Выход где вход

— Хмррр… Испугал, — обиженно хрюкнула Вера. — Можно подумать, она не чувствует, как мы от нее зависим! Трясемся над каждой возможностью хоть что-то заработать.

Однако по молчанию в трубке чувствовалось, что Кит безразличен к ее обиде. Он был расстроен и погружен в себя. Её стрелы до него не долетали. Почуяв запах гари, Вера в испуге метнулась от телефона на кухню. Котлеты намертво прижарились ко дну сковородки. Выключив газ, она огорченно тыкала в них вилкой, пытаясь воскресить. Мягче они от этого не становились. Значит, с обедом придется придумывать что-то другое. Но что, кроме макарон? Их и так последние несколько дней ели. Озвереть можно от этих макарон.

— Ох, ну ладно, Никит, — заторопилась расстроенная Вера. — Я, конечно, попробую надавить на Амалию. Но боюсь, ей это все равно. И пугать ее бесполезно. К ней сразу слетятся тучи других риелторов. Жаль покупательницу, которая столько ждала.

— А нас тебе не жалко? — укоризненно пробурчал Кит.

Вера уклонилась от ответа. Помимо покупательницы, ей было жалко себя, но не 'нас'. Положение Кита было не сопоставимо лучше. У него всегда находились побочные риелторские заработки, а у Веры — только то, что они делали вдвоем. Даже смешно слышать, что он жалуется. Еще одно доказательство того, как он далек, насколько он её не понимает.

Осень выдалась такая теплая, что напоминала неудавшееся лето. К началу ноября еще вовсю зеленели островки пожухлой травы. А в рыжеватых древесных шапках мелькали зеленые брызги. Выбравшись из подъезда, Вера окинула взглядом окрестности. Маршрут предстоял нелегкий. Дорога неблизкая. И прежде, чем оторваться от дома, ей хотелось напоследок все это вдохнуть и впитать.

Путешествие началось с физиономии знакомой бабушки, укрывшейся в газетном киоске. Обычно Вера покупала у нее 'Столичную недвижимость' и еженедельник 'Всегда в цене'. Щуплая такая, невысокого росточка бабулька. На носу чудом держатся очки с резиночками вместо дужек. Седенькие букли заправлены под пушистый мохеровый берет. Всегда тепло одета. В любую погоду — в чем-то вязанном, под непременным дутым пальто мышиного цвета. Толстые стекла увеличивают бабушкины глаза чуть не в два раза. Кругляшки оправы с огромными очами кажутся нарисованными поверх лица.

— Надо же, — изобразила общительность Вера, забирая стопку газет, — как повезло с осенью. На редкость тепло!

— Да уж, погода с каждым годом все хуже, — осуждающе прошамкала бабушка. — Всё — не по правилам.

До показа первой квартиры Вера торопилась заехать на часок к подруге. Даже пренебрегла ради этого изготовлением макарон. Оставила сыну письменную инструкцию — как самому их сварить. Пусть учится. А от посиделок в дружеском доме она не могла отказаться. Любимая подруга — главный источник энергии. И Вера почти ежедневно подключалась к этой батарейке. Путь к невысокому домику, затерявшемуся в окрестностях Пречистенки, тянулся через узкий бульвар. Горстка деревьев за оградой героически пыталась выжить среди городской грязи и мельтешения, в отрыве от своих сородичей.

Кривобокие деревца вытянулись в рваную линию. Поднялся ветер и воздух запестрел пятнами листьев. Ветви потянулись прочь от стволов. Казалось, они вот-вот последуют за перелетными птицами. Ощущение их бесприютности рождало в Вере сочувствие и смятение. Раньше Вера жалела деревья снисходительно — с высоты человеческой благоустроенности и защищенности от кошмара стихий. Но теперь она все чаще сравнивала их с собой. Или себя с ними. Прочувствованно представляла, каково это — зябнуть на ветру. И не иметь возможности сдвинуться с места.

Она бросила прощальный взгляд на деревья и шагнула навстречу автомобилям. Против нужного переулка не было узаконенного перехода. Приходилось выжидать, чтобы прошмыгнуть в щелочку между самоуверенными мордами машин. Незаконное перебегание через улицу оставляло смешанное чувство торжества и досады. Вера злилась, что естественное право пешего путешествия по земле превратилось в нелепый аттракцион. Но возможность насолить автомобилистам, вынудив их притормозить, тоже дорогого стоила. В тех местах, где переход был, она все равно проскакивала на 'красный', считая, что машинам и без того много чести.

Возмущение быстро угасло, вытесняемое более светлыми чувствами. Впереди ждали укутанность и уют дружеского дома. Вот и она — обмазанная желтой штукатуркой пятиэтажка с навесным лифтом. Приближаясь к двери, Вера каждый раз предвкушала знакомый шорох и шебуршение, мягко шлепанье шагов, лязганье отпираемого замка и долгожданное лицо подруги. Входная дверь служила устойчивой рамой для вечно новой картины.

Свет из квартиры озарял нежно-рыжий оттенок волос, похожий на лисий. Тонкие, подвижные черты лица — в окружении завитков. Брови прятались под челкой. Чаще всего Марина оказывалась в чем-то терракотовом, светло-розовом, в оранжевых цветах заката. Но именно по контрасту с этим сладким потоком, Вера предпочитала видеть на ней коричневый и густо-зеленый — сочетание, напоминавшее ей дерево и сухость осенней листвы. А еще — нежно-сиреневый с травяным оттенком оливы. Тогда в памяти и в ощущениях сразу возникал запах зрелой травы или обломанного куста сирени. Их горьковато-терпкий аромат перекликался с тайным чувством униженности, которое Вера в себе лелеяла рядом с восхитительной и грациозной подругой.

В этот раз ожидаемый клацающий звук растянулся во времени. Замок поддался не сразу. Открывая дверь, Марина другой рукой удерживала протестующего кота. Тот пихался лапами и норовил улепетнуть. Сорвавшись с рук, кот наградил хозяйку укоризненным взглядом.

В обычное время кот флегматично таращился на мир круглыми, янтарно-желтыми глазами. Те загадочно светились на плоской как блин, приплюснутой кошачьей морде. Сбивая с толку вялой аморфностью, зверь шипел на каждого, кто к нему приближался. Бесформенный как подушка, лохматый перс носил невнятное имя Мурзик. Его огненная расцветка была много ярче Марининой, вызывающе ярче. Вера, шутя, всем доказывала, что подруга кота подбирала под цвет себя, чтобы он своими ярко-рыжими полосами оттенял негромкий, золотистый тон ее волос.

— А что — Аля разве не в школе? — озадачилась Вера, услышав из дальней комнаты звуки пианино.

— Кашляла с утра, — извиняющимся тоном пояснила Марина.

И, наклонившись близко к уху, с сожалением прошептала:

— Костя тоже сегодня дома. Так что пообщаться толком не удастся. Ты уж прости.

Вера насупилась, сдерживая рвущееся наружу недовольство. Она шла сюда вовсе не за тем, чтобы натужно улыбаться и поддерживать никчемный разговор с её мужем. Отношения с подругой были драгоценной отдушиной в ее незадавшейся жизни. Терпеть и преодолевать можно и в другом месте. А то, что Марина не предупредила её заранее, сильно настораживало. Может, Веру тут не так уж и ждали?

Раньше они всегда как-то распределялись в пространстве. То нет Кости, то Веры. И у Марины неизменно находилось время ее выслушать, пригреть у себя на кухне. Вера радовалась, что нашла для себя подобие настоящей семьи. Уголок, закуточек, куда приткнуться. Это было единственное место на земле, где она журчала, не умолкая. Описывала мысли, образы. Делилась наблюдениями. Пожалуй, только Марина и поддерживала в ней веру в особую ценность того, что переполняло ее душу и голову. Но сегодня все было не так, как обычно. Нахлынуло предчувствие чего-то недоброго.

Обстановка Марининого жилья была совсем непохожа на Верину обшарпанную квартирку, на её облезлые шкафы и продавленные диваны. Вера не красилась и не носила украшений. Месяцами ходила лишь в простеньких свитерках и брюках немаркого черного цвета. И считала, что Марина слишком уж подчиняется искусственным женским стандартам и стереотипам. Понапрасну стремится походить на лакированную картинку журнала. На словах Вера упивалась своей независимостью от нелепой мишуры и навязанных образцов. Но в душе всё равно таяла и слегка завидовала. Обволакивающая атмосфера женственности в доме подруги и на неё действовала неотразимо.