатывала уголок — такая работа требует предельной точности. Не выдерживая, я взрывалась. Однако за годы я успела убедиться: чем меньше поощряешь перспективных клиентов, тем сильнее распаляешь их желание дать заказ только тебе и тем выше цена, которую они готовы заплатить.

Я решила подыскать себе «дракона» — помощника, которому предстояло держать новых заказчиков на расстоянии, объяснять, что о встрече они должны договариваться заранее в переписке, и ни в коем случае не отступать от этого правила. Кроме того, «дракону» предстояло следить за досье моих давних заказчиков, содержать деловые бумаги в порядке и уметь запоминать мелкие детали специально для тех случаев, когда заказчикам наконец удастся договориться о встрече. В то время на меня работал превосходный закройщик Дэниел. Разработкой моделей он не занимался, это от него и не требовалось, зато он умел копировать и подгонять. Иногда я давала ему советы: например, какие ткани лучше кроить по косой, а какие, к примеру, так, чтобы для разнообразия избежать совмещения рисунка вдоль швов. Обычно я сама подгоняла одежду по фигуре и накалывала булавками во время примерки, потому что у меня очень точный глаз. Дэниел хорошо зарабатывал. Он был заносчив, считал традиционный портновский бизнес, в котором модельеры нанимают закройщиков и портних, единственно верным, а мои методы — наоборот, ошибочными. Но я сразу объяснила, что ему лучше заниматься своим делом, а щедрая плата заставила его держать язык за зубами.

Я начала проводить собеседования с потенциальными «драконами». О помощнице-портнихе, объясняла я, не может быть и речи. Больше всего мне нужны защита и время, длительные промежутки времени, когда я полностью предоставлена себе. Каждый стежок должен быть идеальным, объясняла я, маленьким и ровным. Даже наметку и сметку, которую позднее предстоит выдернуть, мне приходится делать самой, иначе я не смогу спать по ночам. Порой над каким-нибудь вычурным платьем мне приходится корпеть месяца два подряд, работая только над ним одним. Если платье украшено вышивкой — то три или четыре месяца. Все это я объясняла претенденткам на работу. Их было восемь. Я привезла их из Англии, чтобы провести собеседование прямо там, где им предстояло выполнять рабочие обязанности. Все они перепугались — с единственным исключением. Семеро были только рады убраться после собеседования, им вполне хватило возможности побывать в Италии, осмотреть достопримечательности и развеяться. Восьмая казалась скорее настороженной, нежели испуганной, пока я объясняла ей, в чем будет заключаться работа. Она постоянно хмурилась. Эмили Батлер. Рослая, тощая, с торчащими вперед верхними зубами и шапкой рыжих волос. Она немного понимала по-итальянски и говорила по-французски — впрочем, как и остальные девушки, которых я привезла на собеседование, иначе я и разговаривать бы с ними не стала. Но Эмили… я подумала, что из нее получится неплохой «дракон». Пусть оберегает меня от всех заказчиков, кроме входящих в краткий согласованный список или настоятельно рекомендованных другими заказчиками. И ни в коем случае не зовет меня к телефону: заказчик должен либо написать мне, либо оставить номер, чтобы я могла перезвонить ему, когда освобожусь. Эмили представила лестные рекомендации от оперного певца, у которого работала; по-видимому, она понимала, чего от нее хотят. Я припомнила, как слышала где-то, что мужчины находят женщин с торчащими вперед зубами весьма привлекательными, но считала, что в данном случае это обстоятельство роли не играет. И действительно, случившееся не имело никакого отношения к зубам Эмили.

Той весной и в начале лета Дракон стала для меня спасением. Я работала, не отвлекаясь, по семь дней в неделю, иногда по двенадцать часов в день, зачастую в беседке в саду — за исключением самых жарких дневных часов, когда перебиралась в мастерскую с кондиционером. Теперь последует рассказ о саде и доме.

Дом стоял в стороне от дороги, на высоком утесе над озером. Его выстроили на рубеже веков, придав ему немало характерных черт ар-нуво — таких, как витражные окна, резные балясины, украшения в виде плодов над дверями. Снаружи казалось, что эта вилла должна вмещать больше колоннад, арок, террас, эркеров и башенок, чем предполагали ее размеры: это означало, к примеру, что башенок было всего две, и на первый взгляд их явно недоставало. Сад был просторным, непропорционально большим по сравнению с домом, но вполне устраивал меня. Мне нравилось сидеть в саду и шить, особенно под могучим кедром, который заменил мне крышу. Кедр был виден и с противоположного берега озера, и с дороги, проходящей у подножия утеса; куда бы вы ни направлялись, с какой бы стороны ни приближались к дому, не заметить этот кедр было невозможно. Он высился над статуями в саду. Там, на садовой скамье, я могла спокойно обметывать петли для пуговиц — ибо я ни за что не согласилась бы вшить в свое платье молнию, — с каждым стежком проводила иголку под нитку, а если вышивала блузку, то спокойно сидела и клала один к одному стежки атласной глади или расколотые стежки.

Сад украшали белые каменные статуи того же исторического периода, что и дом. Они изображали четыре времени года и четыре вида искусства — живопись, скульптуру, музыку и литературу. Времена года выглядели как женские фигуры, виды искусства — как мужские, но все они были одетыми, поэтому мало чем различались. Художник держал в одной руке палитру, а в другой — кисть, скульптор ваял каменного льва, у музыканта в вытянутой левой руке была зажата флейта, а в правой, опирающейся на каменный пюпитр, — музыкальная партитура, писатель делал какие-то пометки в толстой тетради. Гирлянды на распущенных волосах женских фигур соответствовали времени года, которое они изображали: зима украсила себя остролистом и сосульками, весна — полевыми цветами, лето — розами и вишнями, осень — гроздьями винограда, вдобавок прислонившись к пшеничному снопу. Сад поражал воображение. Одни мои заказчики, увидев его, ахали от восторга, другие осматривали его в ошеломленном молчании и уходили, не сказав ни слова. Что касается статуй, иногда они вызывали у меня странное чувство, особенно когда я вдруг поворачивалась к ним. Они выглядели в точности как прежде — точнее, принимали прежнее выражение лиц. Но какие гримасы они строили за моей спиной?